Фармацевт 3

Выйдя из дома, я с удовольствием вдохнул свежий воздух. После душняка в комнате он показался необычайно бодрящим.

Я даже сразу не полез в машину, а походил по расчищенному от снега двору.

Лишь когда кончики ушей начал пощипывать мороз, забрался в кабину и, заведя двигатель, включил печку.

Первым из дома вышел Михаэль, он принес укладку и электрокардиограф и забрался в салон.

Когда он открыл окошко и просунул голову в кабину, я спросил:

– Ну, как там больная?

В ответ Михаэль разразился целой речью.

– Ты понимаешь, эта бабка, Зеланд, вызывает нас постоянно. У нее давление всегда высоченное и ничем не сбивается. Приходится её в больницу везти. Там её уже отлично знают и заставляют пить таблетки при медсестре.

Два-три дня и давление у нее нормализуется.

После выписки она таблетки специально не пьет и недели через две у нее опять гипертонический криз. А магнезию ей хоть делай, хоть нет, как мертвому припарки.

А сегодня, представляешь! Гроссман ей дала таблетку, а потом укол сделала. И сейчас у нее давление, как у молодой.

Тут Михаэль ехидно засмеялся.

– А она уже вещички в больницу собрала, хрен ей, а не больница!

Еще через пять минут к нашей кампании присоединилась фельдшер. Видно было, что ее распирает от желания поделиться впечатлениями от оказания помощи бабушке Августе Зеланд, но с кем делиться? С санитаром и водителем?

Так, что она оставила свой рассказ до встречи утром с коллегами.

На третьем вызове Гертруда Карловна не задержалась, быстро разобравшись с температурящим ребенком.

Когда в первом часу ночи мы добрались до амбулатории, машину в гараж я поставил только после того, как фельдшер позвонила в диспетчерскую и оттуда сообщили, что вызовов пока нет.

– Ты случайно не храпишь? – поинтересовался Михаэль, укладываясь на разобранное кресло.

– Вроде бы нет, – ответил я, укладываясь на жесткую кушетку и накрываясь своим полушубком.

Гертруда Карловна отдыхала в одиночестве в своем кабинете, на мягком диване рядом с телефоном.

Но для начала она во всеуслышание пообещала разобраться с сучкой, Алькой Снегиревой, фельдшером, последней пользовавшейся электрокардиографом и прикрутившей к прибору провод заземления в изоляции.

Как ни странно, до утра вызовов больше не было. Я такого не ожидал, обычно в первый день работы на новом месте на меня наваливалась целая куча проблем, а тут, понимаешь, все спокойно.

В общем, сдав машину Сергею Романову, я отправился прямиком в отдел кадров совхоза.

Мадина Ермековна увидев меня, приветливо улыбнулась.

– Александр Петрович, я хоть вас так рано не ждала, но у меня все готово. Получите вашу трудовую книжку и больше не теряйте. – Не удержалась она от подколки.

Я же внимательно прочитал приказ о переводе, проверил оттиск печати и только тогда расписался в журнале о том, что получил книжку на руки.

– Хм, ты прям, немцем заделался, – заметила Ермековна, – Такой же педантичный, от Рудольфа Августовича что ли набрался?

Забрав трудовую книжку, я отправился обратно в амбулаторию. Отдав документы Токишеву, наконец, пошел домой.

Однако меня привлекли крики и смех, доносившиеся с недавно залитого ледяного поля, на котором гоняли в шарик местные пацаны.

Пройдя ближе к краю, я завистливо смотрел, как они раскатывают по льду, ловко перекидывая шарик друг другу.

– Чего смотришь? Хочешь поиграть? – спросил меня знакомый голос.

– Было бы неплохо, – ответил я, с трудом выплывая из воспоминаний первой жизни, когда играл в бенди за университетскую сборную.

Обернувшись, увидел Васька Петрова, слесаря пару дней назад вручавшего мне кувалду.

Сейчас тот задумчиво дергал себя за ухо.

– Слушай, ты серьезно говоришь, или шутишь? – спросил он, о чем-то размышляя.

– Ну, да, – подтвердил я. – Правда, на коньках давно не стоял, надо попробовать.

– Так это здорово! – расплылся в улыбке двухметровый бугай. – У нас через две недели встреча с командой из Темиртау, и, как всегда, проблемы нарисовались. Ты сам-то кем играл в команде?

