Персональный детектив

Дон про себя многообещающе усмехался, а наружно изображал сильную нервозность.

Не иметь непосредственного контакта с моторолой, как уже говорилось, было нарушением Конституции Ареала – Дон даже из тюрьмы вполне мог бы возбудить судебный процесс со стопроцентной вероятностью его проиграть.

Все, правда, пошло бы по-другому, если бы в результате этого конституционного нарушения заключенный Доницетти Уолхов перенес физическую или психологическую травму – в таком раскладе в игру могли бы включиться другие чиновники, что привело бы по меньшей мере к смене моторолы и начальства Пэна‐4 или вообще к признанию приговора Уолхову недействительным, а это затронуло бы многие департаменты.

И Дон, уж будьте спокойнички, прекрасно такой расклад понимал. И еще одну вещь он понимал совершенно точно: ни при каких обстоятельствах моторола не может оставить без надзора ни одного из своих подопечных. Другими словами, за всем, что делает заключенный, за всем, что он говорит, моторола, хочет он того или нет, пристально обязан следить. А это есть пусть односторонний, но все же канал связи и, следовательно, возможной битвы, итог которой никто предсказать не в состоянии.

Именно поэтому Дон изображал нарастающую нервозность. Именно поэтому он как можно меньше спал, как можно больше рыскал по Пэну в поисках собеседников, как можно убедительнее изображал приближение сильного нервного срыва.

Наконец, в момент, угаданный с большой точностью, он вскочил с кровати голый, с безумным взглядом, раскинул руки в стороны и с истошностью завопил:

– Моторола Преступный! Ты меня слышишь? Ты не имеешь права оставлять меня в одиночестве! Они задавят меня, если я буду один, ты не можешь этого не понимать! Мне нужен кто-то, моторола, кто-то, с кем я могу разговаривать, иначе я труп!

И упал, и в истерике натурально забился.

Моторола, к тому времени уже немного подпорченный (речи и невменяемая мимика заключенного, которую он, хочешь не хочешь, старался разгадать – хоть и догадывался об их причине, – повысили ему общий индекс нерешительности), по размышлении согласился. И на следующий день стат-командер Артур де-Ново, изображающий супернасильника по имени Андрато де-Никс, был застигнут Доном в стеклотеке. После чего оба направились в Земной клуб, взяли по коктейлю и уединились в Парном Кабинете для Музыки.

– Дон, – сказал Дон, чуть наклонив голову.

– Андрато. Можно просто Артур, – сказал стат-командер, в знак приветствия тоже старательно кивнув.

Дон склонил голову на левое плечо, издевательски подмигнул и сказал:

– А! Предотвратитель малолетних.

Стат-командер, который вообще-то боялся Дона, ничего не понял и испуганно огляделся.

– У меня другой пункт. Вот не надо. И вообще, что такое «предотвратитель»?

– Извини, – сказал Дон, неестественно улыбаясь. – Это у меня шутки такие, кабальеро данутсе.

Что такое «кабальеро данутсе», стат-командер тоже не знал. Не знал этого и пэновский моторола, хотя вздрогнул, как бы в воспоминании.

– Нет, я ничего, – продолжал Дон. – Ты, вообще-то, приятен. Ты не обращай внимания. Это просто другая лексика. Мы с тобой очень мило поговорим.

Они поговорили и скоро стали друзьями. Очень хорошо помня о своем задании, стат-командер Артур де-Ново оказался тем не менее Доницетти Уолховым покорен и сказал себе тайно, что вот выйдет когда Дон законно из Пэна, все для него он сделает, чтоб с ним дружбу сохранить и чтоб было все для него хорошо.

Бесед между Доном и стат-командером состоялось несколько, и в каждом основным разговорщиком становился Дон. Причем в каждом разговоре он подпускал всякие непонятные словечки типа «кабальеро данутсе», чем настораживал стат-командера и пугал моторолу.

