Вторжение

И вот теперь стоим мы, с моим рыжим попутчиком, глядим на огромный занос из плотного снега, и вспоминаем, чего нам пришлось пережить прежде, чем удалось сюда добраться и вздыхаем каждый о своём.

— Так, нечего сопли облизывать. Время для мемуаров ещё не пришло — почти ласково, сказал я щурившемуся от яркого света коту и словно трактор сделал мощное движение вперёд.

Проваливаясь по колено, пролез по снегу метров двадцать и лишь после этого вспомнил, что ничего с собой не взял, ни пистолет, ни автомат или на худой конец, хотя бы одну гранату, которой тоже можно основательно любую живность напугать. Плюнул в сердцах, развернулся и сделал ровно столько же шагов обратно, заставив и котяру прыгать в обратном направлении, так как от меня он не удаляется дальше, чем на шаг. Забрал из машины всё сразу и длинный ствол, и короткий, и маленький металлический предмет, с прорезями по оболочке. Стрелок, конечно, из меня ещё тот, а метатель гранат, так и вовсе неумелый, но кто об этом знает. Поэтому, если что, буду пугать окружающих своим внешним видом. Да и товарищи меня не поймут, когда увидят, что хожу один и без оружия. Эх, товарищи. Друзья — однополчане. Где вы? Как бы я хотел, чтобы вы уже здесь оказались, в этом забытом богом городке, ещё несколько лет назад называвшимся обычным посёлком.

Не знаю почему, то ли от долгого сидения за рулём автомобиля, то ли от сильного нервного напряжения, преследовавшего меня в последнее врямя, а может от накопленной усталости или ещё чёрт знает от чего, но эти жалкие метры, до окраины городка, показались мне совсем не коротким расстоянием, на преодоление которого на старте, отводил минут двадцать. В конце пройденной дистанции, я чувствовал себя словно выжатый лимон, причём сок от которого сделал моё нижнее бельё не влажным, а мокрым, чуть ли не насквозь.

— Пошёл ты на хрен! — зло зыркнув на обнаглевшего кота, всю дорогу пытавшего запрыгнуть мне на спину, прохрипел я и выплюнул вязкую слюну. — Ведёшь себя, как собака. Без тебя тошно.

Снега впереди меньше не стало, но надежда на то, что просвет не за горами, очень сильно возросла. Метрах в ста, в ста пятидесяти, виднелась огромная бочка, а слева и справа от неё ещё по одной, а это что нибудь да значит. Ну ни за что не поверю, что люди, в здравом уме, будут городить такие странные сооружения от нечего делать. А раз так, то значит для чего то они их используют и стало быть, время от времени, пробираются к ним, утаптывая снег или разгребая его различными инструментами, что так или иначе способствует образованию сугробов, которые не дадут окончательно исчезнуть тропе, при любом снегопаде. Ну не может быть по другому. Не на столько же я невезучий, чтобы это было не так.

— Устал я Рыжий. Жутко. Чего вылупился? Не веришь? — пожаловался я на судьбу, трясущемуся от холода коту. — Задолбал меня этот снег. А, как хорошо было дома. И дёрнул же чёрт в Москву поехать. Сидел бы сейчас в тепле, чай горячий попивал. Красота.

Минут пять не решался топать дальше, размышляя о разном. Перво наперво, обругал свой глазомер. Какие семьсот метров, я не меньше километра отшагал, прежде чем сюда добрался. Хотя, может и зря грешу на собственные глаза, усталость и не такое в голову закинет. Вот к примеру, как сейчас. Крутятся у меня мысли в башке, не очень хорошие:

— А что если возле бочек этих, снега ещё больше? Что тогда делать? Обратно идти? Так я точно до машины не дотопаю. Свалюсь от усталости и замёрзну. И стоило ли тогда, так надрываться?

— Мяу! — вывел меня из состояния отчаянного пессимизма, охрипший кот.

— Точно, будет мне тогда и мяу, и полный… — взглянув на него, выругался я в ответ и сильно ударил себя по щеке.

— Блин! Больно же! Дебил! — вылетело из гортани автоматом. — Какого хрена!

Вот уже и раздвоение личности незаметно подбирается. Нет, хватит себя жалеть и коту в желетку плакаться. Надо за дело браться и дальше идти. Всё нормально будет. Уверен.

