Страница 3 из 54
— Не поверят. — Платоха как всегда был обстоятелен. — Пятьдесят рублей большие деньги. На игрушках не заработаешь.
— Не поверят, но и не проверят. А вы стойте на своём. Теперь о планах на зиму. Нам нужно ещё набрать парней в команду. Человек десять. Так что присмотритесь к пацанам, если кто подходит и согласится, то будем с ними работать. Как думаете, пойдут к нам пацаны?
— Отбоя не будет. — уверенно предсказал Архипка.
— Это хорошо! И вот ещё что: мы тут с поездкой тренировки забросили, с завтрашнего дня начинаем тренироваться по-новой.
Особого энтузиазма это у парней не вызвало, но и возражений не последовало. Ну значит так тому и быть.
Глава 2
Ефим Голубцов был зол, очень зол. Он нервно ходил по комнате, резко поворачивал у стены, чтобы дойдя до дверей также резко развернуться. Он словно мерил шагами свои сбивчивые мысли, пытаясь что-то придумать, но ничего толкового в голову не приходило. Наконец устав метаться, он сел, из бутылки, стоящей на столе, налил полстакана водки, выдохнул, выпил залпом. Схватил кусок ржаного хлеба, занюхал, потом стал медленно жевать, понемногу успокаиваясь и вспоминая последние события.
Это надо же было так вляпаться. Да ещё этот барнаульский исправник, чтоб ему водки не выпить! Три дня дал, от денег отказался, да и смотрел как на какую-то вошь насекомую. Давненько его так никто не унижал. Ох, как хотелось двинуть по этим пышным бакенбардам на надменной морде. Но где там! Тут еще Фрол Хрунов в столицу не уехал. Пришлось рассказывать все как есть. На удивление спокойно Фрол Никитич потерю денег воспринял. Сказал только:
— Разжирел ты, Ефимка. Нюх потерял. Похоже тебя на этого Сыча специально навели. А ты вместо того чтобы подумать, воевать кинулся. Деньги вернёшь, ну или отработаешь. Мыслю, неспроста на тебя напали, под меня копают. Врагов мы с тобой нажили много, а вот кто конкретно отметился — выясняй. Выяснишь, считай долг отработал.
На запальчивое предложение приехать в Барнаул большой командой и навести там шороху, Хрунов сказал с усмешкой:
— И с кем ты там разбираться собрался? Судя по твоему рассказу, там всех серьезных «Иванов» извел кто-то. Кстати, с твоей помощью извел. И потом, засветился ты в барнаульской полиции. Не дадут тебе развернуться, вмиг наладят, а если раскопают все твои делишки там, то и к тачке прикуют. Будешь лично золотишко добывать.
Остановив, вскинувшегося было Ефима, добавил серьезно:
— Ты вот что! Все хорошенько обмозгуй, в Барнаул пошли кого посмышлёнее. Пусть там покопают и здесь тоже поинтересуйся, может отсюда за тобой хвост тянется. У тебя ж в полиции знакомец давний есть, его расспроси. Не сиди сиднем, не грей задницу, вспомни, как в молодости крутиться пришлось. Работай, в общем. Я еще две недели здесь буду, так что докладывай. Всё! Иди. — взмахом руки выпроводил его Хрунов.
Выскочил от него Ефим разъяренным кабаном, пнул по дороге утробно мявкнушего кота, очень хотелось дать кому-нибудь в морду, но никто не встретился. И вот сейчас выпив водочки и немного успокоившись стал размышлять.
Это Хрунову, золотопромышленнику и миллионщику, хорошо рассуждать да задания выдавать, а ему Голубцову Ефиму голову ломать, как те задания выполнить. А голова у него одна и та небольшая, была бы большая, может сам бы в миллионщики выбился, но пока приходится на Хрунова работать, Фрол Никитича. Чтоб его…!
Что он там наказывал? В Барнаул послать кого посмышлёнее. Послать дело не хитрое, только где их взять смышлёных-то? Вон Устин уж на что смышлёный был и где теперь тот Устин? Сам сдох и его, Ефима, в расходы и поганый блудняк ввёл. Но надо отдать должное — спас их Устин там у Сыча. Если бы не он, то всех бы положили сычовские варнаки.
