Страница 10 из 67
— Анестезиология и реанимация. Второй этаж, сто двадцать третье отделение. Идём, Пелагея. Идём, хватит ворон считать!
Они преодолели лестницу и очутились возле указанного отделения. Коридор там тоже не пустовал. Тихая и кроткая, будто угасшая, женщина с короткой стрижкой всхлипывала на банкетке, её утешала молоденькая брюнетка (видимо, дочь). Грузный седеющий мужчина в очках спорил с доктором.
— Мы собираемся сделать трахеотомию. Но даже если она пройдёт успешно, вероятность остаться в живых всего десять процентов, — говорил врач.
— Если вы сделаете эту операцию, мой сын не сможет петь. Допустим, он выкарабкается. Как он будет жить? Петь на сцене — его заветная мечта, — донеслись до Пелагеи слова мужчины.
— Вы в своём уме? — шептал ему доктор. — Он умирает, а вы говорите о каком-то пении. Что важнее?
— Погодите, — вмешался ещё один врач, благообразный старик с выбеленной бородой, похожий на лекаря из древних свитков. Он только что вышел из операционной и снял маску. — Я могу использовать другой метод, не повредив пациенту голосовые связки.
— Сделайте это, пожалуйста, — вцепился в него мужчина. — Сделайте, прошу вас. Я всегда был против того, чтобы мой сын пел. Но сейчас, когда он без сознания, только я могу защитить его мечту. И вы…
И я, подумалось Пелагее. Я же тоже могу.
Всё это время у неё ком стоял в горле. Хотелось плакать. А ещё растолкать тех, кто мешает пройти, и ринуться к Кю в палату. У неё нет медицинского диплома, и она не может провести операцию, но её прикосновения… Они ведь прежде уже не раз спасали. Её прикосновения целительны. Если б только можно было…
Так, секундочку. А кто ей запрещает превратиться в горлицу? Окна в операционной, конечно, скорее всего, закрыты или вообще отсутствуют. Но если как-нибудь исхитриться… Птице ведь проще проникнуть куда бы то ни было.
«Прежде чем сдаваться, надо хотя бы попробовать, — сказала она себе. — Иначе совесть замучает. Топай давай в туалет, превращаться будем».
Глава 7. Живи, я сказала
В уборной не было ни души и имелась форточка, которую Пелагея открыла первым же делом. Она осторожно поставила свою сумку под раковину умывальника, хотя могла бы, в принципе, отдать её Юлиане. Но тогда ведь вопросов не оберёшься: а что ты задумала, а зачем. И советов не дурить тоже наслушаешься впрок.
Лишнее внимание сейчас было ей ни к чему. Она зашла в кабинку туалета, провернула трюк с превращением и вылетела оттуда белой горлицей. На улицу горлица успела упорхнуть аккурат тогда, когда дверь уборной открыли посторонние.
Пелагея превращалась вместе с платьем только потому, что шила платье сама. Именно по этой причине она предпочитала не носить магазинную одежду и пренебрегала дизайнерскими вещами, от которых Юлиана теряла разум.
Запомнив расположение операционной, горлица облетела здание больницы и приземлилась на жестяном карнизе. Окно в палате всё-таки было. Правда, оно оказалось заперто. Как раз сейчас внутри велась сложнейшая операция: седой доктор со свитков проделывал в теле Кю аккуратные дырки по бокам, чтобы устранить повреждения лёгких, которые были проколоты сломанными рёбрами.
Хирургическое вмешательство длилось больше часа. Пелагея-горлица терпеливо прислушивалась, сидя на отливе. Когда манипуляции завершились (судя по интонациям врача, успешно), пациента подсоединили ко всем необходимым контрольным приборам и приоткрыли окно, чтобы впустить воздуха.
Пелагея дождалась, пока не уйдёт последняя медсестра, и проникла в палату. Там она, недолго думая, превратилась в себя и подошла к койке больного.
— Кю, — проговорила она едва слышно. — Выживи, пожалуйста.
Подключенный к аппарату искусственной вентиляции лёгких, он молчал. Красивые глаза с такими длинными и тёмными ресницами, были наглухо, как шторы, задёрнуты, бледные губы — трогательно сжаты, и у Пелагеи вырвался судорожный вздох. Почему он ей нравится? Почему она рискует из-за него?
— Живи, — повторила она и, склонившись над Кю, трепетно опустила ладонь ему на лоб.
