Страница 2 из 16
– Я… не могу, – мнется парень, – у меня нет телефона вообще…
Нифига себе. То есть, в наше время у десятилетнего лба нет телефона? Это что за нафиг?
– Ладно, давай я тогда, – решаю я и вынимаю телефон. Есть, конечно, опасения, что мальчишка его сейчас выхватит и смоется, но, во-первых, невелика потеря, а во-вторых, за глупость надо платить.
Парень кивает, в темноте ярко вспыхивает экран телефона, я набираю три цифры, жду, когда проговорит робот, и наблюдаю одним глазом за парнишкой, а вторым – за мужиком. Косоглазие обеспечено. Как работать буду?
– Дежурная часть, – раздается в трубке усталый мужской голос, и я радостно и громко выдаю на всю улицу:
– Полиция? Меня преследует какой-то человек на улице!
Голос мой, звонкий и напряженный разносится далеко, и мужик торопливо сигает в кусты.
– Где вы находитесь? – спрашивает полицейский.
– Улица Маршала Жукова, дом десять, со стороны пешеходного перехода на четвертый квартал.
– Ваши фамилию, имя, отчество назовите, вас еще преследуют?
– Нет, он в кусты прыгнул, – признаюсь я, – как только услышал, что я вам звоню.
– Вы в опасности сейчас?
– Нет уже… Наверно… – пожимаю плечами, оглядываюсь. Мужика нигде нет, парнишка стоит рядом, вытянувшись, похожий на худенького несчастного суслика-суррикатика, смотрит на меня напряженным, испуганным взглядом.
– Тогда идите домой, и, если опять увидите преследователя, позвоните.
– А если он на меня нападет? – резонно замечаю я, – и я не успею набрать?
– Тогда берите такси и приезжайте в отделение. Примем заявление с подробным описанием преследователя.
– Но ведь… Он может еще кого-нибудь за это время…
– Девушка, вы не уверены, что он за вами шел, – прерывает полицейский, – может, он просто по своим делам шел? Состава преступления нет. Но, если вы настаиваете, опишите нам его, а потом приедете в отделение, примем заявление, составим фоторобот…
– Хорошо…
Я какое-то время еще разговариваю с полицией, громко и внятно, чтоб, опять же, слышала вся улица и близлежащие кусты, описываю мужика, правда, кроме роста и темной одежды, ничего не помню, но все равно стараюсь изо всех сил.
Мальчишка все это время смотрит на меня, терпеливо ждет.
Наконец, я кладу трубку.
– Ну все, сделала, что смогла. Наверняка, он уже до обводной добежал от страха, так что не волнуйся, иди домой.
– Да. Спасибо тебе большое, – кивает он, неуверенно и жалко улыбаясь. Чувствуется, что парень все еще основательно не в себе, испуган и напряжен. – Я чет так перенервничал… Иду, а он за мной… Идет и идет, идет и идет…
– Ну, теперь быстро домой беги, – киваю я.
– Ага, спасибо еще раз!
Он разворачивается, сует руки в карманы и, оглядываясь, торопливо идет в сторону длинного, и в самом деле, глухого дома, возле которого ни одного фонаря не видно.
Я смотрю ему вслед, и сердце начинает щемить от вида беззащитной фигурки, уходящей в темень одиноко и напуганно.
Черт… Аня, это не твое дело. Ну не твое же дело! Ты все, что могла, уже сделала! Ты – помогла! Многие бы на твоем месте и этого…
– Подожди! – кричу я ему в спину и догоняю. Хватаю за рукав обтрепанной толстовки.
Парнишка смотрит на меня огромными глазами, немного удивленно и… с надеждой? Словно я – его защита, нежданная, но желанная. Этот взгляд режет мне по сердцу непрошенным теплом, но я отгоняю неправильное и ненужное мне ощущение.
Я просто помогу, доведу до дома. В конце концов, здесь реально, как у негра в… самом темном его месте.
– Пойдем, я провожу.
– Спасибо.
Он с готовностью цепляется мне за рукав и топает в сторону дома.
Я не сопротивляюсь, позволяя ему указывать дорогу в темноте.
Черт…
Надеюсь, я не пожалею о своем поступке.
