Разрушитель. Семейное дело

С раннего утра дом, привыкший к размеренной тишине, наполнился разнообразными звуками.

Люся – младшая дочь генерала – развила кипучую деятельность, носясь по дому с комплектами постельного белья, гремя посудой на кухне и периодически покрикивая на помогающего ей сторожа Игната. Ожидалось, что ближе к полудню начнут прибывать первые гости, и у хозяйки дома было дел невпроворот. Требовалось приготовить несколько гостевых комнат, предварительно тщательно проветрив их от запаха застоявшейся пыли. Кроме того Люся твердо вознамерилась красиво сервировать праздничный стол, для чего ей пришлось провести целое расследование, чтобы отыскать, куда подевался большой столовый сервиз, а также отмыть давно не используемые хрустальные фужеры для шампанского.

Сторож – крепкий, сурового вида мужик лет сорока пяти, с наголо выбритым черепом и кривоватым носом (последствия давнего перелома) – курсировал по дому, умудряясь успевать одновременно повсюду. Насвистывая себе под нос, он передвигал мебель, убирал бутылки с игристым вином в холодильник, фаршировал курицу для запекания, чистил картошку – и все это делал, совершенно не напрягаясь и не обращая внимания на недовольное бурчание Люси, для которой приезд дорогих родственников оказался сущим испытанием.

Дополнительную суету в доме создавал и старый генерал, царственно расхаживавший по первому этажу и раздававший многочисленные противоречивые указания.

– Люся, ты погладила мои брюки от выходного костюма? И не пересуши курицу в духовке! Ты же знаешь, что мне можно есть только мягкое мясо, – дребезжащим старческим голосом выговаривал дочери Борис Алексеевич. – И скажи Игнату, чтобы он следил, как паркуются машины! Я не потерплю, чтобы они попортили мне газон.

Люся – рано увядшая, вечно недовольная женщина слегка за пятьдесят, согласно кивала и бежала исполнять задания генерала. С тех пор, как Борис Алексеевич переселился на дачу, дочь почти постоянно была при нем, совмещая роли домашней сиделки, кухарки и горничной. Отец постоянно требовал к себе внимания, не забывая покрикивать на Люсю и лишний раз подчеркнуть, что живет она полностью за его счет.

Выше среднего роста, худая и жилистая, с короткой, почти мужской, стрижкой, Люся везла на себе все хозяйство, не забывая периодически наезжать в московскую квартиру генерала, расположенную во внушительном сталинском доме на набережной, чтобы поддерживать пустующие помещения в надлежащем виде. Женщина старалась лишний раз не перечить отцу, ухаживая за ним, как за избалованным и капризным ребенком. Дважды в день она мерила генералу давление, следила, чтобы он не забыл принять сердечные лекарства, вслух читала ему газеты, пока он завтракал.

Борис Алексеевич принимал заботу дочери, как само собой разумеющееся. Простое слово «спасибо» чаще слышал живущий на даче в гостевом домике наемный сторож Игнат, чем единокровная дочь генерала.

Иногда Люся всерьез задумывалась, не ошиблась ли она тогда, когда вернулась в родительский дом, чтобы посвятить свою жизнь «старому маразматику». Впрочем, в день юбилея генерала сожалеть о не сложившейся личной жизни Люсе было категорически некогда.

Первые гости прибыли на дачу чуть раньше, чем планировалось. У ворот, недавно отремонтированных Игнатом – мастером на все руки, надрывно загудел автомобильный клаксон.

Сторож неторопливым шагом отправился туда, чтобы впустить приехавших родственников хозяина дачи.

Люся, наскоро вытерев мокрые руки о цветастый передник, поспешила из кухни на крыльцо. Нацепив на лицо маску благожелательности, она приготовилась поприветствовать вылезающего из автомобиля среднего брата Колиньку.

Глава 3

Трое детей Бориса Алексеевича Вершинина, трое внуков (двоих малолетних правнуков было решено оставить в Москве), а также их домочадцы прибыли в назначенное время.

Первым на дачу приехал средний сын генерала Николай вместе с женой Ольгой и сыном Никитой. Встретившая их Люся поразилась, как внук похож на Бориса Алексеевича в молодости – та же стать, тот же высокий лоб, такие же голубые глаза. Только в отличие от деда, даже в преклонном возрасте источавшем властную самоуверенность, от Никиты исходила искренняя доброжелательность.

