Страница 24 из 29
— У него рецидив амнезии, поэтому оскомину временно не потребляет. Ты же знаешь, в таком разе образина возвращает себе обычный нормальный человеческий вид — временно, пока кризис не уйдёт и человек не примется снова употреблять ягоду. Ладно, шутки в сторону. Говорю, всё сложилось, как нельзя удачно. Иза Белл с Хизатуллиным посчитали, что Пульхерия Сумаркова совершила подвиг — пожертвовала своим «камнем»… подсадили в поражённый болезнью мозг Капитану бин Немо. Были основания так ошибиться, ведь после прекратились угрозы уничтожить ЗемМарию ядерной ракетой. Руководители операции «миссия бин» посчитали, что таким необычным способом была выполнена задача ликвидации Немо. На самом же деле, до сего дня «камень» Спасителя регенерируется в черепе муфлона. Монитор убрали, смотри на этого великого человека… Недолго ему осталось пребывать в облике барана, человеком станет. Нам удалось переправить крупную партию эмбрионов с Марса на Землю. Сюда — на Бабешку. К тому времени, когда год назад Селезень и компания с Донгуаном — ты был свидетелем — вскрыли саркофаг, дело было сделано.
— Год назад?! — Я скосил глаза на свою грудь, выбритую мной перед походом в Мирный. Не блестит закорицей! В меху!
— Где я?!
— Под Бабешкой, в «колоколе» на глубине. Конкретно, в звездолёте. Здесь твои марпехи и дядины десантники. До встречи, Франц… Спаситель, Донгуану оставить его член?
— Нет, пожалуй. Отрежь и замени им мой — напложу ягнят могучих, пока я ещё баран. Тело мне, не уговоришь этого Фому неверующего, моё вернёшь, как договаривались. Иначе останусь муфлоном.
Солнечные лучи били по глазам через узкое оконце. Я сидел на табурете за столиком. Одет был в хэбэлёнку, мне не по росту, короткую.
Похмелья не чувствовал и не помнил, когда, как сюда… — колхозное правление узнал я помещение — в трубу попал.
Крикнуть дневального? Кстати, и пожрать чего принесёт… Гильза на полу… Телефона на столе нет.
Но что это?! В окне амбар! Где столовка?
В оконце правления виден колхозный амбар, а должна быть столовка, вагон-ресторан.
Тут вспомнил, такое однажды уже раз случилось — на юбилей возрождённого колхоза «Отрадный». Изрядно накушавшемуся киселём мне взбрело в голову уединиться. Силыч мой уход заметил и скоро тоже пришёл к правлению. Подкатив и встав на камень у трубы, поднявшись на цыпочки (ему, великану, ходули не нужны), прильнул к оконцу и не найдя меня на месте за столом резонно посчитал, что председатель лежит под столом. А пытался, подпрыгивая, убедиться в том, заметил мои руки, торчащие из лаза: я не дополз до стола — уснул во входной отводной трубе. Завхоз кликнул мужиков, хлопцев послал сбегать за сапёрками. Подкопали они трубу и развернули врезкой на сто восемьдесят градусов… оконцем теперь не на столовку, а на амбар. Проспавшись, я выполз из лаза на стол. Табуретку, покидая правление, я засовывал под столешницу, поэтому никакой смены расположения обстановки в помещении я не заметил: столешница круглая и сиденье табуретки тоже, как стояли по центру круглого помещения, так и после разворота трубы остались так стоять. Постучал зажигалкой по металлу и скоро Хлеб на ходулях приставил к оконцу котелок с киселём, а я высунул в оконце гильзу. Глядь, сзади за кашеваром… амбар, тогда как должна быть столовка, вагон-ресторан. Я оторопел, ничего не мог понять. Не помог и кисель, выцеженный через гильзу одним духом… На воротах амбара висит кусок гофры с прорезной — клинковой с перемычками — надписью: ПУСТО. Глазеть днями на пустующее строение, предназначенное под сбор и хранение урожая, мне, председателю колхоза, понятное дело, не хотелось, поэтому заставил вернуть трубе первоначальную ориентацию «входа» и оконца относительно строений вокруг ратушной площади. Вид на вагон-ресторан с вывеской «СТОЛОВКА ВХОД», оно поприятнее будет, хоть и там, на столе, было чаще всего негусто, а то и пусто, одна оскомина.
Но догадка, что снова со мной пошутили, скоро улетучилась: я не увидел на месте за амбаром и стены «миски». Купол-ПпТ не накрывал деревню! Прильнул к оконцу и насколько позволял узкий проем, посмотрел по сторонам. Нет «миски», нет амбара, столовки, спального барака, в Отрадном остались только юрты да чумы, ветхие, заброшенные.
