Дом для Пенси

И Пенси верит ей. Перед ней больше не та растерянная руинница, забитая, испуганная, измотанная, уставшая и преданная. Чем бы ни была сома, но она явно многое значила для жизни этих существ — таких похожих на людей и настолько же отличающихся от них. Голос руинницы теперь звучит по-другому, особенно, как будто весь мир прислушивается к сказанному этим голосом. Поэтому когда Ланалейтис говорит ей ждать, Пенси послушно сползает по стене коридора. Она-то как раз ужасно устала и чудом не засыпает, стоит на миг лишь прикрыть глаза.

Из-за своего состояния она не сразу понимает, что собственно произошло. В уже ставшей обыденной тишине, когда будто все звуки съедены, она слышит невнятный вопль: резкий, рваный, нечеловеческий. Он становится причиной тяжелой кратковременной боли в затылке. Из-за него Пенси начинает тошнить и ей приходится тяжело втягивать воздух полной грудью, чтобы не согнуться в приступе рвоты.

Она не сразу распознает запах крови: наверное, только после девятого или десятого вдоха на языке появляется металлический привкус. Несмотря на все слова руинницы, Пенси как деревянная кукла поднимается на ноги и бредет в ту сторону, куда ушла Ланалейтис.

От преследователей мало что осталось: ошметки, обломки оружия, бурые пятна на стенах и густой тошнотворный запах. Ланалейтис стоит ровно в центре этого безумия, не обращая никакого внимания на капли крови на щеке и испачканную одежду. Пенси всегда знала, что руинники — опасные чудовища, способные убивать. Впрочем, последнее ничем не отличает их от людей. Шокировала лишь та простота, с которой нечто подобное было сотворено. Страх ярким росчерком пробился сквозь удивление. Но ей некогда переживать. Пенси и страшится произошедшего, и не может унять интереса: чем же являются дейд для руинников?

— Теперь ты меня боишься, — произносит Ланалейтис. Возразить на эти слова нечем. Пенси действительно боится за свою жизнь и будущее, поэтому стоит поодаль. Для безопасности.

— Я не причиню тебе вреда, — руинница смотрит ей в глаза прямо и открыто. Сложно отвести взгляд, но Пенси это удается, так же как и попытка взять себя в руки и перевести все в шутку:

— Я и не боюсь, — преувеличенно фыркает она. — Особенно теперь, когда у тебя есть из чего готовить ужин.

— Если хочешь, чтобы я поделилась, только намекни, — поддерживает игру Ланалейтис и усмехается. Пенси не желает думать, действительно ли руинница съест то, что осталось от охотников. Ясно лишь, что получив обратно даже один из рогов, Ланалейтис стала очень грозным противником.

— Вот именно, не думай, — подглядывает в ее мысли Ланалейтис. — А лучше идем со мной.

2-7

Перед глазами Пенси всё кружится. Даже не от впечатлений и жары, есть и другие причины хоровода огней и ощущения комка невнятных ниток вместо мыслей. Это и пар, слегка белесый, ароматный, плотный. Он стелется по камням, клубится в воздухе, формирует почти настоящие кучевые облака где-то вверху. Пенси прищуривается — так и есть: пар вьется вокруг выступов на потолке пещеры. Виной, конечно, и усталость. Она крепко сжимает Пенси в своих объятьях, так что не остается ничего другого, как откинуться на горячие камни, обрамляющие источник, и прикрыть глаза. Не то чтоб шевелиться, даже дышать не хочется. Это и запоздавшее понимание, что в который раз она прошла по лезвию ножа, неожиданно для себя рискнула — и, по всей видимости, победила. Вот только такие приключения не совсем во вкусе Пенси. Ей больше нравится их счастливый конец — звездные переливы, бликами заполняющие огромный зал, щебечущие ручьи в закоулках Лабиринта и круглый зал купальни, где дрожит убаюкивающий ее горячий воздух.

— Не спи! — чужие когти скребут ее за пятку. Пенси от неожиданности подскакивает, баламутя вокруг спокойную воду молочного цвета.

— Эй, мне щекотно вообще-то! — ворчливо протестует она, прежде чем снова откинуться на камни. Руинница только криво усмехается, показывая крупные клыки.

