Маморитаи

Безответное молчание вызвало новую волну гнева. Тело Саске едва заметно затряслось, ногти впились в кожу ладоней, а грудь часто вздымалась от недостатка воздуха и попыток вдохнуть глубже, больше.

— Она не монстр, — сделал второй осторожный шаг к брату, хмурясь всё глубже.

— Раз Изуна настолько тебе дорога, раз ты её покрываешь…Почему же бросил её, а, Итачи? Ты знал на какие муки обрекаешь сестру, — каждое обвинение метко вонзалось в часто стучащее сердце Итачи, однако тот не шевельнулся, не раскрыл рта, продолжая с арктическим спокойствием нагнетать атмосферу одним невозмутимым видом.

Саске не выдержал накала: рывком сблизился с братом. Итачи без сопротивления кулем свалился на твёрдую лавочку от кулака в скулу. На разбитой губе выступила кровь, кожа в месте повреждения пульсировала, точно горела, особенно на контрасте с холодными, касающимися наливающегося синяка кончиками пальцев.

— Ты всегда! Всегда таким был! С тех пор как мама раскрыла личность Изуны, ты, как одержимый, присматривал за ней, чуть ли не из ложечки кормил, — в омерзении продолжил гневную тираду Саске, кривясь и баюкая руку с краснеющими костяшками — Ты, наверное, — затих, чтобы набрать воздух в лёгкие и срывая окончательно голос рявкнуть — И УМРЁШЬ ЗА НЕЁ?!

Пряди скользнули по лбу Итачи, когда тот опустил подбородок на грудь, пряча всколыхнувшиеся чувства в глазах. Он до трещин сжал спинку скамейки, сухие губы поджались, а мышцы от напряжения проступили на тонкой водолазке, сквозь распахнутое ненарочно пальто.

Саске натужно закашлялся в кулак, невыносимо слыша завывающий сквозь ветви деревьев ветер на фоне. Он презрительно фыркнул, развернулся и стремительно убежал, покидая скрытую глубинку аллеи, по пути случайно наступив на один из больничных справок.

Стоило Саске уйти, как Итачи вскинул голову к небу, где за время разговора откуда-то приплыли чернеющие облака, мрачно перекрывающие солнце. Ледяной ветер освежающе и колко оцарапал незащищенную шею, задел поврежденную скулу и губу.

Итачи лениво достал из грудного кармана миниатюрный, потрепанный временем, перепачканный сизыми и бордовыми пятнами дневник. В середине обложки корявыми буквами крепилась надпись: «Учиха Изуна».

Итачи не раскрывал его, не перечитывал во второй раз. Он с трепетом, осторожностью сжимал самый корешок, смакуя на языке из неоткуда объявившийся пряный привкус, словно он переместился в прошлое: в уютный осенний вечер, в дом с тёплой кухней, готовящей матерью, читающим книгу отцом, лепечущим о проведенных тренировках Саске и тянущей к нему со счастливым лицом руку, в которой обязательно было испеченной Микотой печенье, Изуной.

На холодный кончик носа упала первая капля дождя, знаменующая начало отчёта до Грозы.

…Вернуться в прошлое нельзя, но помнить буду постоянно…

Глава 6

Ветер стремительно пролетает по всем пустынным закоулкам некогда многолюдных улиц деревни, заглядывая в каждый дом с открытой, поскрипывающей дверью, снося собой покачивающийся декор, занавески и толкая забытого плюшечного медведя на пол. Он проносится в метре над землей, поднимая пыль с грязью и совершенно не встречая ни единого человека.

Потоки ветра кружат разноцветные сухие листья с мелким сором возле занятой лавочки аллеи. Облаченный в строгую форму, с безликим кандзи «Шиноби» на протекторе Итачи проводил пальцами по страницам раскрытого дневника Изуны. Холод царапал бледные щеки, одиночество отсчитывало минуты до часа сбора, а сам Учиха прокручивал в голове прочитанные строки и не находил ответа: строки исписаны, казалось бы, повседневными, ничем не примечательными повседневными замечаниями, жалобами и выплеснутыми проблемами маленькой сестры. Ничего не наталкивает на разгадку.

Итачи бесстрастно откинул голову назад, ослабленно прикрыл веки. Пальцы безвольно выпустили дневник. Источник отрады Изуны и единственный её друг с предательства старшего брата глухо упал в ноги Итачи, шелест страниц, порываемые ветром, грустной мелодией заняли его слух.

