Неизбежный

Пока что этот мужчина не кажется таким уж плохим.

— Будет сделано, сэр. — Я переступаю порог и иду по длинному коридору, чувствуя себя волком, которого только что впустили в курятник.

Когда нахожу кухню, Розмари, как полагаю, ахает и хватается за грудь.

— Черт, прошу прощения. — Поднимаю руки по обе стороны от головы. — Мистер Монтальбано впустил меня. Я телохранитель Эванджелины.

Женщина смеется, прижимая ладонь к груди.

— О, все в порядке. Просто не ждала никаких посетителей. Немного не по себе с тех пор, как похитили мисс Эванджелину.

От этого у меня скручивает живот.

— Это понятно. — Протягиваю свою руку. — Грэм.

— Приятно с вами познакомиться. Розмари. Мисс Эванджелина все еще спит. Хотя скоро должна встать.

— Мистер Монтальбано велел мне позавтракать, пока Эва не проснулась.

— Конечно. Давай я положу тебе.

— Нет, спасибо. Могу сам.

Розмари одаривает меня благодарной улыбкой.

— Тогда сбегаю за продуктами, потом вернусь. Угощайся, еды много.

— Спасибо. Э-э, здесь есть кто-нибудь, кроме Эванджелины? Не хочу больше никого пугать.

Розмари качает головой.

— Сельма, домработница, должна быть здесь около одиннадцати. А до тех пор будем только мы.

Она обегает меня и исчезает в коридоре.

Я жду, пока не услышу щелчок закрываемой двери, затем выбегаю из кухни в поисках кабинета Монтальбано.

Это место — гребаный лабиринт, занимающий весь верхний этаж здания. Большая часть пространства представляет собой концепцию открытого этажа, но отдельные комнаты становятся более уединенными по мере продолжения коридора. Я заглядываю в каждую комнату, пока не нахожу нужную.

Дверь кабинета не только не заперта, но и открыта настежь. Это говорит об одной из двух вещей: либо Монтальбано нечего скрывать, либо ему нечего бояться. И если думает о втором, то он глупее, чем я думал.

Начинаю с его стола. У этого мужчины какое-то серьезное ОКР. Все в столе помечено. Налоги, квитанции — даже на упаковке со скрепками написано «Скрепки для бумаги». Все находится на своих местах, а это значит, что здесь нет ничего незаконного или грязного.

Если только все не помечено так, чтобы сбить кого-то вроде меня со следа. Пока слишком рано говорить, с каким из двух случаев я здесь имею дело, но знаю, что разберусь с этим достаточно скоро.

Страшно, насколько быстро научился находить то, что люди так старательно пытаются скрыть.

Я начал работать на своего отца с ошибочным представлением о том, что помогаю людям. Семьи, потерявшие связь со своими близкими, женщины, пытающиеся застать своих мужей-изменников на месте преступления. Люди страдают по всему миру, и убедил себя, что меняю ситуацию к лучшему.

Но это? Рыться в столе Монтальбано в его домашнем кабинете, пока тот на работе? Это не помогает никому, кроме моего отца.

Это делает меня тем куском дерьма, которым учил быть отец.

Я обыскиваю стол около десяти минут, пока в комнату не доносится слабый звук женского голоса.

Принцесса проснулась.

запихиваю папки, которые держу в руках, обратно в ящик и выскакиваю в коридор.

Итак, в какой стороне была кухня?

Иду налево, и голос становится громче по мере того, как крадусь по коридору. Эва поет. Чем ближе подхожу, тем лучше могу разобрать текст, и не могу сдержать улыбку, когда добираюсь до живого выступления на кухне.

Эванджелина, закутанная в пушистый леопардовый халат и тапочки в тон, стоит спиной ко мне. Ее черно-рыжие волосы в беспорядке собраны в пучок на макушке, и она что-то напевает в нож для масла, накладывая себе на тарелку блинчики и фрукты.

Девушка поворачивается, чтобы взять последнюю ноту припева, крепко зажмурив глаза, вкладывая в это все, что у нее есть.

Совершенно фальшиво, могу заметить.

Но черт меня побери, если она не самое милое создание, которое я когда-либо видел.