Глава 2
Я живу не в самом благополучном районе нашего города. Самый благополучный – Ново-Речной. Там, как понятно из названия, все новое – дома, улицы, школы, говорят, даже спортивные площадки имеются, вандалами не разбитые. Мой район – Старо-Речной, проще говоря, Старый. И тут все печальней, конечно, но не так, как еще в одном, третьем районе, в простонародье называвшемся Кресты. Я так думаю, по названию известной Питерской тюрьмы, а еще потому, что там рядом в самом деле – тюрьма. И многие из бывших заключенных, выходя из нее, тормозят в Крестах, отдыхая от зоны, а затем так и остаются там же. Понятно, что в Крестах у нас лучше по улицам ночью не ходить, да никто и не ходит.
А вот в Старом – еще все относительно прилично.
Потому я и удивляюсь, рассматривая здоровенное здание бывшей вьетнамской общаги, куда привел меня парнишка со смешным именем Ванька. Ванька-встанька…
Правда, на игрушечного пузатика он совершенно не похож, но вот улыбка, возникающая на бледном лице… ну, есть что-то. И веселый такой. Как только понял, что опасность миновала, шел рядом, чуть ли не подпрыгивал.
Правда, пытался из себя солидного мужчину строить, но все равно периодически срывался на детский подпрыг.
Мне было смешно даже.
Волнение и опасения, что все же ведет меня Ванька в ловушку, испарились, и мы весело провели время в пути, болтая за жизнь.
Ванька рассказал, что живет с мамой, но сейчас она, наверно, на работе. Работает она продавцом в круглосуточном магазине-разливайке, потому, естественно, парня не контролирует.
Сам Ванька ходит в школу, учится хорошо. На мой скептический взгляд последовали обиженно поджатая губа и уверения, что «точно хорошо… ну… иногда плохо».
Припозднился, потому что у приятеля заигрался в видеоигру. И время не заметил.
Вполне логичная история для мальчишки десяти лет.
Болтать мне с ним легко и не напряжно, хотя я не особенно люблю детей, на самом деле.
Всю жизнь живу одна, с тех пор, как бабушка с дедушкой умерли.
И в последние годы, особенно после детдома, кайфую просто от одиночества.
И не надо мне никого, хорошо так, когда никто в спину не дышит, разговорами не отвлекает.
После шести лет в детдоме – это прям ценно очень.
Работа у меня адская, но я ее люблю. И не представляю, что могла бы, например, выйти замуж, там, детей завести… Не хочу.
А, так как реанимация у нас взрослая, детей везут в детскую сразу, то я и по работе с ними не сталкиваюсь. Опыта мало, короче говоря.
И потому с Ванькой-встанькой разговариваю, как привыкла, по-взрослому, не делая скидок на его возраст и прочее. И он, похоже, это оценил и даже уважением ко мне проникся… Ну, я так думаю.
Подъезд общаги, естественно, не оснащенный лавочками и прочими вещами, удобными для постоянного сидения и воздействия на нервы жителям, выглядит мрачновато.
Фонарь снаружи не горит, внутри, насколько можно видеть по лестнице – тоже света нет.
– Ну ты иди, – шмыгает Ванька, – тут я сам уже.
Я еще раз смотрю на черные окна подъезда, потом решаю:
– Давай, до квартиры доведу уже. А то телефона у тебя нет, мало ли, какой утырок на лестнице встретится…
– Ага, – резонно возражает Ванька, – а обратно сама пойдешь по темнотище, тоже мало ли кто встретится… у нас тут полно…
– За меня не бойся, – успокаивающе подмигиваю я, – я – везучая.
– Ага… – опять хмыкает Ванька, затем косится на черный подъезд… И кивает.
А я, смиряя неуместную жалость, остро резанувшую по сердцу, первой открываю дверь.
– Какой этаж?
– Пятый… Лифт не пашет уже третий месяц…
– Весело…
Мы идем, болтая довольно громко, чтоб разогнать черноту и прячущихся в ней вурдалаков.
Я подсвечиваю фонариком ступени. Грязища, шприцы использованные, бутылки. Вонь от мусоропровода.
Как они тут живут?
И Ванька каждый день тут ходит?
Не твое дело, Ань. Не твое.
Сколько их тут, таких вот? Всех не пожалеешь… Тебя никто не пожалел.
Мы доходим до пятого, останавливаемся у ветхой двери, обшитой дермантином.
– Ну все, я дальше сам, – поворачивается ко мне Ванька, – спасибо, Ань… Ну, короче…