Пожиратели призраков

Кендра здесь.

Таких рисунков много. Они повсюду вокруг нас, ждут, когда мы увидим их, записывают историю, о которой никто не говорит, выживают даже после того, как каждые пару лет город сбрасывает кожу. Истории за этими граффити, может, и не до конца рассказаны, но само их количество говорит мне о том, что это не тот город, в котором выросли мои родители. Рисунки множатся, а статуи генералов Конфедерации вдоль Монумент-авеню только и ждут, пока их снесут.

Я хочу поделиться этой версией Ричмонда с Таннером. Мне любопытно, как он отреагирует. Во мне даже теплится что-то типа… надежды? Оптимизма? Давно я так ни с кем не гуляла. Ни разу после…

– Куда ты меня ведешь? Ты же шутила про всю эту историю с убийствами?

– Вот. Одно из моих любимых, – мы останавливаемся перед осьминогом-альбиносом, покрывающим всю восточную стену магазина. Его бледные щупальца разветвляются по широкой стене кирпичного здания, огибая угол, будто сдавливая камень. – Как тебе?

– Ух ты. Никогда его не замечал.

– Как это возможно? Он же на все здание.

– Видимо, я даже не смотрел.

– Граффити повсюду. Их так много. Надо просто посмотреть.

– А это легально? Вот так портить городское имущество?

– Ты об этом думаешь? – минус сто очков тебе за это, Таннер…

– Черт. Тупая была фраза, да? А можно отменить? Вернуться на десять секунд назад?

– Прости, никаких отмен.

– Просто… я никогда не ходил на свидания с такими, как ты, – говорит он.

– Как я?

– Ну, ты… крутая?

– «Крутая»? Мы, что, в шестом классе?

– Обычно я встречаюсь… ну, не знаю. Не с такими. Ты другая?..

– Вот только не говори: «Ты не такая, как все».

Он смеется и отворачивается от граффити, чтобы взглянуть на меня. Наклоняется, будто хочет меня поцеловать, но потом говорит:

– Что мне сказать, чтобы ты пошла со мной на второе свидание?

– Как насчет: «Я оплачу выпивку»?

Мы подходим к моему дому, и я понимаю, что сейчас или никогда. В моей голове состоялся целый теннисный матч – приглашать, не приглашать, – когда я поняла, что так и не включила телефон. Я включаю, и сообщения так и сыплются. Сайлас. Сайлас. Сайлас. Я не успеваю прочесть все.

Еще голосовое сообщение. Я шепчу Таннеру «минутку» и поднимаю к уху телефон.

Спаси меня.

Вот и все сообщение. Меньше трех секунд. Сайласу опять нужен спаситель. Опять нужна я.

Я проигрываю сообщение снова, хочу убедиться, что правильно расслышала. Это определенно новая тактика. Он еще никогда так открыто не молил о помощи. Спаси меня.

Сайлас говорит: вытащи меня из реабилитации.

Сайлас говорит: заплати залог в тюрьме.

Сайлас говорит…

– Все хорошо? – спрашивает Таннер.

– Да, – отвечаю я. Надо было сказать: «Отхожу от дружбы». – Просто у меня есть друг, который не видит личных границ.

Почему Сайлас так со мной поступает? Всегда ждет, что я все брошу и помчусь ему на помощь.

«Он знает, что у меня свидание?» – гадаю я. Конечно нет. Это абсурд. Он никогда не знает, чем я занята, никогда не думает спросить, что происходит в моей жизни. Моя жизнь. То, что я до сих пор пытаюсь наладить спустя два года после выпуска.

«Спаси меня», – говорит он.

Я желаю Таннеру доброй ночи перед домом и чмокаю его в щеку. По его озадаченному выражению лица сразу становится ясно, что он надеялся на большее, но он ведет себя как истинный джентльмен, когда понимает, что на этом свидание заканчивается. Мы туманно о чем-то договариваемся. Выпьем на следующей неделе?

– На Франклине открылся новый спорт-бар, я давно хочу сходить, – говорит он, и я слышу свой вялый ответ: «Конечно, будет здорово». У меня уже есть его номер, поэтому я обещаю написать ему. Таннер неловко поворачивается, словно забыл, как ходить. Когда идет по улице, я вижу, как он поднимает взгляд на окружающие здания и рассматривает так, будто видит по-другому – ну, или хотя бы пытается.