Ладно, дело прошлое. А вот с Жернаковым Павлом Кондратьевичем поговорить стоит. Вот будь в его команде Павел Кондратьевич… Уж очень он ловко на след становится, иная борзая позавидует. А ведь точно! Пусть Павел Кондратьевич посоветует чего, а может и самого удастся привлечь. Ведь не отказывался он иногда отпустить его людишек, прихваченных полицией на горячем. Брал за это дорого и отпускал не всех, но отпускал же.
Была у Ефима в своё время мыслишка пошантажировать его, чтобы привязать к себе надежнее, но, слава богу, не решился и правильно сделал. Вовремя сообразил, что не по нему дерево. Были ухари, которые пытались на сыщика наехать. Теперь тачку катают на золотых приисках, а то вовсе без следа сгинули. Опасен Павел Кондратьевич, очень опасен, хотя по его внешности этого не скажешь. Полноват с виду, щегольские усики на простоватом лице, весельчак, в компании шутит, а немного раскосые глаза смотрят холодно и оценивающе.
Не прост, ох не прост Павел Кондратьевич Жернаков заместитель начальника следственного отделения, кое было недавно организовано в Томске. Не хочется к нему обращаться, но деваться некуда. Иначе долг не отработать и придется собственные, кровные отдавать. Не простит Хрунов потерянных денег. Для него, конечно, потеря невелика, но тут дело принципа. Тем более виноват Ефим, чего уж греха таить. Надо было к Годному вдвоем с Василием ехать, опасности ведь никакой не было. Нет, захотелось выпендриться. Гораздо внушительней смотрятся два амбала по бокам и чуть сзади, чем один охранник. Вот и довыпендривался.
Голубцов скрипнул зубами в бессильной злобе и вновь потянулся к бутылке. Налил еще треть стакана, но пить не стал. Поднялся, походил туда сюда и сел за стол писать записку Жернакову. Написав, перечитал дважды, свернул конвертиком и крикнул:
— Сёмка! Сёмка!
На зов явился конопатый малый лет пятнадцати и вопросительно уставился на Голубцова.
— Что в дверях застрял? Подь сюда!
Тот нехотя подошел, явно опасаясь щедрого на оплеухи хозяина.
— Возьми письмо. Отнесёшь Жернакову Павлу Кондратьевичу, вручишь лично ему в руки. Знаешь куда идти?
Малый взял записку, молча кивнул и выскочил за дверь. Проводив посланца тяжелым взглядом, Ефим, наконец, вспомнил о наполненной рюмке.
Павел Кондратьевич Жернаков, получив записку от Голубцова был в некотором недоумении. Голубцова и его хозяина Хрунова он знал давно, более того в его личном архиве, который он завел несколько лет назад, на обоих много чего накопилось. Эти двое на пути к большим деньгам не раз и не два преступали закон и это так или иначе нашло отражение в папочках, которые он хранил дома в тайнике. Папочки эти он не кому не показывал и даже никому о них не рассказывал.
По-хорошему обоих нужно было отправить на каторгу, но Павел Кондратьевич понимал, что добиться этого будет не просто. Только железные доказательства преступлений позволили бы заковать их в кандалы. Но таких доказательств у него не было. И потом, большие деньги правят миром. А в пределах Томской губернии у Хрунова деньги были большими и многих губернских чиновников он прикормил. Так что и железные доказательства в отношении миллионера-золотопромышленника могут и не сработать. Откупится.
Собственно и сам Жернаков не раз получал деньги от Голубцова за то, что отпускал кое — кого из его присных. Отпускал, предварительно, некоторых из них завербовав в информаторы, причем платил им из тех же денежек, которые брал с Голубцова за их же освобождение.
Информаторов у него было десятка два с половиной из всех слоев проживающего в Томске люда. Благодаря им он был в курсе большинства событий, происходящих в криминальном мире города и окрестностей. Именно информированность, а не какие-то мифические качества ищейки, позволяла ему быстро раскрывать даже запутанные преступления.
Записка с просьбой о встрече в приличном трактире Синельникова с непритязательным названием «Ресторанъ», вызвала прямо таки неопределимое желание побеседовать с информатором из окружения Голубцова по кличке Шалый. Сказав своему помощнику, что идет обедать, Павел Кондратьевич прошел на угол Магистратской улицы к сидящему там чистильщику обуви — мальчишке лет тринадцати. Тот сухой тряпкой потер его сапоги и получил серебряный полтинник. После чего Павел Кондратьевич неспешно отправился на одну из трех конспиративных квартир. А получивший щедрую оплату чистильщик обуви, собрав свой ящик, быстро пошел вдоль улицы и завернул за угол.