Пожиратели призраков

– Бежим, – говорит Сайлас.

Сайлас говорит…

Сайлас говорит …

Сайлас хватает меня за запястье и тянет. Моя рука дергается, а потом остальную часть тела вытаскивают из гробницы. Я не могу отвести взгляд от шаров света, прыгающих по рядам могил, от призраков, тянущих свои призрачные тела все дальше и дальше.

Стоп. Это не призраки.

Это фонари. За нами гонится охрана. Твою же мать. Мы столкнулись с самой жуткой в мире полосой препятствий. Сзади около трех фонариков. Нас больше, чем их, а это значит, что хотя бы у одного есть шансы выбраться.

– Быстрее-быстрее-быстрее! – кричит Сайлас через плечо.

Амара кричит. Ей конец, без вопросов. У нее ни за что не получится добежать. Я обещаю себе, что внесу за нее залог. Мои родители раскошелятся, чтобы вытащить ее из тюрьмы. Там же можно оплатить картой?

Тобиас бежим первым. Он даже не оглядывается. Сраная длинноногая газель в джинсах-дудочках. Он перепрыгивает через могилы так, словно от этого зависит его жизнь. «Черт-черт-черт», – пыхтит он между каждым прыжком, а потом сворачивает влево и исчезает среди надгробий. Не хуже привидения.

Слава богу, Сайлас не отпустил мое запястье. Я бы не выбралась, если бы он не бежал впереди и не вел меня по бесконечному лабиринту могил. Я мыслю слишком линейно для такой ситуации. Побежала бы прямо, а надгробия не ставят в один ряд.

Херувимы подгоняют нас, хлопая в свои крошечные ладошки. Гранитный ангел торжественно качает головой. Я против воли думаю о своей маме, о том, как она во мне разочаруется.

– Беги быстрее, – просит Сайлас. – Давай, Эрин!

Он дергает мою руку влево, и та чуть ли не ломается. Не успела я увидеть, куда падаю, как уже оказываюсь на земле. Шею щекочут травинки. Сайлас зажимает мне рукой рот, и я знаю, что должна быть как можно тише, но все во мне кричит.

Могила. Мы лежим на чьей-то могиле, прячемся за надгробием.

Я изо всех сил пытаюсь задержать дыхание, когда мимо проходит охранник, позвякивая цепочкой ключей. Мы с Сайласом прижимаемся друг к другу, сжимаемся, вжимаемся друг в друга, чтобы поместиться за надгробием. Даже после того, как охранник пройдет мимо, мы не шелохнемся, пока не убедимся, что горизонт чист.

– Как думаешь, сбежим? – спрашивает Сайлас. Я вдыхаю его слова. Ощущаю их на языке. Солнце взойдет через пару часов. Мы можем сбежать, а можем…

– Нет, – я целую его так сильно, что он ударяется головой о мрамор, но не отстраняется. Я пропускаю пальцы сквозь его волосы, нащупывая опавшие листья. – Останься со мной.

Я не хочу выходить из тени надгробия, наши головы прижаты к нему, грудь поднимается и опускается с каждым судорожным вдохом, сердца не успокаиваются, вдохи сливаются воедино, пока мы не синхронизируемся, дыша в унисон, разделяя легкие на двоих.

Моя рука блуждает вниз по его груди и опускается на штаны.

– Что ты делаешь? – спрашивает он.

– А ты как думаешь?

– Ты уверена? У меня нет защиты.

– Да.

– Нам нельзя шуметь.

– Мы и не будем, – шепчу я.

Рука Сайласа опускается мне на талию. Это же его рука, да? Мне требуется мгновение, чтобы убедиться, что по моей коже не проходят крохотные ножки всяких тварей.

Надо сосредоточиться на теле Сайласа. На его плоти. На его руках. Я чувствую шероховатость его пальцев, когда они проникают под мою кофту, и на мгновение выпадаю из реальности. Это больше не его пальцы, а волнистые насекомые, живущие в этих гробах, копошащиеся в навозе и грязи, лакомящиеся плотью каждого трупа на этом забытом богом кладбище. Давно забытых звезд. Генералов Конфедерации.

А теперь и мной. Я следующая. У меня в голове крутится этот дурацкий детский стишок – червячки снаружи, червячки внутри, червячки играют с ночи до зари – и теперь он так и застрял у меня в голове.

Червячки снаружи, червячки внутри…

Пальцы Сайласа оказываются в моем теле.

