Страница 4 из 11
Холодной зимой, ненастной осенью занятие это пономарь беспрекословно и нераздельно передает ему. После обедни на целый день он ищет темных углов и укромных местечек, где бы его и найти было нельзя. В этом случае несколько праздников сряду представляют ему время величайших продолжительных наслаждений.
Неменьший восторг и радость ощутил он в своем сердце, когда батюшка поп заметил его рвение и поручил ему какую-то работу на себя. Сделал он ее охотно и даже лучше, чем сделал бы для своего дома.
Заслуги его не остались без награды и поощрений, вроде таких, что на Пасхе, например, бездетный дьякон ставил его в конце заутрени сзади себя с лукошком собирать яйца, в Крещенский сочельник его посылали к чанам и поручали помогать при раздаче богоявленской воды. Это произошло уже в то время, когда алтарная горнушка с угольями и кадило поступили в полное его распоряжение, когда стоять в алтаре дозволялось ему невозбранно и ходить по церкви взад и вперед сколько угодно.
Затем он приготовлял проруби на Богоявление, прилаживал плоты и обсаживал их елками на иордани в Спасовку и Преполовение; в крестных ходах носил правую хоругвь и пр. Таким образом, вполне прилепившись к церкви, сделался он необходимым членом ее причта и, будучи постоянным посетителем церковных служб, стал незаметно для себя понятливым и памятливым ко всему, что поют, и пытливым на расспросы. Духовенство готовно разъясняло ему все, что само знало. Мало-помалу выбирался он на дорогу начетника и не сделался таковым лишь только по безграмотству, о котором заныло и заболело его сердце, когда увидел он исчезающую впереди для него целую массу высоких наслаждений.
От родительского дома он отбиться не мог, но, если бы явилась возможность, ни минуты бы не медлил. Когда настало для него время, когда бить и сечь дома перестают и право это переходит к высшему сельскому начальству, он в семье оказался уже совершенно лишним. Не только за неделю, но и за целые зимы – ни в избе, ни на дворе нельзя было найти ни одного следа его пребывания, ни одной работы, на которую можно было бы указать как на полезную и пригодную. Скворечники ставить, сети плести для ловли рыбы и птицы он первый охотник и мастер. Легкую работу он склонен исполнять целый день, и не огорчит его, что за целые сутки в итоге у него дыра в горсти. Зато его и домашние, и соседи прозвали «кутьей», «дурьей породой», насмехаться над ним не упускали ни одного случая. Но теперь это мало его трогает – он уже обтерпелся. Против крупных обид и глубоких оскорблений на защиту его, само собою разумеется, становился весь причт, и даже сам батюшка не задумывался нарочно прийти к нему в избу и усовещевать родителей и родных домашних. Кто хочет увидеть дела его, тот может пойти к церкви и в церковь – там он предусматривал работу, сам исполнял ее отчетливо и рачительно. Надрывающаяся от слезь бедность всегда находила в нем бесплатного могильщика с заступом, топором, лопатой, даже зимой. Ни одного поминания усопших, если поручат ему, он еще ни разу не забыл, ни в одной просьбе по церкви он никому еще не давал отказа и переданную желтенькую восковую свечку не ставил зря, а именно к тому самому образу, который ему был указан.
Если пристальнее всмотреться в окончательно сложившийся характер этого человека – перед нами одна из честнейших натур, беззаветно добрых и преисполненных самоотвержения до последней крайности, смиренных и послушных до безответности. Этого сорта люди иногда возбуждают жалость и сострадание к видимой ненадобности их существования, как бы к людям лишним, но первые же шаги знакомства с ними не замедлят показать, что это самые симпатичные люди в среде нашего простонародья. Бесполезные во всю свою жизнь, они являются подлинными избранниками по призванию, когда придет час их служения, и творят чудеса при энергии, когда откроется благоприятный случай. Очень часто они отыскивают сами этот случай; конечно, всего чаще отыскивают их самих те, кому они нужны. Обоюдным рвением и взаимной поддержкой ставится дело на ноги и пускается в ход. За нуждами, порождающими начинание и питающими энергию в сельских церквах, конечно, не стоит дело там, где не выищется тароватого благотворителя. А такие благотворители большей частью проявляются по несчастным случайностям там, где всего менее настоит в них нужда.
