Маморитаи

Внимание кашляющего Итачи привлекло слабое свечение рядом. Он протер от попавшей в них пыли глаза и слабо нахмурился. Шисуи смотрел на ладони, который обрамлял тусклый золотой свет, как и его всего. Он поднял голову, даря Итачи облегченную улыбку.

— Не знаю кто эта девушка, но она спасла нас и как-то сумела заставить старого пердуна отменить технику.

Итачи кивнул, опустил подбородок, отчего длинная челка скрыла выражение его лица, лишь поджатые губы остались видны кузену.

— Шисуи, я…

— Ничего не говори, — взмахнул ладонью Шисуи. Он подошёл к Итачи и сжал его плечи — Я не должен был класть судьбу всего клана на твои плечи и уходить.

— Шисуи… — обычно спокойный голос дрогнул. Итачи до ноющей боли сжал челюсть — Я убил всех до единого. Детей, женщин…

— Ого, справился с боевым подразделением клана. Я никогда не сомневался в твоих способностях!

Шисуи неловко улыбнулся на острый прищур Итачи, но его улыбка быстро утратила всю надутую непринужденность. Он прикрыл слезящаяся глаза, надрывно вздохнул. Хватка пальцев на плечах Итачи усилилась, а свет окружавший его ничуть не прикрывал начавшееся разрушение тела, что серыми кусочками опадало под ноги.

— Слушай меня внимательно, Итачи, и не перебивай. Ты невероятно умный, гениальный, добрый и прекрасный человек из существующих. Не перебивай! — шикнул Шисуи, когда тот приоткрыл рот, а между ровных бровей залегла складка — В то сложное время невозможно было решить проблему мирно, обязательно кто-нибудь бы пострадал. Уничтожить клан… Не могу сказать, что не зол из-за этого, но ты не должен винить себя. Пожалуйста, живи. Покончи с этой войной, спаси кого жаждешь спасти и живи за всех умерших Учиха! Не разочаруй меня, Итачи!

— Шисуи, — пробормотал Итачи, широко раскрытыми глазами наблюдая за тем, как мягко улыбающегося кузена будто бы выталкивают из тела.

Дух Шисуи успевает коснуться головы Итачи в подбадривающим жесте, прежде чем навсегда исчезнуть, раствориться в алеющем небе призрачным миражем. Бывший труп превратился в пепел под ногами зажмурившегося Итачи, которого окружало замогильное безмолвие оправляющегося после разрушительного взрыва леса.

Рваное, учащённое дыхание сорвалось с губ Учиха. Он вцепился пальцами в волосы, оттянул их, несмотря на вызванную этим действием боль. Две единственные блестящие соленые капли скатились с щёк, упали, окропив собой остатки трупа.

Ветер словно робел, лаская замершего, одинокого шиноби по холодным бледным щекам, неся в себе весь спектр выворачивающей горелой, кислой, спёртой вони. Лёгкая морось дождя заставила его посмотреть на хмурое утреннее небо. Ложное спокойствие умиротворяло столь же лживого, бесстрастного Учиха. Его взгляд ужаснул бы любого — столь пустым тот был, сколь не скрываемой тоски в себе нёс.

— Я буду помнить тебя, Шисуи, до самой смерти, — прошептал Итачи, вытер ладонью мокрые щёки и со свистом исчез со злачной поляны.

***

Страна Земли

Белый орёл острым золотым взором осматривает когда-то безлюдную каменистую равнину, облетает далёкие километры практически не сменяющегося вида, с широкими глухими хлопками крыльев прорезает густые сизые облака, превращающиеся в тучи, будто бы магнит для скапливания всех чёрных красок всего мира.

Звуки отчаянной борьбы доходят до самого неба, разбавляются, смешиваются с предсмертными криками шиноби — воинов, теряющих всяческую надежду на победу. Сотни тысяч их товарищей по клинку окропляют своей кровью землю из раза в раз, вновь и вновь щедро кладут души на воображаемый алтарь войны против двух монстров из проклятого клана, однако с каждым часом, переходящим в дни это затяжное противостояние не кончается. Оно растягивается подобно смоле, словно два дьявола во плоти стремятся донести свою непобедимость, свою превосходящую силу умирающим от их рук членам Альянса, тем недостойным, посмевшим встать против них.

«Ваша самоуверенность ничтожна! Вы никто!» — безмолвно доказывали Мадара с Изуной синхронными убийственными атаками.