червячки снаружи…

Я знаю, что всего лишь отхожу от наркоты, но это не мешает червякам ползать под моей кожей. Мне надо сосредоточиться. Идти за Сайласом.

червячки внутри…

Губы Сайласа впиваются в мои, но его губы – не губы, а личинки. Я чувствую, как одна падает на язык, заползает в горло.

червячки играют…

Звенит молния на моей ширинке. Сайлас нашел то, что искал. Что я предложила. А мне лишь надо пережить этот путь. Если я не буду открывать глаза, все пройдет не так уж плохо. Нужно лишь держаться за Сайласа.

Держаться…

Держать…

Теперь я их слышу. Всех внизу. Мертвых. Видимо, мы их разбудили. Нарушили их вечный сон. Теперь они двигаются, кувыркаются в гробах, осознают, что мы тут над ними извиваемся. Я слышу скрип их хрупких кулаков и не могу не представить, как они все дрочат прямо под нами, сотни костей, обернутых в простыни, бьются о тесные стенки своих гробов.

Мы воскресили мертвых. Каждый последний, ускользающий вздох, срывающийся с моих губ, должно быть, сильно их заводит. Они подбадривают Сайласа своими пересохшими голосами: «Давай-давай-давай!»

Они хотят меня.

Я больше не чувствую Сайласа. В ту же секунду, когда он кончает в меня, его тело теряет очертания. Вся полнота его физической оболочки взрывается, и теперь я держу в объятиях не плоть, а клубок червей, все они переплетены друг с другом, извиваются на моей коже, прокладывают себе путь сквозь меня, поверх меня, о боже, они все извиваются, кормятся мной, они снаружи, они внутри, они играют с ночи до зари.

Часть первая. Потеря друга

Дата на камне

Я не могу нащупать пульс. Никакой реакции. Даже дыхания. Все указывает на летальный исход. Дефибриллятору нужна еще секунда, а я не могу столько ждать. Я его теряю. Можно сделать искусственное, но обычно я припасаю это на сладкое.

– Я слышал, тут вкусные крылышки, – говорит Таннер.

Надо просто смириться. Объявить время смерти этого свидания вслепую и убрать труп, пока не закончился счастливый час, но нет, я не сдаюсь. Сегодня никто не умрет. Не в мою смену.

Официант наконец-то приносит мой долгожданный джин-тоник. Тут важен каждый глоток, поэтому я быстро прикладываю электроды – Разряд! – надеясь вернуть жизнь нашей беседе.

– Итак, – начинаю я.

– Итак, – повторяет он, стуча пальцами по столу.

Ничего. Все еще никакого пульса. Я прошу официанта подготовить новую порцию адреналина, поднимая уже полупустой стакан и позвякивая льдом.

– Откуда ты знаешь Амару? – спрашиваю я.

– Через ресторан.

– Ты тоже там работаешь?

– Нет-нет. Она была официанткой на мероприятии моей компании.

– Твоей компании? Я не знала, что ты…

– Ну, я просто там работаю, – кажется, он покраснел. Вы только посмотрите на эти щеки! Таннер меня застеснялся? – Я увидел ее на перекуре. И она дала мне траву на парковке.

Не сомневаюсь.

– Святая Амара! – поднимаю я стакан.

– Она сказала, у нее есть подруга, с которой я могу сойтись, и…

– …И вот мы здесь, – я удивлена, что Амара приписала мне Таннера. Он милый, но какой-то плюшевый. Ни одной татуировки. Уверена, к нему все клеятся, и это наверняка его смущает. Чистая одежда, еще и отутюженная. Его парфюм перебивает еловый запах моего джина, но он помылся, что уже лучше парней в грязных майках, с которыми я иногда зависаю. А еще он знает, как забронировать столик.

– Знаешь, что раньше тут было? – спрашиваю я.

– А должен?

– Тут была плантация. А мы сидим на доме рабов.

У Таннера подпрыгивает кадык.

– Основная часть дома сгорела еще до Гражданской войны. Осталось только это. Кухня была в подвале. Рабы-повара спали наверху, спускались готовить хозяевам, а потом снова поднимались наверх. Почти не выходили из дома.

Я выглядываю из ближайшего окна на Фоуши-стрит. Остальная часть квартала была застроена много лет назад, но именно это здание так и не снесли – двухэтажное свидетельство славной истории Ричмонда. Но его легко можно и не заметить. Рядом с входом стоит табличка с выгравированным числом 1797, намекая на прошлое здания, но не говоря напрямую. Таннер прошел мимо, даже не оглянувшись.