Золотятся заново позлащенные иконостасы; украшаются опрятные, чистенькие церкви стенными иконами доморощенных, неискусных богомазов, отливаются вторые экземпляры больших колоколов и полиелеев; нашиваются новые ризы в таком количестве, что на пасхальной заутрене, во время пения канона, на всякую из 9 песней, священник и дьякон выходят кадить в новых переменах риз. Это в наших купеческих городах.
Глава III
Белеясь на горе, стоит каменная церковь в бедном селе, лаская издали приветливым красивым видом, но поражает вблизи всеми неблагоприятно сложившимися обстоятельствами для выгодного положения ее, именно на этой красивой горе и в этой, пожалуй, даже и густонаселенной местности. Давно запущенная, долго стоявшая без починки в нашем северном лесном краю, обильном снегом и дождями, обездоленном дороговизной железа и камня, приходская церковь обрешетилась крышей, лишилась значительной связи в куполах, сводах и полах. Деревянные рамы сгнили так, что и гвозди не держатся, и дует немилосердно в холодные зимы, потому что число вывалившихся кирпичей и на окнах, и на углах, и всюду даже сосчитать невозможно. Засырел и почернел не только иконостас, но облупились и святые иконы; в зимние стужи намерзают священнические руки до такой степени, что с трудом сдерживают потир на великом выходе. Про деревянные церкви уже и говорить нечего.
Вот тот укор на прихожанах, непрестанная боль в сердце причта, которые еще виднее выделяются из толпы доброхотных радетелей церкви. На них останавливаются мысли и желания настоятелей.
– Зайди-ка ко мне, о больно важном и нужном деле мне с тобою, Божий человек, поговорить надо по душе и в настоящую.
Светленький домик священника, который во всяком русском селе уверенно и успешно рассчитывает на то, чтобы выделиться из крестьянских изб и походить на городской дом, гостеприимно приглашал болезного человека за этот палисадник с сиренями и рябинами, на это крытое крыльцо и в чистый зал батюшки, увешанный картинками духовного содержания и портретами архиереев, из которых один находился даже в отдаленном родстве с владельцем этого зала и этого дома.
Священник ждал. Вошедшего приветливо принял, осенил большим крестом и дал поцеловать ему загрубелую на полевых работах и сильно загорелую руку. Велел сесть на плетеный камышовый стул с прямой и высокой спинкой, и когда вошедший неладно уселся на самом кончике его, священник удовлетворился.
– Посягаешь ли?
Вошедший не сразу понял и глядел безответно.
– Согласен ли принять послушание и ревновать о Божьем храме, где тебя крестили, где за упокоение душ родителей твоих возносятся молитвы и об утолении собственных грехов твоих приносится бескровная жертва?
– Это вы насчет того, ваше благословение, чтобы идти мне за сбором?
– Поревнуй! Прошу я тебя за себя и за весь приход. Никому не соблюсти церковного даяния лучше тебя. Благоприятнее было бы именно избрать тебя и поручить нарочито святое дело это.
– Не привычное мне дело просить, ваше благословение, сумею ли?
– Время покажет.
– Куда пойду и где сбирать буду?
– Господь управит стопы твои.
– Без денег-то не двинешься с места, чем питаться буду в дороге-то?
– Святые апостолы как ходили? Колосья пшеничные срывали по пути и ели, а во всю землю изыде вещание их и в концы вселенные глаголы их. Господь тебя пропитает.
У батюшки на текстах язык был перебит, и хотя последние слова выговорил он едва уловимой и удобопонятной скороговоркой, слушатель его понял и глубоко вздохнул и на умелых словах человека, которому он привык вполне верить и в котором приучился глубоко уважать сан, умилился сердцем до прямого ответа на согласие.