– Как тебе сказать, – замялся я. – Чаше всего нападающим, иногда в полузащите. А сейчас понятия не имею, как получится, давно не тренировался, дыхалка слабая, вряд ли девяносто минут потяну.

Да ладно, прибедняться, – хлопнул Васек меня по плечу. – Сегодня к семи часам приходи сюда. Электрики, как раз освещение включат. Так, что можно весь вечер играть.

– Так у меня ни формы нормальной нет, ни коньков. – сообщил я.

– Ерунда все это, – заявил Васек. – Идем в контору, физорга нашего найдем, он тебе амуницию подберет. Ну, а вечером посмотрим, какой из тебя нападающий.

По скрипучему снегу мы быстро дошли до конторы, в которой я сегодня уже побывал. По пути предавался размышлениям, не повредит ли мне членство в хоккейной команде, ведь по легенде у меня в военнике написано, не годен к строевой службе.

Пока раздумывал над этой проблемой, следовал за Петровым, ведущим меня в самый дальний коридор конторы за мужской туалет, где на последней двери мелом была написано «физорг».

Васек не церемонился, с ноги открыв дверь. И нашим глазам предстала обширная лысина, наклонившаяся за письменным столом.

– Васька, мать твою! Напугал, – воскликнул круглолицый мужичок, лет сорока, подняв голову.

– Юрий Палыч, я нового игрока привел, ему надо амуницию выдать. – Петров сразу взял быка за рога.

– Вася, погоди, не части, давай с самого начала, кто, куда, откуда и зачем, – сообщил пришедший в себя физорг.

Но тут я сам вступил в беседу, чтобы быстрее ввести физорга в курс дела.

Через полчаса я выходил с потрепанным рюкзаком за спиной с коньками и прошитыми войлочными наколенниками и даже свитером с номером двенадцать. В руках же была видавшая виды клюшка для хоккея с мячом.

– Вот видишь, – воскликнул Васек, когда мы вышли на улицу. – все нормалек, так, что вечером ждем тебя на катке.

– А что у вас физорг больше никем не работает? – спросил я.

– Ты чо! Юрий Палыч у нас главный агроном, а физорг это у него партийное поручение, – разъяснил мне спутник. – С весны до осени мы бы его хрен в конторе поймали.

– Саша, ты никак собрался на катке мячик гонять? – спросила хозяйка, увидев мои обновки.

– Собираюсь, Валентина Григорьевна, – ответил я.

Женщина сощурилась и с подозрением глянула на меня.

– А тебе здоровье позволяет, как сумасшедшему по льду носиться? – спросила она.

– Все ведь знают, самки собаки, – подумал я. – Ничего в деревне не утаить.

Но вслух бодро заявил:

– Ну, если для армии не годен, совсем не значит, что я в хоккей не могу играть.

– Ну, смотри, дело твое, – вздохнула женщина и занялась своими делами. Я, тем временем, вывалил на пол из рюкзака самопальные наколенники и коньки и с тоской глядел на поношенные ботинки с низким вырезом и приклепанные к ним полуканадки не точенные, наверно, с момента изготовления.

– Ну, правильно, а чего ты ждал, что сразу как в сборной страны коньки получишь. Но на таких коньках выходить на лед нельзя, голеностопам сразу будут кранты, – решил я и снова собрался в гараж.

– Саша, ну куда же ты? – воскликнула хозяйка. – Ночь отдежурил, и все бегаешь и бегаешь, время уже обеденное, сейчас Лида придет, так, что руки сполосни и садись за стол.

Лида, зайдя в комнату, наморщила носик.

– Мама, чем это у нас пахнет?

– А это, дочка, наш квартирант чудить начал. Собирается в хоккей играть за совхозную команду, это от его амуниции так несет, Копылов в своем складе все в кучу покидал, бутсы, коньки, форму спортивную. Хотя бы проветривал комнату иногда.

– Саша, ты действительно собрался играть в хоккей? – воскликнула девушка, подходя к умывальнику.

– Не знаю еще, – ответил я. – Схожу сегодня на смотрины, тренер посмотрит, скажет свое веское слово.

– Кто там тренер? Вовка Терещенко что ли? – возмутилась Валентина Григорьевна, – Что бы он понимал в хоккее. Его из команды областной вышибли, так он здесь с Копыловым скорешился. Не будет от него толку.