Продержав так руку минуты две, она отошла. Никаких видимых изменений не наблюдалось. Кю лежал неподвижно, словно покойник. Размеренно, в режиме работы сердца, пищал электрокардиограф.
Пелагея усилием воли запретила себе слёзы и, сделав шаги с поворотами, вновь обернулась горлицей, чтобы улететь через форточку.
Если она так сильно привязалась к этому слабому человеку, Ли Тэ Ри должен быть первым, кто об этом узнает. Она решила сегодня же, не откладывая, написать ему письмо.
— Где ты пропадала? — спросила Юлиана, когда Пелагея в своём первоначальном обличье вышла из туалета. — Расстройство желудка, да?
— Вроде того, — соврала та, поправляя на плече ремешок сумки. — Ну что, пойдём?
— Да, надо бы освежиться. А то столько стресса, — сказала Юлиана и закатила глаза, чтобы у окружающих сложилось хотя бы приблизительное представление о том, сколько именно стресса на неё свалилось. — Как насчёт того, чтобы сгонять к морю?
— Можно и сгонять, — задумчиво согласилась Пелагея.
Шум прибоя отлично вытеснял из головы мысли, причём любые. В частности, две головы обременённых самоанализом дамочек уже довольно скоро приобрели пугающую степень пустоты. Что там, по графику, положено сделать после четырнадцати-ноль-ноль? Ай, да какая разница! Работа не волк, тренировка тоже не волк. В лес не убежит. Расслабься, Юлиана.
Любовь зла? Письмо мужу с признаниями в супружеской неверности? А не рановато, Пелагея? Пока что ты не совершила ничего предосудительного. Давай лучше залипнем на этом пляже с восхитительно синим горизонтом, а также восхитительными Кексом и Пирогом. Вон они, порождения бездны. Несутся к тебе, как чумные, вывалив из зубастых пастей свои малиновые языки.
Жертва экспериментов, жёлтый спрут Джемма, издали завидев Юлиану и Пелагею, расторопно пригнала лодку к берегу.
— Что, уже отчаливаете? — И улыбочка эта фирменная, кровоостанавливающая. Увидит кто неподготовленный — гарантированно в психушку загремит.
— Да не отчаливаем мы, не отчаливаем. Прогуляться вышли, — сказала Юлиана. — У нас тут знакомый один в автокатастрофу попал, Пелагея переживает.
— Не переживаю я, — буркнула та. — Всё с ним будет в порядке.
— Откуда уверенность? Та-а-а-к, — лукаво сощурилась Юлиана. — Значит, ты в туалете не насущные потребности справляла, а в горлицу превращалась?
Пелагея вздохнула. От лучшей подруги ничего не утаишь.
— Ты была в палате уже после операции или до? Как он? Живой?
— После, после операции я была. Насчёт того, живой ли, не знаю. Но на нём живого места нет. Подключен к медицинскому оборудованию, не отзывается, глаза не открывает.
— Ты к нему прикасалась? Если прикасалась, точно на поправку пойдёт. Молодец, лесная фея. Тебе бы в добровольцы идти, людей спасать. Не думала выучиться на медика?
Пелагея мрачно скрестила на груди руки.
— Людей можно спасать по-разному. Хорошими песнями тоже можно.
— Ах вот как ты заговорила! — рассмеялась Юлиана.
Но тут их словесная перепалка оборвалась, потому что вмешались верноподданные псы. Кекс и Пирог дружно встали на задние лапы, уместив передние на коленях хозяйки.
— О, пакостники, — обрадовалась Юлиана. — Как поживаете?
Пакостники поживали вполне нормально. Пляж уже стал им как дом родной, Джемма — как нянька. Но по вечерам осьминог что-то определённо мутил.
Впрочем, Юлиана так или иначе разрешила бы осьминогу мутить. Уверенная в своей победе на шоу, она была почти готова отказаться от лодки — даже не продать, а просто подарить, неважно кому. Сколько там у неё рыночная цена? Смех один!
Миролюбивый спрут восседал на этой лодке целиком, купая щупальца в пенистой воде.
— А вы никуда не опаздываете? — поинтересовался он.
— Точно, тренировки! — спохватилась Юлиана. — Ладно, вредители, не скучайте тут без меня. Пелагея, пойдём.
Нынешняя тренировка протекала в особенно напряжённом режиме. Им задали выучить какой-то новый заумный танец с кучей рубленых движений, всевозможных вывертов и подскоков. Под конец Юлиана с Пелагеей еле дышали и готовы были умереть.