— Вы, люди, такие смешные, — лениво потягивается Ланалейтис и, не обращая никакого внимания на возражения, снова обхватывает цепкими пальцами левую ногу Пенси, тщательно ощупывает пятку и подъем стопы, трогает каждый палец. Очень важно проверить: не отморозила ли Пенси себе что-то важное, пусть это даже и мизинец. Потому приходится терпеть. Хотя сами действия руинницы действительно невыносимы: в горячей воде кожа стала очень чувствительной. Пенси, что есть сил, вцепляется в плоские камни, на которых лежит, и слабо хихикает. На большее сил нет.

— А вы, карены, не смешные? Не так и много между нами различий, если ты об этом.

— Ты про руки, ноги и голову? По-моему вы обращаете слишком много внимания на то, что не стоит его, и не концентрируетесь на действительно важном.

— Например? — Пенси чуть прикусывает губу, чтобы сосредоточиться. Легкий дискомфорт, даже не боль, заставляет вспомнить о том, кто она и что делает, собственные цели. Ланалейтис понятливо хмыкает, похоже, даже одного дейд ей хватает, чтобы читать обычных людей, как книжки.

— Да-да… Ведь ты все это время хотела поговорить о чем-то, но теперь ломаешь голову, можно ли обсуждать со мной какие-то темы, когда мы лежим голые в купальне. Так вот, можно.

— Если вы от людей не отличаетесь, то и дети могут быть? — Пенси задает этот вопрос, будто продолжая веселье, но внутри нее всё замирает в ожидании ответа. Ланалейтис фыркает, отпускает ногу и, наконец, заливисто смеется, потрясая головой.

— Только тройни и только если понесет мужчина! Предки с тобой, человеческая женщина, ты как выдумаешь!

Пенси хмурится и ждет разъяснений, уж больно странная реакция у руинницы. Точнее слишком легкомысленная.

— Вот ты мне ответь тогда первая: собаки и кошки разве имеют общее потомство? А может птенцы из яиц одной кладки вылупляются все разные и от разных родителей? Или есть человекозвери? Ведь у зверей тоже четыре конечности и одна голова. Нет, конечно, не водится такого, даже чудовища имеют свой род, — сама же отвечает Ланалейтис. — Так и мы с тобой: с виду похожи, но живем не так. Да наша кровь красна, в голове схожие мысли, мы представляем, что такое боль и удовольствие, но это лишь из-за того, что вокруг нас один и тот же мир. Поэтому, как два разумных существа, мы можем подарить немного приятного друг другу, но продолжить жизнь… Нет. Это было бы нашим спасением, возможностью сохранить хотя бы осколки нашего мира. Но этого не произошло.

— Ясно, — кивает Пенси. Ей даже немного жаль руинников, но не более того. Зато теперь точно известно, кто отец ее ребенка. Тот случайный охотник. Впрочем, искать его ничуть не проще, чем искать Халиса. Да и нужды больше нет. Имя своей дочери Пенси уже знает.

Потом Пенси остается одна, долго сохнет после горячего озера, перебирает оставшуюся в порядке одежду и с каждым моментом становится всё печальнее. Куртка пропала, от шарфа осталась половина, вещи, сброшенные на камни Ланалейтис, испорчены острыми льдинками и тоже не годятся для носки. Возвращаться к дочери ей не в чем, а почти дневного перехода Пенси, одетая всего лишь в исподний свитер и едва высохшие гамаши, не выдержит. Чувство паники начинает захлестывать ее подобно морским волнам: от мелкой ряби к большим и более грозным перекатам. Пенси закусывает губы и сжимает кулаки. Решение должно найтись. Можно ведь поискать вдоль берега остатки вещей охотников Джефа. А еще очистить от крови и других ошметков вещи мертвецов. Там точно должно найтись что-то годное. Но на всё это нужно время, которого у Пенси нет.

У Ланалейтис наоборот замечательное настроение, такое видно издалека. Она напевает своим чудесным голосом, на лице ее довольная улыбка, а заходит она в пещеру полностью нагая и ни единого мгновения не волуется насчет этого. Так что раздраженная Пенси не сразу обращает внимание на немалых размеров мешок в руках руинницы.

— Вот, — говорит Ланалейтис. — И помни, любой печали всегда можно помочь. Иногда достаточно попросить. А в некоторых случаях хотя бы подумать, — и поклажа оказывается в руках Пенси. — Новой встречи не обещаю, но наша добрая память друг о друге станет ей заменой. Прощай, спасительница по имени Пенси. Добрых дорог тебе и удачной охоты!