Неизбежный

Сажусь и вытираю лицо тыльной стороной ладоней. Мне нужно прочитать второе письмо, то, которое Эрик оставил моим родителям. Вот-вот раскроется еще один секрет. Чувствую это нутром.

— Тебе будет это сложно прочитать, — тихо говорит Грэм.

Я киваю.

Грэм молчит, пока перечитываю письмо. На этот раз гнев струится по моим венам, пульсирует на коже, обхватывает своими пальцами мои легкие.

— Папа знал об этом?

— Похоже, да.

— Эрик пришел к нему, умоляя о помощи, а мой отец отказал ему?

Глаза Грэма встречаются с моими, и в них я нахожу свой ответ.

Подлетаю к двери своей спальни и распахиваю ее. Выбегаю в коридор и врываюсь в кабинет отца.

Но там пусто.

— Естественно, его здесь нет, — кричу, и из меня вырывается невеселый смешок.

— Его никогда здесь не бывает! Не тогда, когда он мне нужен!

Новые слезы текут по лицу, и мне так надоело плакать.

Устала от боли.

Меня тошнит от этой лжи.

Тошнит от этого извращенного мира, в котором живу.

Я поворачиваюсь лицом к папиному столу. Он сделан из старого вишневого дерева; большой и устаревший. Стопки бумаг лежат сверху рядом с компьютером. Ручки, скрепки и конверты — все на своих местах.

Наклонившись, яростно провожу руками по поверхности его стола, отчего все рассыпается по полу. Когда его ноутбук приземляется у моих ног, я для пущей убедительности несколько раз ударяю по нему каблуком ботинка.

Затем, собрав все силы в кулак, приподнимаю угол стола и переворачиваю его на бок. Стол с громким стуком разбивается, ящики с треском выдвигаются, папки с важными документами рассыпаются по полу вокруг.

Разворачиваюсь и начинаю стаскивать все с его полок от стены до стены, швыряю книги, стеклянные статуэтки о стены и наблюдаю, как они разлетаются на миллион кусочков.

Слепая ярость берет верх, и я поддаюсь ей.

Грэм стоит в дверях и наблюдает. Он не пытается остановить меня. Не говорит мне успокоиться. Знает, что мне нужно. Грэм всегда знает.

И это еще больше воспламеняет меня.

Уничтожаю кабинет моего отца. Разрушаю в нем все, так что теперь он сломан, как и я. Как и мое сердце.

Когда исчерпываю всю свою энергию, и мои руки обмякают, а легкие сжимаются, присаживаюсь на корточки посреди своего беспорядка и прижимаю колени к груди. Мои губы дрожат, когда следующие слова, которые я должна произнести, с трудом пробиваются к горлу.

Я поднимаю глаза и смотрю на Грэма.

— Убирайся.

ГЛАВА 13

ГРЭМ

МЕНЯ РАЗРЫВАЛО НА ЧАСТИ, КОГДА Я ВИДЕЛ ЭВУ В ТАКОЙ АГОНИИ.

Наблюдать за ее страданиями и быть ни черта не в состоянии с этим поделать. Знать, что отчасти виноват я.

Даю ей пространство, как она и просила, но далеко уходить не собираюсь. Ее отец скоро должен вернуться домой, и должен быть здесь, когда он узнает правду о том, кто я такой. Сказать, что он разозлится, было бы преуменьшением, и мне нужно знать, что планирует со мной сделать.

Пришло время встретиться лицом к лицу с проблемой.

Я только надеюсь, что смогу убедить его, что больше не работаю на своего отца.

Чуть больше восьми часов, слышится лифт, и Монтальбано выходит в коридор. Он улыбается.

— Добрый вечер, Грэм.

Я встаю перед ним.

— Сэр, мне нужно поговорить с Вами, прежде чем вы войдете внутрь.

Его брови хмурятся.

— Что случилось? С Эванджелиной все в порядке?

— Физически — да. Но она расстроена, и я хотел бы сначала получить возможность все объяснить.

— Расстроена? Что произошло? Кто-нибудь пытался причинить ей боль?

Качаю головой.

— Ничего подобного. Это имеет отношение к Вам, — я сглатываю. — И ко мне.

Его голова откидывается назад.

— Отойди в сторону. Я хочу увидеть свою дочь.

