День мертвых тел

– …я говорю ему: «И что?» А он грудь так выпятил, лицо сделал серьезное, будто истину вселенскую откроет мне сейчас, и говорит: «А то. Настоящий художник, чтоб вы знали, юноша, всегда даст натурщице на аборт!»

Компания зашлась хохотом, а Гуров ощутил разочарование. В городе с такой яркой культурной жизнью темы для анекдотов у гопников могли бы быть и разнообразнее. Увы, чуда не произошло.

Мужчина негромко кашлянул, привлекая к себе внимание, и, когда все лица обратились к нему, ласково произнес:

– Доброго дня, молодые люди. Хотя, как я вижу, утро тоже было добрым. Отмечаете что-то?

После паузы ему ответил огненно-рыжий крепыш в видавшем виды спортивном костюме и домашних шлепанцах. Видимо, заводила. Кроме него, с комфортом угощались только двое, прочие располагались на корточках рядом.

– Чего надо, дядя? Отмечаем, что день вчерашний прожит. И тебе советуем, жизнь коротка. Ты шел бы, куда идешь.

– Мне надо, чтобы вы исчезли отсюда, прямо сейчас. В чудеса не верю: пить не бросите. Абстинентный синдром – не шутки, его пережить – силы нужны. Физические и моральные. А ваш потолок – в песочницы испражняться. Домашние питомцы встречаются умнее и сильнее вас, – фыркнул Гуров, решив, что к административной ответственности ребят привлекать даже не попытается. Хотя распивают в общественном месте, за что могли бы ответить по закону. Но мороки, пожалуй, значительно больше, нежели эффекта.

Провокация вошла в сознания гоблинов превосходно. Некоторое время нетрезвые мозги с явной натугой обрабатывали сложное словосочетание «абстинентный синдром». Потом рыжий, маскируя неуверенность ленью, поднялся со своего места и оказался ниже Гурова на полголовы.

– Иди куда шел, высокий, повторять не буду. В тебе роста сколько, метр восемьдесят? Не боишься с такой высоты упасть? Иди куда шел, говорю. – Он сделал пару небольших шагов и оказался у полковника перед самым носом. Разило от парня, как от помойки за гаражами. Добавляя веса словам старшего, четверо поднялись с корточек.

«Впечатляюще, – подумал Гуров. – Стариков, детишек и мамочек с колясками пугать – самое оно. Потому вы и не отсыпаетесь сейчас после ночного грабежа и не тягаете железо в качалке, а двор загаживаете с утра – на большее неспособны».

Полковник поймал рыжего двумя пальцами за ухо и отвел от себя на расстояние, позволяющее не чувствовать запах. Детина озадаченно моргнул, а потом взвыл в голос, хватаясь за руку незнакомца. Удивился, наверное, в пальцах силы не заподозришь.

– Уже повторяешься, – не дав тому открыть рта, заговорил Гуров, как и прежде, спокойно и доброжелательно. – Чтобы не повторять одно и то же, как попугай, нужно новые слова учить, а ты не учишь. Нехорошо это. Но я здесь не для того, чтобы тебя воспитывать.

Когда он дотянулся до нагрудного кармана, компания шарахнулась в стороны так, будто в легкомысленной летней рубашке с короткими рукавами можно спрятать оружие. Гуров не имел привычки показывать документы без нужды, но он и правда приехал в Онейск не ради воспитательных маневров в стиле Макаренко. Авторитет и уважение к порядку в головах великовозрастных оболтусов ему были нужны здесь и сейчас. Не тратя времени на прочих, поднес удостоверение к глазам рыжего, выждал, раскрыл корочки. Вернул в карман.

– Безобразие прекратить. Убрать бардак, на игровой площадке тоже.

– На площадке не мы, это Егор!

– Я не спросил кто. Я сказал, убрать. Сейчас я войду в этот подъезд и через час из него выйду. Чисто должно быть, как на душе у пионерки. Если не будет, я всех вас найду, и этот разговор продолжится. Доступно?

Рыжий кивнул, краснея, как умеют краснеть только рыжие, кривя лицо от боли и унижения. Когда Гуров отпустил его, он отошел немного назад и несколько мгновений, тяжело дыша, смотрел на незнакомого мужика с опасным удостоверением и стальной хваткой. Мужественно проглотил обиду, наклонился и принялся собирать бутылки и обертки от закусок в пакет. Собутыльники нехотя, по одному, присоединились к лидеру.