Ссора с Саске произошла более двух недель назад. Младший брат начал избегать его ещё хлеще, чем до этого: с тех пор старший Учиха не мог даже издали увидеть Саске. Тот отлично оправдывает звание одного из талантливейших шиноби своего поколения.

Губы дрогнули в слабой гордой улыбке.

Из-за упрямства Саске ему пришлось постараться, чтобы ежедневно подбрасывать глупому младшему брату заживляющую мазь из Страны Воды — вот какой продукт и без войны находился в дефиците, а сейчас подавно. По крайней мере Саске не отмахивался от незримой помощи. Его шрамы перестали пугать народ своим воспаленным, выпуклым отвергающим видом.

Холод острым порывом ударил в незащищенное горло Учиха. Его спина напряглась, лёгкие горячо вспыхнули внутри, а из царапающего горло вырвался коробящий кашель. Плечи содрогались, ладонь прижималась ко рту так, словно пыталась затолкать кашель назад. Итачи тяжело вздохнул, расплывающимся взором смотря на несколько красных капель на пальцах.

Он вздрогнул, когда услышал зов со стороны выхода из аллеи. Пора выдвигаться. Итачи вытер запястьем губы и поднял дневник, случайно мазнув кровью по чистому, незаполненному листу. К неожиданности Итачи он вспыхнул багровыми кандзи, сеткой расплывающихся иероглифов вертящихся на страницах.

Опешив, Итачи чуть не захлопнул дневник, но вовремя замер, внимательно, близко поднеся его к лицу, всмотрелся в меняющуюся картину.

Все страницы переписались, а обложка налилась подсвечиваемым чёрным неоном. Первая запись датировалась следующим годом после уничтожения клана. Итачи читал, читал…его итак не отличающаяся загаром кожа стремительно потеряла любые краски, зубы до боли скрипели, а пальцы мертвецки вцепились в корешок дневника. Он мог поклясться, что слышал стучащее в ушах сердце, когда отрывками ловил кривую, со скачущими между строчками, преувеличенно большие или маленькие, кандзи, исповедь и мольбу.

«…Сегодня ужасный день. Мальчишки из класса зажали меня в неприметном углу школьного полигона. Они порвали мое платье, кидались мною, как мячиком и отрезали волосы.

Итачи, мне страшно… Меня назвали ублюдком…»

«…На уроке ублажения Мио-сан похвалила меня… Кажется. Я не уверена. Она выставила меня перед девочками и восхваляла мои «навыки изощрённого массажа». Это приятно. Меня в первый раз оценили по достоинству!»

«…Девочки заперлись со мной в туалете. Ино… Ино смеялась надо мной! Она обзывала меня «наивной козой» и «перспективной проституткой». Кто такие проститутки?

Её подружки откуда-то притащили инвентарь для ловушек. Я пыталась убежать, но Сакура КАК ударила в живот, что я, как кукла, которую Итачи подарил в прошлом году, свалилась на пол и ударилась лбом. Было больно.

Мою одежду изрезали ножницами, Ино заставила…заставила вылизывать её грязные лодочки языком. Самый противный вкус в мире! Я словно какашки съела! Опыт был…»

«Сакура облила меня помоями и перед всем классом и Ирукой-сэнсеем назвала «шлюхой» и " ничтожным отродьем», способным зарабатывать на жизнь работой медовой куноичи. Сэнсей объяснил кто они такие и чем занимаются… Почему меня так обзывают? Фу…»

«…Меня подвесили над порогом входа в класс. Леска — отвратительное оружие! Она впивалась в кожу не хуже клеща и намного, намного больнее!

Итачи… Брат… Эти издевательства вышли на новый уровень… Одноклассники воспользовались моей беспомощностью и вонзали в подмышки, щёки и ключицы сенбоны. Я провисела до конца учебного дня. Ирука-сэнсей словно стал слепцом!»

«Почему надо мной издеваются? Почему прохожие смотрят вслед, как будто я падаль или мусор! Почему мне попадаются в овощных ларьках прогнившие продукты? Почему?!»

«…Мою квартиру подожгли. Ровно в час ночи я проснулась от запаха гари и попала в ловушку: огонь взял в кольцо мою пастель и достигал потолка своими языками. Мне пришлось пробираться сквозь него, чтобы попытаться выйти, но дверь оказалась заперта. Смех взрослых мужчин, их гогот надолго пустит корни в моем мозге. Не знаю в какой момент, но я потеряла сознание. Очнулась в больничной палате, с множественными ожогами, жжением в лёгких и горле, в кислородной маске.»