Спаситель

— Надо, — Ицтли сам спешился. — Дальше. Чем дальше уйдем от этого места, тем лучше. И лошадей надо вести, чтоб остыли. Других, боюсь, не найдем.

Разумный юноша.

Хотя сейчас, покрытый пылью и грязью, он вовсе не выглядит юным.

Верховный сполз с лошади и немеющими руками — пальцы, сжимавшие повод, с трудом разжались, — попытался ослабить подпругу. Но то ли он успел позабыть, как обихаживать лошадь, то ли все же в пальцах дело и в собственной слабости, но… не гнулись.

Никак.

— Позвольте, господин, я сам, — Акти оттеснил Верховного.

И возражать тот не стал.

Похоже, путь предстоял долгим. И вновь у Верховного появились сомнения, что сил его хватит…

Должно.

Боги не допустят иного.

Глава 11

Ирграм

Он ненавидел боль.

Боль сопровождала его всю жизнь, с того самого возраста, когда он стал достаточно большим, чтобы помнить.

Боль и голод.

Голод и боль.

Нет, со временем и боль стала привычной, и с голодом он стерпелся. Потом и вовсе голод отступил, а вот боль осталась… изнуряющая, выматывающая, рожденная недовольством наставника. И такая же, но уже сотворенная самим Ирграмом, который желал достичь большего.

Казалось ведь, что если он сумеет, то боли станет меньше.

Острая.

Боль-наказание.

Долгая.

Боль-раскаяние.

Боль-стремление к совершенствованию. Боль-ярость и боль… сколько разной, всякой. Но нынешняя отличалась. Она рождалась волнами, извне, и устремлялась к тому, что можно было счесть центром его нового тела. Она будоражила и разрушала это тело. Ирграм, кажется, даже поскуливать начал.

Или только про себя?

Главное, что боль все же вернула его из небытия. Он осознавал себя, как и то, что стал он меньше, слабее…

Он поспешно скатал тело в шар.

А шар заставил измениться. В привычной форме тело… да, было легче. Сориентироваться — так точно. Он все еще находился в пещере с бассейнами, заполненными голубоватой водой. И свечение никуда не делось, и сила…

Сила исходила.

Проходила внутрь, оседая внутри пластины.

А вот…

Увидеть себя же, скукожившегося, сжавшегося в комок, лежащего рядом, было, пожалуй, странно. Как и то, что Ирграм четко знал, что он не лежит, но стоит. Но и то, что лежащий был им же не оставляло сомнений.

Это… что такое?

Он заставил тело изменить форму, становясь собой же. Почему-то показалось важным. Боль постепенно отступала, и страх уходил. Оставалось недоумение.

Ирграм все же решился сделать шаг. И еще один. Лежащий он не шевелился. Ирграм замер.

Прислушался к ощущениям. Сила… сила больше не представляла опасности. Пусть она и проникала в Ирграма, но теперь его тело снова приспособилось, на сей раз к потоку. Или дело не в нем, но в пластине? Как бы там ни было, сила теперь просто была.

И то, что лежало.

Это все-таки не Ирграм.

Вот оно дернулось, заскребло, завозило руками. Каким же жалким он выглядит! И уродливым. Эта голова, сплюснутая с боков, с куполообразным вздутым каким-то черепом и чрезмерно мелким лицом. Нос, который почти и не выступает, только ноздри раскрываются темными провалами. Запавшие глаза, узкие, что щели. Щеки, втянутые внутрь, и острый вытянутый подбородок.

Не человек.

Уже и близко не человек. И тело вот тоже… грудная клетка вздутая, тонкие, вывернутые неестественно руки, отчего плечи поднимаются, а голова словно бы втягивается.

Нехорошо.

Совсем нехорошо.

И отзываясь на его недовольство, существо подернулось рябью. Тело поплыло, словно воск. А если… Ирграм нахмурился. И попытался уловить связь с той частью… себя?

Нежити?

Главное, что связь эта была. Тонкая, едва уловимая… но была!

Нет, не надо оплываться. А если… если попробовать… нет, жук не годится, а вот… куча колебалась. Она то собиралась грудой, мятым шаром плоти, то рассыпалась, растягивалась, а то и вовсе расплывалась лужицей, чтобы, подрагивая, натужно стянуться воедино.