Так и думал, что он скажет это. Я со вздохом делаю, как он просит, когда ее отец проталкивается мимо меня, и следую за ним в спальню Эвы

— Эванджелина, — зовет он по всему дому. — Где ты?

— В твоем кабинете. — Ее голос еле слышен.

Монтальбано останавливается в дверях своего кабинета, и у него отвисает челюсть.

— Что за… — Он подносит пальцы ко рту. — Что, черт возьми, здесь произошло?

Эва сидит в кресле посреди комнаты, хаос, который она посеяла вокруг себя, подобен последствиям землетрясения.

Монтальбано входит в комнату, его взгляд перескакивает с одной сломанной вещи на другую, еще не понимая, что его дочь — самая сломанная вещь из всех.

— Эванджелина, — говорит он, придвигаясь к ней поближе. — Кто это сделал? Что случилось?

Она вздергивает подбородок, и, хотя ее глаза устремлены на него, они выглядят пустыми.

Пустая. Как девушка, у которой ничего не осталось.

— Я.

— Зачем? Ты хоть представляешь, во сколько обойдется ремонт? — Это было неправильное высказывание.

Маниакальный смех вырывается из горла Эвы.

— Вот отец, которого я знаю и люблю. Всегда волнует лишь цена.

Его брови сводятся вместе.

— Эванджелина, что происходит? Объяснись сейчас же.

— Объясни это. — Она бросает ему письма Эрика, и они, порхая, падают на пол.

Лицо Монтальбано бледнеет.

— Я… Ты… Откуда они у тебя?

Эва встает со стула и встает лицом к лицу со своим отцом.

— Это тебя беспокоит? Откуда я их взяла? Ты солгал мне! Все это время я задавалась вопросом, что же случилось, что подтолкнуло Эрика к краю пропасти. Спрашивала себя, могла ли сделать что-то еще, чтобы помочь ему. Что сподвигло его на такой шаг. Я могла бы помочь — ты мог бы помочь. Но ты предпочел быть эгоистом и загнать своего сына прямо в его собственную могилу!

— Ты не понимаешь, — говорит он, широко раскрыв глаза. — Это было не впервые, когда твой брат приходил ко мне с просьбой дать ему денег. Я пытался использовать жесткую любовь. Хотел, чтобы он пострадал от последствий своих поступков, чтобы научился. Если бы я внес за него залог, он бы продолжал попадать в неприятности.

— Что ж, поздравляю, папа. Какой замечательный урок усвоил Эрик. Уверена, сейчас он на седьмом небе от счастья.

Прежде чем кто-либо из нас успевает это заметить, Монтальбано дает пощечину Эве.

— Эй! — кричу я, бросаясь к нему и отталкивая его назад.

Эва хватается за щеку, в ее глазах полыхает огонь.

— Ты скрыл это от меня, потому что знал, что ошибаешься. Ты знал, как я отреагирую. — Она замирает, в ее глазах появляется осознание. — Вот почему мама ушла, — бормочет она. — О, Боже мой. Мама не смогла смириться с тем фактом, что ты не захотел ему помочь. Вероятно, она хотела этого. Она бы сделала для него все, что угодно!

Монтальбано молчит. Он выглядит побежденным, как и следовало ожидать. Он ничего не может сказать, чтобы исправить ситуацию, и это знает.

Эва проскальзывает мимо него и останавливается передо мной.

— Ты такой же, как мой отец. Я была для тебя не более чем работой. Ты солгал мне. Обманул меня. — Ее голос срывается, и слеза скатывается по ее щеке.

— Ты заставил меня влюбиться в тебя.

Опускаю голову и обхватываю ладонями ее лицо.

— Я влюблен в тебя, Эва. Это не было ложью. То, что мы чувствуем друг к другу, — не ложь. Я больше не работаю на своего отца. Теперь все кончено.

Она вырывается из пределов моей досягаемости, обхватывая себя за живот, как будто испытывает физическую боль.

— Ты прав. Все кончено. — Она смотрит на своего отца. — Вы оба можете гнить в аду.

Монтальбано собирается броситься за ней, но я кладу руку ему на грудь.

— Отпустите ее. Ей нужно время.

— О чем она говорила? Ложь и обман?

Я беру себя в руки и готовлюсь к неизбежному.

— Вы знаете моего отца.

Его голова склоняется набок.

— Кто твой отец?

— Эллиот Мур.

Наблюдаю, как гамма эмоций на его лице меняется от ошеломления до замешательства и озабоченности.