– Обещаешь позвонить? – кричит он с другого конца улицы.

– Клянусь жизнью, – кричу я в ответ, прижимая руку к сердцу, хотя чувствую привкус лжи на языке. И Таннер уходит. Город его поглощает.

Я отправляю сообщение Сайласу, пока иду к своей машине, припаркованной чуть дальше дома:

куда

Реабилитация – для неудачников

Сколько уже раз это повторялось? В который, десятый – боже, да сотый – раз я его вытаскиваю? Я слышала все его оправдания. Именно я была с ним в самые тяжелые периоды. Я ухаживала за ним во время худших отходняков. На моем диване он спит, мои деньги занимает, хоть всем до смешного ясно, на что он их тратит.

Дождь рисует узоры на лобовом стекле. Я не обращаю внимания на свое отражение в зеркале и смотрю только на дорогу. Если увижу себя, то пожалею – этот осуждающий взгляд из-под теней. Какого черта я творю? Мы уже не дети. Мы закончили колледж. Мы должны быть взрослыми, так? Ну, или хотя бы делать вид. И только Сайлас об этом не слышал.

Я включаю радио. Все эти поп-песенки не сочетаются с моим настроением, так что решаю ехать в тишине.

Пока мои школьные подружки гуляли с футболистами, которые потом станут их мужьями, я сбрасывала кожу «Джей Крю», красила волосы, прокалывала нос – в общем, стандартный подростковый бунт. Но ничто не пугало моих родителей так, как Сайлас.

Впервые я заметила его на первом курсе, на пересечении Типично Американского авеню и Аллеи Бродяг. Этакий Рембо-футболист: сильный, но не коренастый; мускулистый, но не качок. Истинное воплощение Сэла Парадайза. Я таяла от его улыбки, как и все остальные. Такая дьявольская ухмылка, будто он замышляет какую-то шалость. Кот, слопавший чертову канарейку, а к растянутым окровавленным губам прилипло перо. Он кардинально отличался от парней, клеившихся ко мне в школе. У Сайласа была неугомонная душа, он всегда искал, всегда стремился к большему, большему, большему. С ним я чувствовала себя живой, и вся жизнь до него казалась смертью.

Наши отношения быстро разгорелись и почти так же быстро выгорели. Почти весь первый курс мы расставались, мирились и повторяли все снова. Второй – тоже. Даже когда наши отношения окончательно подошли к концу, дружба никогда не прекращалась. Вообще-то, мы стали еще ближе, как будто сначала нам нужно было пережить всю эту романтичную муть, чтобы добраться до истинной сути нашей связи. За нашими спинами постоянно шептались, не продолжаем ли мы спать друг с другом. Сайлас обожал подливать масло в огонь. «Пусть болтают, – говорил он. – Наша дружба сильнее этого».

Я хотела видеть себя так, как видел меня Сайлас. Когда он смотрел на меня, все остальное теряло смысл. Были лишь я и он, здесь и сейчас.

Амара с Тобиасом тоже это чувствовали. Мы все им очаровались.

А потом учеба подошла к концу.

И теперь мы застряли в этом промежуточном пространстве между детством и зрелостью, где зачастую кажется, что ты ни жив, ни мертв. Амара снова живет с родителями, чтобы оплатить долг за обучение. Тобиас живет с двадцатью соседями в какой-то убогой квартирке, куда меня ни разу не звали. Он убивается на какой-то бесполезной секретарской должности, а Амара – в бездушном мире сферы обслуживания. Карьеры без последствий, если это вообще можно так назвать.

Я выбрала выжить любой ценой. Все мои писательские амбиции – которые, давайте начистоту, и так никуда бы не привели – умерли после колледжа. Теперь я просто пытаюсь найти адекватную работу в агентстве «МакМартин» и оплатить долгожданную независимость.

И это включает в себя избавление от Сайласа. Жизнь рядом с ним всегда утомляла. То, что во времена колледжа горело ярче солнца, теперь стало черной дырой. Гравитация продолжает засасывать меня во все его дерьмо. Его жизнь в стиле ню-битника отрицает любой стандартный карьерный путь. Поначалу я думала, если он преуспеет – и под этим я подразумеваю просто сохранить себя, жить и писать, – тогда, может, я смогла бы жить через него. И так после выпуска я начала заботиться о Сайласе. Водрузила на себя задачу спасти его во что бы то ни стало, даже если придется защищать Сайласа от него самого.