Ирграм ворчал.

И злился.

Смахнул пот, которого не было. И потянул силу. Много силы, благо, в воздухе её было разлито приличное количество. И тонкая связь задрожала, а потом канал впитал-таки эту, такую доступную, силу, и окреп. А Ирграм сосредоточился.

Ему не нужен он сам, второй.

Но вот помощник… почему бы и нет? Если получится. И ведь получилось. Далеко не сразу, но получилось. Хотя, наверное, не совсем похоже, но…

Четыре тонких лапы.

Кривая спина с горбом. Чешуя. Пасть оскаленная.

— Ч-шудес-сно, — просипел Ирграм и тишина отозвалась на звуки дребезжанием. Будто колокольчики зазвенели. Рытвенник оскалился и тоненько тявкнул.

— Ти-ш-ше.

С голосом еще стоило поработать. Да и в целом с речевым аппаратом, поскольку звуки выходили из тела, царапая трубку-глотку. Что-то все-таки воссоздалось неправильно.

— Иди ко мне, — Ирграм заставил тело измениться.

Немного.

Да, стало определенно лучше. И речь больше не причиняла неудобств. Рытвенник сделал шажок. Затем другой. Двигался он осторожно, явно путаясь в лапах. И в какой-то момент он споткнулся, упал, рассыпавшись от удара. Впрочем, восстановился уже сам.

Хорошо.

Иначе было бы неудобно.

— Форму. Держи.

Говорить было не обязательно. Та часть тела, которая стала рытвенником, понимала намерения и приказы, отданные мысленно. Но Ирграму надоела тишина.

А колокольчики…

Никуда не денутся эти колокольчики.

Он положил руку на загривок, ощущая под пальцами неестественную гладкость чешуи. Исчезли шрамы и рубцы, и в целом всякие неровности. Чешуя нынешняя даже поблескивала, переливалась оттенками зелени. На драгоценные камни похоже.

Красиво.

Рытвенник, уловив одобрение, заухал, растянул пасть в улыбке.

— Х-хорош-ший, — Ирграм убрал руку. — Идем… посмотрим, ч-што там даль-ш-ше.

Пещера оказалась длинной. Она тянулась и тянулась. И еще отличалась поразительным однообразием. Аккуратные прямоугольники, заполненные синей густой жижей. Явно рукотворные. Ирграм останавливался несколько раз, чтобы осмотреть… бассейны?

Пожалуй.

Изнутри они были облицованы белым камнем или материалом, камень напоминающим. Смущало отсутствие стыков на углах. Если это камень, то огромный бассейн вытесывали из цельной глыбины. И допустить, что подобную глыбину — камень был сероватый, с прожилками, явно отличавшийся от местного — нашли для одного бассейна, можно. Но здесь их больше сотни!

Маги сплавили камень воедино?

Если так, то у Древних были могучие маги, поскольку Ирграм не помнил никого, кто способен был бы сплавить камень.

Или все-таки не камень?

Металл у Древних тоже весьма своеобразный, так почему бы не допустить, что и иные, используемые ими материалы, имели специфичные свойства? В любом случае не понятно… если выплавляли и выдавливали формы, то каких размеров эти формы были?

И зачем?

От воды тянуло силой. От каких-то бассейнов больше, от каких-то меньше. И вновь не понятно. Вода оставалась неподвижной. Но ведь оставалась! Любой бассейн, самый большой, пересохнет за тысячи лет… если он не пополняется.

Нет, могло статься, что там, внизу, есть родник или водопровод, хотя, конечно, опять же, как сумел он уцелеть-то?

И зачем его выводить к каждому бассейну?

Но приток породил бы рябь.

Хоть какое-то движение.

А эта синяя странная вода оставалась совершенно неподвижной.

И количество её в бассейнах было одинаковым.

В какой-то момент любопытство почти взяло верх над осторожностью. Ирграм посмотрел на рытвенника. На бассейн.

— Зачерпни, — велел он. И руку продемонстрировал. — Изменись. Сделай руку. Зачерпни.

Рытвенник дернул хвостом, затем лег. Все-таки он был ничуть не глупее того, первого, а то и умнее. Интересно, тварь хранит память о всех, кого сожрала? И если так, то в её памяти наверняка много есть занятного.