Страница 22 из 24
— По соседски, — расщедрилась та, не взимая плату и отправляясь в дом за бутылкой.
— Во, дожили, — сказал ей вслед ухажёр. — Как мне — шиш с маслом, а вон соседям сразу.
— Ой, Сенька, рот у тебя с дырой, — крикнула ему Катерина и скрылась за калиткой.
Эдик не знал, как себя вести. Он стоял, окружённый подругой бывшей жены, свёкром и нынешним хахалем, и не знал, что следует делать. Потом вспомнил про подарок, купленный с утра в первом попавшемся магазине по скидке, и достал пакет из салона.
— Сына поздравлю, — поднял пакет на уровень лица, будто отчитываясь, и последовал к низенькой калитке.
— М-даааа, — протянула Светка, смотря вслед горе-отцу. — Вот так и живём. Кто нашёл-то хоть? Этот самозванец? — кивнула она в сторону Эдика, но Михаил рассказал ему про Юлю.
— Видел её что ли? Димкина жена, да?
— Сестра. На похороны отца поехали, не знаю, что там между ними случилось, но не общался Дмитрий с ним последние годы.
Катерина выбралась с пакетом, звеня стеклом.
— Огурцов тебе ещё положила, — протянула презент, и Светка выпучила на неё глаза.
— Я смотрю, подружимся, — усмехнулась, заглядывая внутрь. — Тогда потом тебе тоже гостинцев привезу, — пообещала. — Спасибо.
Эдик, скривившись, подошёл к старенькому крыльцу, понимая, что ждёт его внутри. Дом не казался хоромами, а теперь и подавно
Постучался, предупреждая, что сейчас войдёт, и оказался на кухне, удивлённо вскидывая брови.
— Маш, только не говори, что вы тут живёте, — округлил глаза, утсавился на печку.
— Не говорю, — отозвалась она, — ты сам сказал.
— Это же, — он пытался найти слова, — нууууу, — растунул буквы, — ты понимаешь.
— Ты сюда приехал зачем? — она уверенно посмотрела на него. Отчего-то теперь, когда он на её территории, пришло осознание, что она сильная, смелая, что выстоит. Маша вспомнила то, что писала утром, и какая-то внутренная волна поднялась в ней, обещая, что она сможет стать кем-то большим, чем просто обманутая жена. Что она обязательно допишет историю, родившуюся в предрассветные часы. И теперь, стоя среди старой тёткиной мебели, видавшей виды печки, маленького окна, сквозь которое пробивалось солнце, напоминая о том, что есть и другой мир, она понимала, что это не дом смотрится убого, это Эдик здесь лишний, никчёмный, ненужный. И ей хотелось плакать, но не от тоски или обиды, а от счастья, от того, что она может быть собой. Оттого, что она свободна и может, наконец, дышать и отпустить этого мужчину.
— К сыну приехал, — ответил на вопрос Эдик. — Только неуютно тут как-то. Печка эта.
— А что печка? — пожала она плечами. — Хорошая, работает. Такая же старая, как твоя жена, но работает, Эдик, а дома ждёт другая, новая. Свежая кровь, так сказать. С ребёночком.
— Ну, не начинай.
— Не буду, — согласилась Маша. Но не из-за Эдика, ни к чему подобные разговоры, когда рядом детские уши. — Оставлю вас, ты же к сыну ехал, — она поцеловала Антошку. — Сейчас папа тебе подарок дарить будет, — улыбнулась. — Видишь, он любит тебя, если приехал. Ты ему нужен.
Говорила, надеясь, что поверит Антошка. Хотя бы он, потому что это так важно для того, кого бросили. Ей плевать, она пережила. Заменили другой, что ж, пластырь на душу, поддувает, конечно, но она справится. Зарастёт, не такое зарастает.
А каково ребёнку?! Каково маленькой живой душе, которая боготворит обоих родителей, до конца не понимая, что же они не могут поделить? Почему ему приходится жить только с матерью, а когда хочется прижаться к отцу, надо ждать.
Маша выплакала слёзы за обоих, как ей казалось, но сейчас Антошка там пристально смотрел на отца, будто перед ним было какое-то новогоднее чудо. И Маша не могла просто выгнать бывшего мужа.