Ни шатко ни валко, а до бочек, в конечном итоге, всё же добрался. Снега, возле входа в одну из них, почти не было, замок на двери тоже отсутствовал и я абсолютно не задумываясь о возможных последствиях, резко дёрнул ручку на себя, а потом осторожно заглянул в представшее моему усталому взору, овальное помещение.

— Вот это я понимаю минимализм — ухмыльнувшись от увиденного, сказал я стоящему рядом коту и медленно прокрался внутрь. — Полное соответствие канонам.

Слева, в бочке, было «вырублено» аккуратное окошко, по площади примерно метра в полтора, оно то мне и позволило разглядеть всё, что находилось в промёрзшем помещении. Да и чего там разглядывать, говорю же — специфика. Возле дальней стенки небольшая металлическая печка с ржавой трубой уходящей прямиком к потолку. В метре от неё маленький столик, одной своей стороной прикреплённый с стене, обитой тонкой рейкой, а с другой стоящий на двух тонких деревянных ножках, намертво вросших в деревянный же пол. Ближе к окошку и почти напротив стола, две полки, по метру длиной, боковые поверхности которых полностью повторяют овальный рельеф, что неминуемо ограничивает размеры предметов, безалаберно расставленных на деревяшках. Почти впритык к столу кровать, по ширине не больше той, что мучила меня в плацкартном вагоне, да и по длине, примерно такая же. Думаю спать на ней, обитающему в этом «погребке» человеку, было ещё тем удовольствием. Тем более и излишней мягкостью это чудо, не очень отличается от вагонных. А вот шкаф для одежды, величаво стоящий в полный рост, в полутора шагах от входа, порадовал и не столько своим изяществом, с этим у него как раз все было в порядке, он вполне соответствовал бочкообразному стилю. Обрадовала меня шикарная вещь, масштабно выделяющаяся среди прочего хлама, лежащего навалом на полках и внизу.

— Вот это тулупище! — снимая с крючка невиданную в наших краях одежду, возрадовался я. — Да в нём прямо на снегу спать можно. Он даже мне намного ниже колена, а по ширине так и вовсе размера на два больше чем то, что я обычно ношу.

Ну, наконец то попалось что то стоящее. Даже кот оценил мою находку, обтираясь об неё он чего то мурлыкая себе под нос и нервно подёргивал своим облезлым хвостом.

— Иди отсюда — легонько пнул я его ногой. — Нечего тут принюхиваться. И смотри мне, не вздумай метки свои ставить, тебе здесь все рано ничего не светит.

Ворочая в руках советский вариант пуховика, загубившиго жизнь не одной овечке, я не переставал цокать языком от удовольствия. Красавец. Как есть красавец. И не беда, что потёртый и цвет давно не тот, каким был изначально, главное тёплый, это сразу в глаза бросается.

— Цены ему нет — продолжил я монолог и зацепившись за ускользающую в голове мысль, тихо пробормотал: — Уж полночь скоро, а Германа всё нет…

Сердце вдруг сильно резануло, от невзначай вылетевшей фразы, а на душе отвратительно заскребло. Я тяжело вздохнул и со стоном выпустив накопившийся в лёгких воздух, проговорил:

— Герман. Герман.

Потом подумал немного, успокоился и более внятно сказал:

— Да причём тут Герман. Не в нём дело. Ездить не надо было, куда попало.

В который уже раз вспомнил я свою роковую поездку — «от нечего делать», приведшую в итоге к теперешнему моему состоянию и тут же оборвал собственную хандру.

— Хватит. Сейчас не об этом думать надо, ещё пара часов и смеркаться начнёт. А тебе голову прислонить негде.

Выйдя на улицу плотно прикрыл дверь, будто мог проморозить бочку ещё сильнее, чем это было на самом деле. Потоптался несколько секунд на пороге и пошёл искать дрова. Печку буду топить. Ночь здесь проведу, как белый человек. Поозирался по округе, задумчиво поглядывая на торчащие из снега ёлки и берёзы, сделал три шага влево и обнаружил её, аккуратно сложенную поленницу, расположенную как раз вдоль стены оригинального помещения. Сухие, приятного размера, одуряюще пахнувшие свежестью и древесной смолой — это именно то, что мне сейчас нужно.

— Спасибо тебе, добрый человек. Век не забуду — поблагодарил я заботливого хозяина странного дома и картинно поклонился в пояс, неизвестному гражданину огромной страны.