Страница 3 из 12
На свежем воздухе стало значительно легче, в голове прояснилось, и я уже могла идти, почти не шатаясь. Выйдя за калитку, добралась до первого дерева, наломала тонких прутьев и поплелась назад к дому.
– Отец, у нас есть какая-нибудь веревка? – спросила, зайдя в хижину.
– Что ты еще удумала? Тебе лежать надо, – старик не на шутку разволновался.
– Не переживай, мне уже намного лучше. Не могу в такой вони лежать, уж прости. Я совсем немного приберу, можно?
– Девонька, да что ж тебе неймется-то? С разбитой головой, едва ноги переставляешь! Хочешь упасть и окончательно всё себе переломать? – разбухтелся мужичок, искренне переживая за единственного ребёнка. – Оставь это, всегда так жили, и дальше проживём, – хмурился он.
– Я буду очень осторожна, – игнорируя его недовольные взгляды, я, с помощью небольшой веревки, соорудила подобие веника и вымела козий навоз и старую солому, распахнула дверь, чтобы проветрить комнату, и пусть стало холоднее, но дышалось намного легче.
Отец стоял у очага, помешивая кашу и с тревогой следил за каждым моим движением.
Закончив уборку, улеглась обратно на скамью, чувствуя, как гудят ноги, трясутся руки и ноет ссадина на голове. Но трогательная забота родителя была так искренна и простодушна, что я постаралась больше ему не перечить и делать всё, как он скажет, по крайней мере в этот вечер.
Доварив кашу, отец, достал массивную сковороду, поставил ее на треножник над очагом и пошел к полкам, где в большом горшке было замешено тесто. Оно было серым на вид, зернистым, и, скорее всего, мало съедобным. Эх, где мои круассаны по утрам?
Споро раскатав несколько лепешек, старик принялся их жарить. Вскоре мы сели за ужин.
На удивление, лепешки оказались довольно вкусными, да и каша, сваренная на жиденьком козьем молоке, была неплоха.
Покончив с нехитрой трапезой, улеглись на лавки. Хижина освещалась лишь огнем из очага. Интересно, свечи у них уже изобрели? На масляную лампу даже не рассчитываю. Или они так дороги, что их покупают только зажиточные люди. Как вообще здесь живет народ? Завтра, непременно, надо пройтись по деревне, разузнать, что здесь и как. Может, и я смогу быть полезной моему новообретенному отцу?
Погрузившись в свои невеселые думы, я вскоре уснула.
Глава 3
Наутро проснулась от возни в углу, отец, чертыхаясь, доил козу.
– Стой ты, стерлядь такая, непонятно в чем душа держится, а все одно, сучит ногами, как заведенная.
– Папа, а коза тоже долго болела? Вид у нее уж очень заморенный? – с лежанки вопросила я.
– Проснулась уже, дочка? Да нет, старая она уж больно. Почитай, брат мой – Ханс, подарил нам ее, когда матушки твоей не стало, надоев с нее почти не было, так и не жалко ему было с ней расстаться. Козе тогда уже три-четыре года минуло, а теперь одряхлела уже совсем. Старая развалина, как и я.
– А брат твой, где живет? – копим ценную информацию, мне сейчас любая пригодится.
– В соседней деревне, пахарем он у нашего барона трудится. Земля там добрая, урожаи богатые. Ханс себе и избу большую справил, и дочек вырастил, да с хорошим приданным замуж отдал. Теперь с женой и младшим сыном живут. Его тоже к своему делу приучает.
– А почему мы с ними не можем жить. Ведь так и тебе было бы легче?
– Да что ты, Эми. Кому лишние рты нужны? Ханс и не знается почти с нами, стыдно ему за бедного родственника. Изредка, с попутчиками, передает мне сухого старого сыра или небольшую крынку мёда. Да и на том спасибо. Все подмога.
Сегодня встать было проще, чем вчера, и горло беспокоило гораздо меньше.
– Настойка из травы, что лекарка дала, уже готова, выпей, – родитель ткнул кривым пальцем в чашу, стоявшую на столе.
Я благодарно кивнула и прошла к небольшой лохани, примостившейся за отцовской лавкой. Теперь надо найти воды, чтобы умыться. Я видела, как вчера отец наливал воду из кувшина, отыскала его на полке, но он был пуст.
– Папа, а как мне умыться. Где взять воды?
– Так на дворе, в лохани речная вода стоит, она не годится для питья, но умыться – в самый раз, а так, к колодцу идти надо. Я сам схожу и наберу, вот только с дойкой закончу.