Поднимаясь по лесенке с покатыми ступенями, Гуров ждал, что хулиганы бросятся врассыпную. Не бросились, продолжили порученное. «Значит, не все еще потеряно, – думал полковник, следуя на четвертый этаж. – Неплохие ребята. Жаль, ни отцов в семьях, видимо, нет, ни толкового мужского примера рядом. Вести себя по-человечески они хотят, только не знают как. Ладно. Через час вернусь к этому. Сейчас вспомнить бы, какой у Капитолины Сергеевны номер квартиры…»

Вспоминать не пришлось. Нужная дверь оказалась распахнута, и на пороге Гурова ожидала та, кого по рассказам он представлял себе совсем иначе. Пожилая женщина со строгими глазами, на которых сходство с воображаемым обликом былой наставницы Маши и завершалось, была высока, стройна и осанку имела воистину царственную. Аккуратно наложенный макияж оживлял красивое некогда лицо, платье в пол не казалось чрезмерно просторным, но и гордости хозяйки прекрасной физической формой не скрывало. Руки, выдающие обычно возраст, были облачены в высокие перчатки. Одна лежала на ручке двери, другая небрежно сжимала тонкий малахитовый мундштук с незажженной сигаретой.

Гуров, оторопевший от неожиданности, открыл было рот, но ни слова так и не произнес. Первой заговорила она:

– Имела удовольствие наблюдать ваше выступление с балкона. Приветствую и благодарю за удовольствие, уважаемый Лев Иванович! Добро пожаловать, проходите скорее в дом.

Лев Иванович, смутившись, выдавил растерянное «здравствуйте» и, чувствуя себя школьником, прошмыгнул в гостеприимно распахнутую дверь. Голос у Капитолины Сергеевны был звучный, хорошо поставленный многолетним служением Мельпомене. Артикулировала бывшая актриса так, что, если бы ей пришло в голову окликнуть Гурова с балкона шепотом, он разобрал бы каждую букву. Недавние их с Марией шутки насчет того, стала ли былая красавица похожа к семидесяти годам на бабу Капу, показались ребячеством из репертуара Крячко – даже он не нашел бы в себе сил относиться без трепета к этой царственной женщине. А кто-то находил и, очевидно, делал это регулярно.

Поразительная Капитолина Сергеевна усадила гостя в кресло с высокой спинкой и резными подлокотниками, предложила кофе. Кофе был натуральным и сваренным в турке, однако на этом роскошь приема и закончилась. Гуров отметил, что квартира, обставленная некогда с большим вкусом, бедна. Ремонт обветшал, полировка старинной мебели видала лучшие времена. Капитолина Сергеевна будто вещала со сцены в темный притихший зал, но в голосе ее угадывалась неподдельная стариковская обида.

– Да если бы дело было только в фестивале, уважаемый Лев Иванович. Поверьте, я начала эту войну задолго до приезда в город первого… живописца в респираторе. Но ведь когда началось это неудержимое веселье и наплыв туристов, житья и вовсе не стало никакого. О художественной ценности этих полотен можно спорить долго, – Капитолина Сергеевна поднесла к лицу мундштук и изящно затянулась сизым дымом. Закурила она недавно, от нервов, предварительно испросив у Гурова разрешения. Гуров, зачарованный зрелищем, против не был. – Но позвольте, друг мой, ведь эти пьяные негодяи у нас под окнами никакого отношения к искусству не имеют. Им-то чего праздновать? Торжество деградации над духом?

Гуров представил, как эта престарелая небожительница спускается со своего четвертого этажа, что для нее само по себе тяжело, и пытается найти слова, чтобы вразумить рыжего с его приспешниками. Возмущаться в голос, по-старушечьи взвизгивая, и поливать дебоширов содержимым ночной вазы она бы не стала, сочтя ниже своего достоинства. Так же, как и бросить безнадежное дело на произвол судьбы.

– Капитолина Сергеевна, вы обращались в полицию? Какие меры были приняты?

– О, мой юный друг… – патетично выдохнула прима и, с видимым усилием поднявшись с кресла, отошла вглубь квартиры. Вернулась с пачкой таких знакомых Гурову листов формата А4, исписанных крупным каллиграфическим почерком. Торжественно вручила полковнику. – Как же не обращалась, Лев Иванович, как же. Не поленилась, в двух экземплярах писала, заверяла, как положено. Сизый, участковый наш, даже принимать их не хотел. Тяжких телесных повреждений, говорит, нет. Угроз или хамства нет. Украсть у меня никто ничего не пытался, да и взять у меня нечего. Вздорной старухой обозвал.