Она направилась в сторону выхода, но Эдик схватил её за запястье, намереваясь остановить. Жёсткий презрительный взгляд уставился на него. Это была другая женщина, не его прежняя жена: податливая, мягкая, уступчивая. Та, что старалась быть уютной и домашней, стоять за мужским плечом, всегда готовая на любые жертвы. Сейчас перед ним была Маша с тем же лицом, но другим характером. И он сам её сделал такой.
— Ты мне противен, — шепнула так, что Антошка не услышал, и Эдику пришлось отпустить её. — Никогда больше так не делай, — сказала прежде, чем выйти.
Глава 27
Оставляя в доме сына и бывшего мужа, Маша, ступив на крыльцо, чуть не врезалась в Михаила, и тут же отпрянула.
— А я вот хотел посмотреть, вдруг помощь нужна, — сказал тот с неловкостью. Не без Светкиного слова пошёл спасать Машу, мало ли чего. Переживала подруга, не хотела оставлять их наедине. Машка она какая, вдруг ей лапши на уши навешают, она и потаяла. Наобещает Эдик с три короба, голову запудрит, так потом снова проходить этот путь одинокого воина. Женщины брошенки.
Светка прекрасно знала таких: собаки на сене, лживые козлы. Причём, и сами зачастую верят в то, что говорят, а потом с глаз долой из сердца вон. Поминай как звали. Нельзя в одну воду дважды входить, ох нельзя.
— Спасибо за всё, — тихо пролепетела Маша, смотря на Михаила, чувствуя, что сил больше не осталось. Всего несколько часов сна за сегодня, сильный стресс и вынужденная защита от бывшего сыграли своё дело. Она устало вздохнула, чувствуя себя разбитой, и села на небольшую скамейку, приставленную к избе, которую совсем недавно смастерил отец.
— Если хочешь побыть одна, то… — начал было Михаил, но Маша покачала головой. Он устроился рядом, не зная, что ещё говорить, а за калиткой слышались женские голоса. Кусты и деревья скрывали тех, кто на улице, от тех, кто во дворе, потому Светка не знала, что именно там происходит.
— А я тоже невезучий, — отчего-то Михаил решил поделиться своей историей. — Влюбился однажды, только взаимности не было. Страдал долго, смотрел на чужое счастье, а потом вот с женщиной познакомился. Переписывались, встретиться решили, даже сюда привёз. Ну, ты видела, — он смотрел на свои руки, исповедуясь. — Та, что в машине со мной была. А ей бывший позвонил, она тут же упорхнула, будто запасной аэродром искала. Даже осталось такое чувство, что нарочно ревновать его заставила. Столько фотографий со мной делала и всё кому-то отсылала. А я к ней со всем сердцем, — пожал он плечами.
— А меня вот муж ради знакомой оставил, — Маша тоже не осталась в стороне. — Она была бедная и несчастная, я пожалела её и на работу к Эдику устроила. Вот тебе и поговорка в действии: не делай людям добра — не получишь зла. Ребёнка завёл, хвастался вчера Антошке. Родила, — протянула она слово. — Будто есть нам теперь до этого какое-то дело. Только не подумай, — тут же спохватилась, — я им зла не желаю, пусть живут со своей совестью, как хотят.
Михаил посмотрел на женщину, прислонившуюся спиной к деревянному дому. Маша сидела со сложенными на груди руками, закрыв глаза и подставив лицо тёплому солнышку. Хотелось просто уснуть и видеть радужные сны, где она на море, Антошка строит песочные замки, и пусть никаких мужчин. От них только беды. Боль, страдания, разочарования. Ну вот если только отец. Тут же вспомнилась мать и морщина пролегла на лбу женщины.
Отец убедил, что серёжки теперь её по праву, она надела их вчера на праздник, чтобы частица материнского тепла перешла к ней. Человека нет, а вещь хранит память долго, пока сама не исчезнет. Маша бы многое отдала, чтобы снова обнять близкого человека.
Где-то жужжали пчёлы, собирая мёд, ветерок мягко поглаживал по голове, горлопанил петух, потерявший счёт времени, слышался Светкин смех и совершенно не хотелось, чтобы это всё заканчивалось. Минута, две, три. Они не говорили, и кто вообще знает, сколько прошло времени, только видела Маша маму.
Михаил, введомый каким-то необъяснимым чувством, наклонился ближе к чужим губам и замер, будто ожидая, что сейчас что-то произойдёт. Пара секунд, но всё было ровным счётом таким же, и тогда он нежно коснулся мягких женских губ своими.