Страница 4 из 7
Я поднимался в воздух только один раз, несколько лет назад. Та поездка открыла мое слабое место, правда лишь для меня, хотелось бы надеяться.
Мне понадобились все силы, какие у меня были, чтобы просто стоять неподвижно и внешне спокойно, пока привязная команда ослабляла трос, и мы поднимались в воздух. Мы остановились, как мне сказали, на безопасной высоте, и я с каменным лицом выслушал пояснения капитана. Я не помню ничего из того, что он тогда говорил. Высота показалась мне чудовищной, словно мы висели так далеко над безопасной поверхностью, что никогда уже не вернемся обратно.
Меня начало трясти только тогда, когда я оказался в одиночестве, в своей колеснице.
Я не сразу смог дать ответ своей новой машине.
– Нет, – наконец произнес я. – Я не буду спешить. Пока я не ознакомлюсь досконально с этой твоей способностью.
По лицу аватары скользнула тень недовольства. Я почти уверен, что это была обида.
Я поехал обратно в свой город, заставляя медведя гарцевать, пританцовывать и кувыркаться. Один раз я случайно наткнулся на овраг и со смехом скатился по песчаной насыпи.
Когда мы вновь оказались на Площади, я сдернул с головы усики и поднялся со стула. Уходить мне не хотелось. Я немного постоял у открытого шлюза, гадая, не подстроила ли торговка очередную каверзу. Когда я выйду, не захлопнется ли шлюз, чтобы никогда больше не открываться?
– Оставь шлюз открытым, – попросил я.
– Вы уже подобрали имя для меня? – Что-то в приятном голосе выдавало нетерпение.
В детстве у меня была привязанность к пестрому лироязыку, угрюмому чешуйчатому ящеру, походившим на лысую ласку, как размером, так и характером. Его название произошло не из-за издаваемых им звуков – скудного набора мрачных хрипов, – а от изящного раздвоенного языка, тяжелого от яда, который он носил во рту. У моего лироязыка ядовитый мешок был удален, что возможно и являлось причиной его вечно плохого настроения. Во всяком случае, его нельзя было назвать ласковым, и на самом деле он много раз кусал меня.
Люди у нас редко держат домашних животных. Если же они все-таки заводят их, то давно установившийся обычай определяет, как называть этих бесполезных в других отношениях существ. Домашнее животное традиционно называют в честь какой-то добродетели, которой, к сожалению, не хватает владельцу. Я называл своего лироязыка Терпеливым.
Это было в те годы, когда мои старшие братья истребляли друг друга.
– Терпеливый! Терпеливый, немедленно иди ко мне. Я знаю, что ты где-то здесь, – восклицал я, пытаясь найти его в малознакомых местах, в непонятно чьих владениях.
Однажды он сбежал, и я больше никогда его не видел.
Я вернул свои мысли из тех мрачных лет.
– Я буду звать тебя Терпеливой.
– Как пожелаете.
Не уловив никакого оскорбительного подтекста, я уверенно шагнул из шлюза и спустился по пандусу. Шлюз остался открытым.
Нефрете ждала меня возле пандуса со сверкающими глазами и окаменевшим ртом.
– Кто это был? – Она ткнула рукой в сторону пандуса.
Я был застигнут врасплох и не сделал приветственного касания.
– На борту неомеха никого нет. – Я хотел рассказать ей про аватару, но она не позволила мне говорить.
– Не ври! Я ясно видела призрака-женщину. Хотя бы раз прими от меня совет. Прикажи этой штуке улететь и никогда не возвращаться, и этот призрак пусть улетит вместе с ней.
Она сошла с ума? Я не смог придумать, что ей ответить, поэтому прошел мимо и направился в свои личные апартаменты, куда она не могла последовать. Сначала ее предсказание смерти, теперь это. Моя подруга, кажется, переживала цикл эксцентричных страстей.
Я провел последующие недели в приятных исследованиях. Я галопировал и носился сломя голову и карабкался по кручам и ползал по пустыне, испытав неомех в сотнях формах. Каждый день Терпеливая просила о полете, и каждый раз я ей отказывал.
Нефрете оставалась в своих апартаментах, поэтому я не мог принести ей извинения. По докладам от слуг, я знал, что она вынашивает обиду. Не могу сказать, что я с нетерпением ждал, когда же она разрешится от этого бремени.
