Страница 8 из 15
Бой барабанов прекратился, флаги валялись на земле. Второй удар казаков и союзных башкир с обеих сторон дороги почти полностью уничтожил отряд Наумова. Лишь с полсотни человек улепетывали к Яицким воротам Оренбурга.
– Вперед, вперед! – закричал я, размахивая подзорной трубой.
Пугачевцы пришпорили лошадей и погнались за остатками гарнизонных солдат. И тут случилось чудо. На которое я, впрочем, рассчитывал. Бахнули пушки бастионов, мимо нас пронеслись первые ядра. Яицкие ворота слегка приоткрылись – впустить скачущих офицеров. Но бегущие вслед солдаты вцепились в створки и не дали их закрыть. Сразу с десяток выживших пехотинцев начали протискиваться внутрь. А тут подоспели и мои казачки. Они с ходу выпалили в щель и, видимо, попали. Створки начали раскрываться. Только бы бастионные пушки не выстрелили картечью!
– Быстрее! Еще быстрее! – орал я как сумасшедший, подгоняя казаков. Башкиры уже кружили под бастионом, стреляя из луков по бойницам. Сколько длится перезарядка пушки? Две минуты, три?
Ворота уже были полностью распахнуты, и там шла резня. Все новые отряды казаков врывались внутрь, били горстки гарнизонных солдат пиками, саблями. Те отмахивались ружьями со штыками.
– Тимофей! – крикнул я Мясников, доставая из-за пояса пистолет. – Вперед!
Мы с трудом пробили пробку из станичников в воротах, я пришпорил вороного и пошел на таран. Несколько солдат в зеленых мундирах еще отбивались, отходя по стиснутой домами улочке. Я выпалил из одного пистолета, из второго. Отпрянул от удара штыком. Казаки уже растекались по городу, лезли на валы и в бастион по внутренним лестницам. Пару раз ударила пушка, раздались новые крики: «Бей барей!» «Никакого пардону!»
Город пал.
Граф Чернышев, пятидесятилетний генераланшеф и глава военного ведомства Российской империи, шел прихрамывая по анфиладе, которая соединяла здание Эрмитажа с Зимним дворцом. Лакеи, потряхивая париками, открывали двери, гвардейцы – брали на караул.
Эрмитаж был сооружен французским зодчим Деламотом больше десяти лет назад, и в нем находился придворный театр, а также картинная галерея, основание которой положил еще Петр I. Здесь Екатерина II любила собирать самых близких придворных на интимные вечера. Заканчивался спектакль – разряженные генералы, фавориты, чиновники шли играть в фанты, жмурки и даже прятки. Императрица была первая выдумщица и затейница.
– Ваше величество!
Граф поклонился в сторону Екатерины, сидевшей за карточным столиком, краем глаза оценил батальную диспозицию. Присутствовал новый фаворит императрицы, разодетый камергер Александр Васильчиков, а также две фрейлины – Александра Браницкая и Анна Протасова. Вся четверка играла в вист. На сукне лежали золотые фишки – именно ими велся счет робберов.
– Захар Григорьевич, подходи ближе, не чинись, – позвала Екатерина генерала. – Сашенька, эль жю мал[1], наша пара терпит фиаско. Спасайте!
Императрица потрепала-погладила по вихрам розовощекого пажа, стоящего за ее креслом.
– Матушка, Екатерина Алексеевна! Дозволь конфидентно доложить… – Чернышев еще раз поклонился. – Срочное известие от оренбургского губернатора Рейнсдорпа.
Екатерина неприязненно поджала губы, встала, зашелестев юбками.
– Обождите нас, мы недолго.
В соседнем с салоном зале императрица села в красное кресло, обмахнулась веером.
– Что там у тебя?
– Смута, государыня. Рейнсдорп докладывает, что восемнадцатого сентября вор и бродяга Емель-ка Пугачев объявил себя Петром Третьим. Взбаламутил казаков и подступил с ними к Яицкому городку, но комендантом Симоновым был прогнан.
– Что-то мой супруг стал часто воскресать, – проговорила Екатерина, нахмурившись. – Мало нам турецких дел и гатчинских дрязг…
Чернышев стушевался. Генерал не хотел влезать в ссору между императрицей и ее нелюбимым сыном Павлом Петровичем.