Даже пришедшие на помощь в какой-то момент Каге с остатками Альянса не дали и секунды передышки. На этом поле трагических смертей давно стёрлись предубеждения против друг друга, никто не разделял товарищей по принадлежности к какому-либо Скрытому Селению. Будь то шиноби Конохи, иль Суны, Кири, Кумо или Ивы — сдыхали все без исключения от одного взмаха меча Изуны, цепи гунбая Мадары, от стихийной техники уносило в лапы Шинигами сотнями за раз.

Среди каменных обломков друг на друга падали трупы, тоскливым стеклянным взглядом стремясь в мрачнеющее небо. Своими изломленными руками мертвецы желали обнять друг друга крепче любящей матери, жаждая встречи на той стороне моста, веря, что после подобной бесцельной, жестокой кончины они перейдут реку праведниками.

Шиноби неслись в атаку под хруст костей, сминаемых стопами, падших товарищей, несмотря на обуревавший их ужас, пронизывающий, парализующий конечности, совместным залпом наставляли на врагов разрушительные техники, тем не менее неизменно терпели неудачу, погибая, поверженные жутким воющим пламенем, что не потухал ни под каким напором суйтона до тех пор, пока не оставлял за собой тлеющие угли на месте недавно дышащих людей.

Кровь пропитала сухую пустую землю, заполнялась подобно глубокому бассейну в остывающих кратерах, она пропитывала железным ароматом всё поле боя, конкурируя со смрадом от сожженного человеческого мяса, болотной вонью от протухшей воды — остатков техник суйтона, разбавлялась зловонием разлагающихся трупов и переплеталась с запахом начавшегося ливня, размывающего алую жидкость, размягчающего каменную почву, чем усложняла непростое сражение уже не ради победы Альянса, а за сохранение жизни.

Сковавшие сердца воинов безнадёжность ненадолго ослабила оковы, когда Мадару и воскресших врагов обхватил странный свет и последние распались сдуваемым ледяным ветром пеплом. Однако обречённость сдавила нутро каждого — тот, кто заслуженно носил звание одного из Богов Шиноби, нынешний неприятель, враг всего Альянса и союзник катализатора войны, Учиха Мадара обрёл живое тело, восстав уже по настоящему.

Как бы не старался Альянс победить, вскоре остатки боевого духа уничтожились смертью тех, за кем они шли, кому служили и в кого верили. Пятёрка Каге не выстояла против Мадары.

Райкаге Эй не выдержал изнурительной нагрузки и дал слабину, подставившись под гунбай, он пал в гору пожираемых личинками мертвецов.

Цучикаге разбился о стену дотона, возведенную воинами несколько дней назад в попытках защититься от Аматэрасу. Он какое-то время оставался жив, терпя внутреннее кровотечение, без способности подняться.

Казекаге пробили защиту клоны Сусаноо, разрезая его напополам. Остатки Гаары потонули в собственном песке, отсыревшим под напором дождя.

Цунаде оставили умирать без рук и ног в отдалении, заставляя наблюдать за битвой оставшейся Мизукаге, которая упрямо выливала на, казалось, непобедимого Мадару поток лавы. Кожа Хокаге сморщилась, бьякуго побледнел, отзывая тёмные ленты, давно объявшие хозяйку, одежда напоминала вымоченный в крови кусок старой ткани, а золотые волосы выбились из пучка и разметались по раненым плечам. Цунаде упала в грязь, стискивая зубы, морщась и сдерживая стон не то боли, не то горечи поражения. Красная вязкая лужа пачкала её лицо разводами, короткими мазками на месте пыльных царапин. Она словно видела кошмар наяву, где армию Альянса истребляли остатки когда-то великого проклятого клана, уверенная, что почва Страны Земли более никогда не восстановит прежний здоровый вид под вечным давлением трупов защитников мира, их кровью, бесконечно тлеющая, как уголь непотухающего костра, помнящая ужас последнего противостояния. Цунаде всхлипнула, чувствуя катящаяся злые слёзы по щекам. Стоило ей поднять взгляд на преградившего жадный просмотр убийства Мизукаге человека, как лицо исказила гримаса ненависти, а изо рта вырвалось ненавистное срывающимся голосом:

— Изуна…

Цунаде покосилась в сторону, где будто на горизонте видится обволоконый тьмой Сусаноо, взмахи клинка которого вызывают уже не крики — скулёж умирающих шиноби, чьи предсмертные голоса не прекращают свою ужасающую песнь даже после ухода за грань. Смежив веки сложно выкинуть из головы мольбы убитых, казалось, усиленные пробирающими до костей болезненным рёвом, густым мрачным туманом гулявшим над полем брани.