– Я сама, – вдруг сорвалось с губ. Меня почти не мотало из стороны в сторону, хороший признак, – расскажи мне, как пройти к колодцу?
Отец недоверчиво глянул на меня, сам себе кивнул, а после указал рукой направление:
– Как выйдешь за калитку, забирай все правей по тропинке, аккурат, к колодцу и выйдешь.
Что-то смутило меня в облике старика, его поступь была тяжелее, дыхание хриплым. Я подошла к нему и положила руку на лоб, да он же весь горит. Вот так напасть!
– Папа, у тебя жар. Приляг на лавку, я мигом сбегаю до колодца.
Не слушая его вялых отказов и, силой уложив упрямого старика в постель, я стала собираться за водой.
Отряхнув свое незамысловатое платье и кое-как собрав волосы в подобие косы, отыскала в сундуке платок, повязала на голову, чтоб не пугать местное население нечесаной шевелюрой и знахаркиной повязкой, накинула старый плащ, висевший у двери и представлявший собой кусок грубой шерстяной материи с капюшоном. Взяв в руки деревянное ведро, отправилась на поиски колодца. По пути мне пришла в голову мысль, надо узнать, где живет знахарка, наверняка местные хорошо знают к ней дорогу.
Колодец я нашла без труда, да уж сложно тут было заблудиться, тропинка вывела меня на единственную улицу, по сторонам которой стояли штук пятнадцать бревенчатых домиков, разной степени ветхости.
Колодец расположился точно посреди деревушки. Напротив него большой дом, щедро украшенный резьбой, окруженный высоким дощатым забором. Никак хоромы местного начальства.
Возле живительного источника толпились женщины разных возрастов.
– Доброе утро! – я подошла к ним и пристроилась в конце очереди.
– Здравствуй, Эми, рада видеть, что ты поправилась, – ко мне подошла женщина лет сорока, ее глаза лучились добротой, роста она была невысокого и ее округлые формы напоминали сдобную булочку, да и пахла односельчанка свежим хлебом и молоком.
– Спасибо на добром слове, – я смутилась, не зная, как вести себя дальше и что говорить.
– Ну, надо же, оклемалась болезная, – ко мне подошла красивая девушка, кровь с молоком, в добротном платье. Голос ее был недобрым, а взгляд похож на гадючий.
– А ты, Хеленка, поуймись. Не видишь, девка еле на ногах держится, – женщина шустро встала между нами.
– А я что? Так, о здоровье подошла справиться, – красавица пожала плечами и отвернулась к колодцу.
– Знаем мы твою заботу, – женщина нахмурилась.
– Марта, не стоит наговаривать на меня напраслину, – девица вздернула носик, – я зазря и мухи не обижу, – с этими словами она подхватила свои ведра и прошла в начало очереди.
– Да ты не обращай внимания, – добрая Марта обернулась ко мне, – выходила тебя, значит, знахарка, а мы уж к худшему готовились, долго ты в забытьи была.
– Все хорошо, иду на поправку, – я лихорадочно соображала, как мне расспросить деревенских, не вызывая у них недоумения и излишнего любопытства.
– А все же, давай я тебе помогу, донесу твоё ведро до тропинки, вон как ты отощала, в чем только душа держится? – Марта забрала из моих рук ведро и направилась к колодцу, – ну-ка, кумушки, расступитесь, дайте я Эми воды наберу, не стоит ей долго на холодном ветру стоять, этак и заново слечь недолго.
Женщины, кто с пониманием во взгляде, а кто и с тихим ворчанием расступились и пропустили Марту к колодцу, она споро набрала воды и направилась ко мне.
– Пойдем, милая, провожу.
«Вот он – мой шанс, – обрадовалась я, – сейчас выспрошу, где живет знахарка и хоть немного разузнаю о здешних порядках».
– Эми! – внезапно за моей спиной послышался мужской голос.
От неожиданности я резко обернулась и чуть не упала, зацепившись ногой за ведро Хелены.
– Смотри, куда ноги ставишь, утка колченогая, – послышалось шипение нервной красотки, но я не обратила на нее внимания. В тот момент ко мне подошел высокий, широкоплечий юноша. Он был красив той суровой красотой, которой отличаются сельские парни. Широкое лицо с румянцем на всю щеку, голубые глаза, волосы цвета спелой пшеницы, но впечатление портило надменное выражение его лица, неприятный, оценивающий, словно у ростовщика, взгляд.