Эва загипнотизировала меня. Настолько, что забываю о том, что девушка понятия не имеет о моем пребывании в ее доме. Она открывает глаза и визжит, пронзая барабанные перепонки — вместе со звуковым барьером — и швыряет в меня своей тарелкой, как фрисби. Поднимаю руки, чтобы заблокировать предмет посуды, и тот разбивается вдребезги, когда падает на пол, блинчики и черника разлетаются по кафелю.

— Какого хрена ты здесь делаешь, урод?

— Твой отец впустил меня. Он…

— Мой отец. — Эва смеется. — Впустил незнакомого мужчину в свой дом, в то время как его дочь лежит голая в своей постели. Отец этого гребаного года.

Я приподнимаю бровь.

— Ты спишь голая?

Румянец окрашивает ее щеки.

— Убирайся. Нахрен.

Вместо того чтобы уйти, что было бы правильным решением, прохожу дальше в кухню. Ее глаза расширяются, когда протягиваю руку за своей чашкой кофе, которая стоит на стойке позади, и делаю глоток. Затем отворачиваюсь и накладываю себе на тарелку блинчики, бекон и яичницу-болтунью.

Указываю вилкой на пол.

— Возможно, стоит это убрать. Черника испачкает дорогую белую плитку. С другой стороны, скорее всего, здесь есть люди, которые делают это за тебя. Ты щелкаешь пальцами или просто звонишь в колокольчик?

Девушка вторгается в личное пространство, ее меховой халат задевает мой бицепс, она стискивает зубы и свирепо смотрит на меня снизу вверх.

— Пошел ты. Я не для кого не щелкаю пальцами.

Отправляю в рот кусочек хрустящего бекона.

— Удивительно.

— У тебя есть своя еда, придурок. А теперь уходи.

— Почти закончил.

Хватаю кувшин с сиропом и поливаю им все, что лежит у меня на тарелке, чем заслуживаю презрительную усмешку от принцессы с трастовым фондом.

— Не могу не добавить сироп. Зная вашу семью, думаю, что это, вероятно, только что добылось с кленового дерева сегодня утром.

Девушка упирает руку в бедро.

— Ты ни хрена не знаешь о моей семье.

— Я знаю, что ты не пользуешься брендом из обычных магазинов, как остальные смертные.

Пар должен валить у нее из ушей, учитывая, какое красное лицо. Я нажимаю на все нужные кнопки, и мне это очень нравится. Эва — огненный шар, когда злится, и по какой-то причине хочу продолжать разжигать это пламя.

— Теперь закончил?

Киваю и несу свою тарелку к двери, стараясь не раздавить чернику под собой.

Останавливаюсь и поворачиваю голову, чтобы посмотреть на нее через плечо.

— Кстати, Linkin Park? Серьезно? Неплохой выбор, хотя в конце ты немного фальшивила.

— Боже! — визжит она.

И я пригибаюсь, когда маффин пролетает по воздуху.

ЭВА

ЗДОРОВЯК ЗАПЫХАЛСЯ, когда подъехал к отелю «Уолдорф Астория». Через двадцать минут после меня.

Не могу сдержать ухмылку, которая расползается по лицу. Так ему и надо за то, что он напугал меня до полусмерти, а потом оскорбил на собственной кухне ранее.

— Неужели так все и будет? — Он ковыляет ко мне, его грудь и плечи вздымаются. — Я должен преследовать тебя каждый раз, когда ты выходишь из дома?

Уклончиво пожимаю плечами.

— Думала, ты идешь следом.

— Чушь собачья.

Грэм прижимает руку к животу, как будто у него судорога, и я поджимаю губы, чтобы удержаться от смеха.

— Ты в плохой форме, Здоровяк.

— Послушай, если с тобой что-то случится, а я не окажусь рядом, твой отец меня уволит.

— В том-то и дело, гений.

— Если это буду не я, то будет кто-то другой. Он наймет другого. Кого-то старше, кто не сможет защитить тебя так, как могу я.

— Потому что ты такой большой, крепкий мужчина? — Закатываю глаза. — Средь бела дня со мной ничего не случится. Ты просто злишься, потому что не мог угнаться за мной. Смирись с этим.

Веду себя как стерва, знаю. Я вымещаю свое дерьмо на нем, когда оно должно быть направлено на моего отца. Но что-то в том, как телохранитель выглядит, когда злится, заставляет меня хотеть разозлить его еще больше. Стиснутые челюсти, вена, выступающая на шее. Эмоции под всей этой мускулатурой видны невооруженным взглядом, и я хочу обнажить их.