Страница 31 из 80
— Она бы все равно меня достала, так или иначе, — небрежно обронил он, отсекая взмахом клинка все мои благодарности.
Рыцарь.
Не мой.
Очень чужой.
— Зачем ты приехал? — спросила я угрюмо. — Мне казалось, ты намерен избегать меня.
— Я избегаю всех Лехиных жен без исключения. Но это не значит, что я хоть одну из них оставлю блуждать по кладбищу в одиночку.
Ширк! Ширк!
Клинки уже шинковали меня, как капусту.
Возможно, мы действительно слились для него в один безликий гарем.
Но его плечо все еще невесомо касалось моего плеча, и я грелась, как могла, от этого ненадежного источника тепла.
— Где ты нашел деньги, чтобы купить ритуальное агентство? — спросила я, не желая окончательно превратиться в кочерыжку. Возможно, стоило просто сменить тему разговора? — В этот бизнес не так-то просто войти, там своя мафия.
— Непросто, — согласился он небрежно. — Сначала я подрабатывал похоронным агентом. Потом перебрался в администрацию. А потом стал спать со вдовушкой, которая держала агентство до меня.
— Ого, — удивилась я. — Вот это воля к победе.
— Тогда меня просто переклинило на деньгах. Казалось, что если бы они у нас были, то Римма бы не ушла от Лехи. Он ведь после первого развода долго был один, лет десять, наверное. Все ждал, что она вернется.
— Но почему именно ритуальные услуги?
— Наверное, потому что мы занимали на похороны родителей у родни. Я был маленьким, но помню. Никогда не думал, что все это так дорого.
— И что твоя вдовушка?
— Нет-нет, — он вдруг встрепенулся, встал, лишив меня своего плеча, плеснул себе еще вишневки. — Не говори о ней с такой насмешкой. Она была потрясающей, знаешь. Я быстро стал ее правой рукой с приоритетным правом выкупа долей. Изначально бизнес принадлежал ее мужу, а он его отжал у кого-то на волне лихих девяностых. Если подумать, то его смерть была вполне закономерной — инфаркт в сауне с девками.
— И что в ней было такого потрясающего? — спросила я, пропустив мимо ушей все про мужа и зацепившись только за нежность в его голосе.
Антон стоял у окна, глядя на яблоню за окном.
Начался дождь, и на кухне стало темнее.
В меланхоличном освещении его профиль казался очень грустным.
— Мне было двадцать пять, ей столько же. Блондинка в стиле Мерилин, с первого взгляда и не поймешь, что под этими кудряшками спрятаны мозги, а под пышными сиськами — характер. Она судилась с родственниками мужа, разруливала все его бизнесы, вгрызалась в бухгалтерию и менеджмент, давила конкурентов — и все, не слезая со шпилек и не вылезая из коротких юбок.
— Ты любил ее.
Приведи Алеша домой молодую красотку и объяви, что она теперь будет жить с нами, то я бы и глазом не моргнула. Работающим женам самим нужны жены, а рук в огороде всегда не хватает.
Так почему же сейчас, слушая о женщине давно минувших дней, я истекала кровью от когтистых лап метафорического чудовища?
Он засмеялся. Ну вы представляете, как смеются люди, которым совсем не смешно. Как будто кто-то ходит в кирзовых сапогах по битому стеклу.
— Любил — это не совсем точное определение, — с неприятной злостью, которая ранила больше ревности, ответил он. — Я был готов умереть за нее. Что не помешало ей выскочить замуж за испанского миллионера и покинуть страну. Через пять лет я окончательно выкупил агентство и утратил надежду на ее возвращение.
— Хорошо, что у тебя есть мы, — старательно прикидываясь беззаботной дурочкой, воскликнула я, — безликие Алешины жены. А то бы ты совсем зачах от тоски.
Это была пассивная агрессия, уловили?
Нас, обиженок из гарема, хлебом не корми — дай только отчебучить что-нибудь этакое.
— Безликие Алешины жены, — эхом повторил Антон. — Да такое себе удовольствие.
— Почему ты сегодня такой ядовитый? — напрямик спросила я. — Этак от меня и вовсе скоро останется одна кочерыжка.
— Что? — не понял он.
— Ты зачем-то ранишь меня. Зачем?
Антон молчал, так и глядя в окно.
Превратился вдруг в истукана.
— Скажи хоть, намеренно или случайно так выходит, — попросила я. — Ну, вдруг пробелы в воспитании или характер там скверный. Или неделя тяжелая, всякое ведь бывает. Голова болит, не выспался.
— Случайно, — ответил он самым лживым голосом в мире. — Плохо воспитан, не выспался и голова болит.
А потом вернулся ко мне — остановился так близко, что я могла бы схватить за карманы его пиджака и дернуть их как следует, чтобы оторвались.
Он носил такие отвратительные костюмы, что так и хотелось их сжечь.
Или раздеть Антона.
Впрочем, последнее может быть никак не связан с элегантностью кроя.
— Послушай, — я подалась вперед, закрутив его пуговицу в пальцах, — пожалуйста. Я тебя очень прошу. Практически, умоляю.
Мой горячий шепот произвел странное впечатление — зрачки у Антона расширились, а дыхание замедлилось.
— Что? — отозвался он непривычно низко, тихо.
— Разреши мне снять с тебя мерки!
— Что?
Ему понадобилось какое-то время.
Сначала — чтобы моя просьба достигла глубин его разума. Пробралась там по лабиринтам и всяким закоулкам.
Потом — чтобы отразиться изумлением на лице.
А потом — чтобы Антон перехватил мою руку, спасая пуговицу.
Простое прикосновение не должно же так обжигать?
— Что? — повторил он уже обычно, без всяких там взволнованных интонаций.
— Я умираю от желания сшить тебе нормальный костюм. Правда, я никогда не шила для мужчин, но наверное, это не сложнее, чем для женщин. Выпуклостей меньше там и тут… Не знаю. Надо обязательно попробовать.
У него стало странное выражение лица — такое бывает перед особо злостным чиханием.
Вы замечали, что только мужчины чихают со всей оглушительность, на какую способны? Так, чтобы воробьи взлетали на соседней улице, а все, кто в помещении — подпрыгивали до потолка от испуга?
Женщины себе никогда такого не позволяют, если только им уже не исполнилось шестьдесят.
Но Антон не стал чихать — он расхохотался.
Да так, что даже слезы брызнули у него из глаз.
Натурально, как у клоуна.
— Прости, — всхлипнул он, — прости, пожалуйста.
После чего вдруг успокоился, как будто верховный главнокомандующий его психики отдал такой приказ, и оторвал мою руку от пуговицы.
— Прости, — снова сказал он, присаживаясь передо мной на корточки, теперь я смотрела на него сверху вниз, что было куда приятнее, чем задирать голову.
Впрочем, голову мне сейчас можно было смело рубить с плеч — вряд ли я обратила бы на это внимание.
Мне было очень некогда: я тут сходила с ума.
Ну серьезно.
Разве меня прежде никто не брал за руку?
Что вот началось?
Отчего все это так мучительно-сладко, и хочется больше, и сразу понятно, что всего будет мало?
— Я действительно стал плохо спать, — продолжал Антон с раскаянием человека, который совершил страшное преступление. — И я устал разгадывать твои загадки, Мирослава.
Ми-рос-ла-ва.
Слышите мягкие перекаты надвигающейся грозы в моем имени?
Чувствуете, каково это — глядеть в око бури?
— Какие еще загадки? — пролепетала я заворожено.