Люся чмокнула брата в щеку, сдержанно поздоровалась с его супругой, которую откровенно недолюбливала, и неожиданно душевно приобняла парня.

– Как ты изменился, возмужал! – заявила Люся, отстраняясь от Никиты и оглядывая молодого человека изучающим взглядом. – Сколько же мы не виделись? Года три, наверное.

– Три с половиной, – смутился Никита, не ожидавший столь бурного проявления эмоций со стороны родной тетки.

– Я бы хотела отдохнуть с дороги, – бесцеремонно вмешалась в зарождающийся разговор мать Никиты. – Где мы можем разместиться?

– Я приготовила вам комнату на втором этаже, – сухо ответила ей Люся. Начальственные нотки школьного завуча, коей и являлась Ольга, раздражали Люсю до невозможности. – Первая дверь налево от лестницы.

Жена Николая – крупная дородная женщина в легком летнем платье и с дамской сумочкой через плечо, горделиво вскинув голову, молча прошествовала в дом. Муж вяло потрусил следом за ней, отирая со лба выступивший пот.

Наступил полдень. Июльское солнце было в самом зените и нещадно жарило, проникая даже сквозь густую листву садовых деревьев.

– Сегодня жарко. Я принесу вам домашний лимонад из холодильника, – тоном рачительной хозяйки предложила Люся, проследовав за ними.

– Только не из холодильника! – обернулась Ольга. – Ледяные напитки вредны для горла.

В ответ Люся равнодушно пожала плечами. При этом ее губы непроизвольно искривились в презрительной гримасе.

В этот момент, привлеченный шумом в коридоре, из своей спальни вышел юбиляр собственной персоной.

– Люся, почему ты меня не предупредила, что приехал Колинька? – недовольным тоном поинтересовался генерал у дочери.

– Но ты же сам просил тебя не беспокоить, пока все не соберутся, – промямлила Люся, искоса бросив на отца испуганный взгляд.

– Папочка, поздравляю тебя с днем рождения! – принял удар на себя Николай, шагнув к генералу с распростертыми объятиями. При этом его губы сами собой растянулись в заискивающей улыбке.

Борис Алексеевич благодушно принял поздравления и даже перекинулся с сыном парой дежурных фраз о здоровье и делах Колиньки – министерского работника среднего звена, лениво доживающего до пенсии.

Никита, стоящий в прихожей, наблюдал всю мизансцену со стороны и, воспользовавшись тем, что на него никто не смотрит, быстро ретировался на улицу. Там сторож Игнат расставлял плетеные дачные кресла и пару потрепанных выцветших шезлонгов, чтобы гости могли приятно провести время на свежем воздухе.

Поздоровавшись с ним, Никита подхватил одно из кресел и переставил его в уютную полутень старой кривой яблони, где и расположился с мобильником в руках. От нечего делать, молодой человек принялся рассматривать дом, вспоминая, как он приезжал сюда погостить в детстве, когда еще была жива бабушка.

Это место до сих пор сохранило особую атмосферу старых советских дач. Большой, двухэтажный деревянный дом, выкрашенный зеленой краской, и белеными ставнями на окнах, казалось, сошел с пожелтевшей черно-белой фотографии годов этак семидесятых. Прохудившуюся и заржавевшую скатную кровлю из листового железа недавно перекрыли, заменив современной черепицей, от чего теперь бросался в глаза выраженный диссонанс между новенькой крышей и облупившимся фасадом дома.

Усилиями Люси под окнами был разбит палисадник, и высажены цветы. Особенно Никите понравились вымахавшие чуть ли не в человеческий рост большие золотистые шары рудбекии и очаровательные кустики вербейника. На другой стороне, ближе к одноэтажному строению гостевого домика, красовались грядки с огурцами и домашней зеленью.

Однако главное очарование генеральской дачи представлял собой большой тенистый сад – ровесник большого дома. Корявые раскидистые яблони до сих пор плодоносили, хотя яблоки на них росли мелкой россыпью. Никита не удержался и сорвал одно из них, свисающее с самой низкой ветки. Надкусив, он поморщился – кислятина. Было здесь и несколько вишнёвых деревьев, а у забора разрослись кусты малины.