Резко вдохнул и засунул пальцы в нос, проверить «свечи». Нет! Как же так! Не отравился, но осоловеть уже должен: сижу хоть и в трубе, но не под «миской»-же. Не сквозит (чему я тоже подивился), но воздух-то поступает в жерло над головой — от колоколов.
Тваю… колокола пропали. Спёрли! И лестницы с перекладиной нет! Что за хроньё!
Обескураженный вконец я лёг животом на стол и полез в лаз — на выход. Упёрся в заслонку, но выдавить её руками и головой не смог. Надавил сильнее, не поддалась. Пробовал и пробовал пока не допёр, что света проникавшего по контуру заслонки сейчас не наблюдается. Пошарив, под пальцами не ощутил рифления гофры из пластикового листа, по которому некогда Силыч вырезал надпись «ПРАВЛЕНИЕ КОЛХОЗА. ВХОД».
Заслонка не из пластика, не Силычева из гофры, из металлического листа, сваркой к трубе приварена. Да что за хроньё!
Полез назад. На столе развернулся кругом и теперь пополз на выход ногами вперёд. Не выбить заслонку и ногами. Ни щёлочки — ни лучика света. Точно, приварена.
Выхода через «вход» из правления нет, и я пополз назад в трубу. Поставил табурет на стол и обнаружил… дверца сейфа открыта настежь, внутри пусто. Дна, тыльной стенки у шкафа, нет. Чернота. Провал. Руку опустил по плечо. Тянет холодом. Пошарив, нащупал стену из камня — сырого, склизкого. Ниже наткнулся на скобу.
Колодец! Лаз!
Полки в сейфе убраны. Исчезли ротный штандарт, спецназовские ножи, неприкосновенный запас «свечей». Но в сейфе имелось отделение с дверцей на кодовом замке, в нём хранилось трико-ком погибшего ротного комиссара, его и мой ножи. Код помнил, набрал лихорадочно. Всё на месте. Закреплял — благо, комиссар был моего роста и комплекции — на запястьях браслеты, заметил с изнанки расстёгнутой манжеты рукава гимнастёрки метку нитками «ЯН». Балаянова хэбэлёнка: обмундирование своё так старшина помечал.
А надевал по местам браслеты, больше пущего поразился.
Ногти! Растопырил я свои пальцы. Без «камней»! Подрезаны и наманикюрены!
Сбросил ботинки.
Педикюр!
Провёл вверх, вниз и по сторонам языком во рту.
Нет бюгеля! Зубы! Новые! Должно быть, по японской, как у Камсы, технологии выращены.
И я начал припоминать:
— Марго!
Предполагать:
Я бежал от Марго и Немо?.. Этим подземным ходом. Вряд ли самостоятельно, сюда в отвод меня притащили в забытьи, ведь ни чего не помню. Оставили одного, посчитав, что из правления сам выберусь… Не будь так, наверное, уже был бы конём. Мой «камень» Марго собиралась в мозг Донгуану подсадить, предварительно подшив матку от двенадцати овец. И баранье — муфлона Спасителя — тело по обмену предлагала! Ба-а! Марго и своё тело, то, что в саркофаге, предлагала!
Кто выручил? Лебедько? Балаян? Старшина — его хэбэлёнка. Или дядя? Не Селезень же. Смываться мне надо. Добраться до ЗемМарии и найти возможность сообщить Салавату, что Немо жив. И Марго с ним.
В отделении сейфа оставался пенал с флешками-ком и ротной печатью. Я всё выгреб и вылез из-под стола. Флешки и печать по карманам, ножи — за краги, ошейник на шею.
До неба в трубе три метра. Осталась бы перекладина на месте, ремень с портупеей накинул, и нет проблем. Пяток скоб, но их нет. Можно применить клинки ножей. Правда, их из четырёх штук на нож два только бронебойных, и пробить двухсантиметровую сталь из «патрона» в вытянутой вверх руке, без налёга всем телом на рукоять клинка, не просто.
С табурета на столе, стоя на клинке, дотянусь до среза трубы и подтянусь, прикинул я.
Третий и четвёртый выстрелы дали осечки, пришлось последние полтора метра подниматься «враспорку». Сбросил и взял в зубы Балаяновы ботинки, подтянул и затянул на икрах потуже краги и, пальчиками, пальчиками елозя по металлу, добрался как-то до цели. Подтянулся из последних сил.