Стат-командер сообщил о странностях нового заключенного по инстанции, Сторс забеспокоился, но выставлять себя прежде времени дураком не захотел, тревоги не забил, а для начала стал наводить справки. Он выяснил, что любовь к странным, невпопад словечкам обнаружилась у Дона давно, сразу же после хирургического вмешательства, связанного с подключением преступника к его персональному детективу. Обращаться по этому поводу к Врачу Дон категорически отказался. Коннет Аршелл, давнишний приятель Сторса, сказал, что, по-видимому, психические нарушения у Дона усугубляются – он очень странно вел себя в вегикле, тоже все время какие-то несвязности бормотал. «Очень может быть, – заметил на это Сторс, – что тут элементарная симуляция, один из пунктов его подготовки к побегу».

Сторс был и прав, и неправ. Речевые странности Дона действительно являлись главным пунктом его подготовки к побегу, однако ничего общего с элементарной симуляцией не имели. Скорее, их можно было назвать симуляцией симуляции. Главная же цель Дона заключалась в расшатывании пирамид моторолы, в своеобразном его перепрограммировании, сведении его с ума.

Нет на свете безупречного моторолы, точно так же, как нет на свете безупречных людей. В стройных необъятных пирамидах умопомрачительного, принципиально непознаваемого мозга моторолы таится множество мелких погрешностей, незаметных логических шершавостей и заусенцев, которые никак и никогда себя не проявляют и которые даже самому мощному моторольному Врачу невероятно трудно убрать. Моторола привыкает к ним, перестает замечать, а само их наличие относит к драгоценной для него индивидуальности.

Именно на существовании этих шершавостей Дон и строил свою стратегию войны с моторолами. Он понимал, что может применить ее только однажды. Основывалась она (точнее, могла основываться) на кропотливо построенных рядах словесных и мимических несуразностей. Мимику, к сожалению, Дон в полной мере использовать не мог – она была доступна разве что актеру с хорошо тренированным лицом, да и разработка мимических рядов требовала иной, почти нечеловеческой квалификации. Словесные же игры были ему доступны. С их помощью он и собирался покинуть Пэн‐4 раньше отведенного приговором срока.

Никто ничего не замечал, к странностям нового заключенного постепенно начали привыкать. Один только раз моторола немного забеспокоился, обнаружив сразу два захандривших интеллектора, занимавших места в критических звеньях. Однако даже они могли быть в любой момент заменены свободными, поэтому больных интеллекторов моторола направил в лечебную директорию и тут же о них забыл.

Естественно, что ни о каких существенных передвижениях внутри мозга моторолы речь не идет. Под передвижениями здесь подразумевается только перестройка связей между интеллекторами. Однако и этот шаг при умелой подготовке «шершавостей» может дать много – как раз в этом Дон был очень силен. Связи между интеллекторами в пирамиде необычайно многочисленны, и вообще-то вырвать просто так его с места, которое он занимает, невероятно сложно. Моторола по сравнению с человеком – супергений. Подобные комбинаторные задачки для него даже задачами не являются. Он просто говорит себе: надо переставить этот интеллектор в такое-то место. И переставляет.

Именно здесь его слабость. Он не задумывается, не «прощупывает» все те связи, которые рвет и которые надстраивает. Он даже микросекунды не тратит на само действие. По сути, он передоверяет решение этой сложной задачи огромному числу интеллекторов, которые и в идеальном-то состоянии представляют собой личности со множеством супердостоинств и, естественно, с таким же множеством продолжений этих достоинств – недостатков. Вмешательство Дона, его словечек, точно подобранных, было рассчитано на то, что просто хотя бы по закону больших чисел они обязательно воздействуют на сколько-то плохо подогнанных интеллекторов и не то чтобы выведут их из строя, но незаметно к такому выходу станут подводить. А уж когда произойдет эта неприятная для всех интеллекторов пертурбация, она вызовет множественные разрывы старых связей и множественное возникновение новых, вследствие чего выход из строя огромного числа интеллекторов обеспечен.

Такая поломка даже для четырехпирамидного моторолы – тьфу, та же самая неполная микросекунда. На самом деле он и не думает об этом; за него все решают интеллекторы его же собственных пирамид. Если очень грубо прибегнуть к сравнению между человеческим и моторольным мозгами, то проблему с вышедшими из строя интеллекторами моторола решает на уровне подсознания. Однако словечки Дона, странные и не странные, причем расставленные в определенном порядке, это самое «подсознание» радикальным образом портят. Поэтому итог получается совсем не таким, какого моторола хотел бы.