Если она принимала у себя других гостей, то мне про это не рассказывали.
Я нарушил первое предостережение торговки в течении этих недель: я велел, чтобы бункер неомеха был всегда полон. Неомех с каждым днем потреблял все меньше и меньше угля, но продолжал расти, пока не стал размерами несколько больше, чем машина торговки. Затем бункер закрылся, подтвердив мою теорию о том, что какой-то встроенный механизм предотвращал опасное разрастание и что предупреждение торговки было сделано злонамеренно, дабы помешать мне воспользоваться всей ценностью моего приобретения.
Я спросил у Терпеливой, нет ли какой-либо опасности для меня из-за ее размера.
– Насколько я знаю – нет, До-Свидания.
– Ты ощущаешь изменения в себе? Между сегодняшним днем и тем днем, когда ты пробудилась?
– Я теперь гораздо умнее, но это для вашей же пользы, поскольку мой интеллект создан для вашего удовольствия и безопасности.
– Зачем тебе нужно так много ума? – задал я вопрос и узнал больше, чем смог понять про то, как работает моя новая машина. Она объяснила, что дергает материю своими полями, как куклу за нитки, заставляя ее танцевать по своему желанию. По ее утверждению, она состояла в основном из разума, и почти весь ее разум был необходим для манипулирования материей на чрезвычайно глубоком уровне. Но была экономия за счет масштаба, и при максимальном размере у нее был значительный резерв интеллекта. Из всего того, что она рассказала, это была самая странная идея: что я нахожусь внутри ее разума, что ее мысли пробегают даже сквозь кресло, в котором я сижу.
– Не хотели бы вы, чтобы я обсудила все это с вашими учеными? – спросила она.
– У нас нет ученых, только инженеры, – ответил я. Я никого до сих пор не впустил внутрь Терпеливой и не собирался этого делать. Терпеливая должна была стать моим личным оружием. Хотя я все еще не собрался с духом, чтобы полетать на ней.
Я сидел на балконе, с которого открывался вид на Площадь. Внизу меня поджидала Терпеливая в образе черной змеи-грабителя; приподняв огромную треугольную голову, она следила за мной, словно греясь в то ли в полуденном свете то ли в лучах моего любящего взгляда.
– Наслаждаешься своим трофеем? – спросила Нефрете. Мы не виделись уже несколько недель.
Махнув на все рукой, я дал ей свое согласие, когда она объявила, что отправится в Молтреадо, где правил ее клан. У меня не было никаких реальных средств остановить ее. Чтобы сделать это, мне пришлось бы убить всех ее личных охранников, а они были для нее как семья.
Наша совместная жизнь не раз бывала омрачена подобными расставаниями. Всегда она возвращалась ко мне, вновь веселая, помолодевшая и взбодренная интригами, которые ее родственники плели против меня.
К счастью, у тех охранников была с собой беспроводная связь, иначе я несколько дней не знал бы, о том, что на них напали бандиты. Охранники, которых с Нефрете разъеденило внезапное яростное нападение, видели, как бандиты увезли ее прочь на ее собственной колеснице.
Я незамедлительно поднялся на борт Терпеливой и уложил свое вооружение, под присмотром задумчивых глаз аватары.
– Что это такое, До-Свидания? Оружие?
– Да, это оружие, – ответил я. – Я, возможно, буду нуждаться в защите от злых людей.
Она взглянула на меня, удивляясь.
– Я вас защищу. Я не допущу смерть внутрь себя.
– Люди, которых я преследую, могут причинить вред моей подруге, если я не выйду наружу и не покажу им более ценную добычу. Ты станешь ею, если потребуется.
– Я? Я инициализирован для вас; я не могу подчиняться никому другому. Когда вы умрете, умру и я.
– Они об этом не узнают.
Оставшиеся в живых охранники Нефрете уже покончили с собой, когда я добрался до места засады. Они сидели аккуратным кружком в самой узкой части каньона, склонившись над своими ножами. Я ожидал, что они подождут, пока я не приеду и не задам вопросы. Кем были эти бандиты? Почему они напали на вооруженный караван? Они понесли большие потери; их трупы все еще заполняли оба конца каньона. Я походил среди них несколько минут. Их оружие было старым, но в очень хорошем состоянии. По большей части мертвецы казались моложе и здоровее, чем я мог ожидать от бандитов.