– Продолжай, Захар Григорьевич… – Екатерина тонко уловила напряжение, охватившее Чернышева, располагающе улыбнулась.
– Мы бы скоренько сняли этому Емельке голову, – продолжил генерал, – как это было допрежь с другими объявленцами. Но… народ ему потворствует. Рейнсдорп пишет, что Пугачеву удалось… – Чернышев замялся.
– Ну, договаривай… – подбодрила его императрица.
– Пугачеву удалось взять Илицкую крепость.
В зале повисло тяжелое молчание.
– Зря мы упразднили генерал-полицмейстерство, – произнесла Екатерина, нервно крутя бриллиантовый перстень на пальце, – не следовало отдавать полицию в ведение губернаторов.
Чернышев пожал плечами, продолжил:
– Рейнсдорп имеет опаску, что взбаламученные казаки приступят к Оренбургу.
– Ну это сказки! – отмахнулась Екатерина, читая письмо губернатора. – Они и Яицкий городок-то взять не смогли!
– В губернии достаточно войск, – осторожно согласился Чернышев, – но их верность вызывает сомнения… Поэтому я, с вашего императорского дозволения, прикажу князю Волконскому командировать из Калуги в Казань генерал-майора Фреймана. Как вы помните, он уже приводил яицких казаков к покорству в прошлом годе… И отправить из Москвы на обывательских подводах триста солдат Томского полка с четырьмя пушками; кроме того, из Новгорода в Казань послать на ямских подводах роту гренадерского полка с двумя пушками.
– Нужно поручить кому-то общий надзор над оренбургской замятней… – Екатерина задумалась. – Кто у нас из генералитета есть свободный? Или все турецкими делами заняты?..
– Генерал-майор Кар.
– Напомни, кто таков?
– Опытный, хоть и молодой. Успел поучаствовать в войне с Пруссией.
– Сколько лет?
– Сорок. В отставку по здоровью просится. Но я не пустил. Пущай еще послужит.
– Молодой шибко. Ну, раз других нет… Посылай его. Когда он будет у Оренбурга?
Чернышев замешкался, подсчитывая скорость войск.
– В конце октября, в первых числах ноября…
– Черепашье поспешание, – усмехнулась императрица. – Ну если Рейнсдорп не справится, Кар подможет. Жду добрый вестей, Захар Григорьевич! Привезите мне этого нового супружника… как его?
– Емелька Пугачев…
– Привезите Емельяшку в цепях, награжу.
– Все сделаем, матушка, не тревожься.
Под громкий церковный набат я ехал по Оренбургу. Казаки лавой растекались по улицам, давя последние очаги сопротивления. То тут, то там раздавались выстрелы, крики… Улочки все расширялись, мы проехали пустые базарные ряды, соборную церковь, дома богатых горожан и купцов. Пугачевцы врывались в здания, тащили наружу добро. Зачастую вместе с хозяевами. Я скрипнул зубами.
– Где Подуров? – крикнул я Ивану.
Ко мне подскакал полковник, поклонился в седле.
– Звал, царь-батюшка?
– Тимофей Иванович! Уйми казачков. Чай, не вражеский город берем.
Произнеся это, я увидел, как какой-то азиат из калмыков или башкир в рысьем малахае выкидывает в окно меховую рухлядь своему соплеменнику. Теперь еще и беков со старшинами накручивать?
– Помилуй бог, Петр Федорович! – Подуров подкручивает ус. – Робята только барей трясут. Святое дело!
Понятно. Грабь награбленное. Но сейчас остановить беззаконие невозможно. Закона-то уже нет. Потом награбленные богатства помещиков и вправду придется забирать. И тут есть одна мыслишка.
– Чтобы к завтрему в городе все было тишь да гладь!
– Добре! – Подуров горячил коня, ему хотелось в бой. – Что делать с казачками оренбургскими? Это сотня атамана Могутова.
– А что с ними? – я напрягся. Не все казаки присягнули Пугачеву. Были и те, что остались верными императрице Екатерине. А ведь Пугачев посылал Могутову письма, пытался договориться…
– Заперлись в чернореченском бастионе, тебя, царь-батюшка, требуют!
Требуют они…
– Пошли за бомбардирами Феди Чумакова. Ставьте единорог, выбивайте двери. Кто сдастся – того разоружайте и сажайте под арест. Остальных… – я провел рукой по горлу.
1
Играет плохо (фр.).