Страница 17 из 44
Зато уже худо-бедно понимала в приготовлении бисквитов и кексов, для которых вчера пробовала новую глазурь — с лимоном и мятой.
Изделия мои получались пока не слишком-то презентабельными на вид, но съедобными.
Пока ещё побаивавшаяся моих активностей прислуга угощения всё-таки принимала. И все оставались в строю, желудком не маялись — значит, что-то у меня всё-таки получалось.
Правда, сегодняшний эксперимент заставил мой осторожный оптимизм поблекнуть — бисквиты для ягодного торта почему-то вышли до смешного кривыми. Видимо, не стоило раньше времени лезть в духовку.
Я пыталась исправить положение при помощи крема, но и тот сегодня подвёл — сливки хоть убей не хотели взбиваться, пусть и были нужной жирности.
Я как раз пыталась собрать воедино своего кулинарного монстра Франкенштейна, когда на пороге моего святилища объявился Уваров.
Он внимательно наблюдал за моими жалкими попытками изобразить из себя опытного кулинара и наконец произнёс:
— То есть всё-таки не шутила.
Я шлёпнула лопаткой по боковине торта:
— А расшифровка будет?
— Я не думал, что ты всерьёз этим займёшься.
— Не люблю болтать попусту, — нахмурилась я. Нет, этому торту уже ничто не поможет.
— Это я понял, — Уваров вдруг усмехнулся. — Ты прислуге плоды своих алхимических экспериментов скармливаешь? Мне стоит начать беспокоиться?
Я подняла на него взгляд в надежде, что это заставит его хотя бы поморщиться:
— Скольких за последние несколько дней ты в своём штате не досчитался?
Чёрный взгляд блуждал по моему заляпанному кремом фартуку, и он видел там что-то своё — не взялась бы судить, что именно. Но ситуация явно его забавляла.
— Я и не думал проводить перекличку. О твоей подпольной деятельности узнал только сегодня.
Я тихонько фыркнула — шпионов своих подсылал, не иначе. Нашёл, на что время и силы тратить.
— Теперь обязательно проведу.
— Как угодно, — я вернулась к сборке торта, который бесстыже кренился в одну сторону, красноречиво давая понять об уровне моего «мастерства».
— Завтра у нас будут гости, — неожиданно объявил муж. — Вечер только для своих. Будет человек двадцать, не больше.
Человек двадцать!
— Разные у нас представлении о вечере для своих, — пробормотала я, швыряя лопатку в опустевшую чашку. — Мне там быть обязательно?
Взгляд Уварова посуровел:
— Ты моя жена. Поэтому да, обязательно.
— Надо же, — я упёрла руки в бока и сдула со щеки преступно выбившуюся из узла прядь. — А как же «всего лишь штамп» и «приложение к договору»?
Тяжёлая челюсть Уварова окаменела. Чёрный взгляд стал ещё жёстче.
— Гости начнут прибывать к восьми, к ужину. И не вздумай им подсовывать свои кулинарные шедевры.
Он бросил прощальный насмешливый взгляд на мою бисквитную пизанскую башню и ушёл.
Я отставила подальше своего ягодного уродца, перемыла посуду и… раздавать его кому-либо не решилась.
Он ведь и на вкус, наверное, ерунда ерундой.
Я так вымоталась в тот день, что о торте совсем позабыла, а наутро, когда спохватилась, что так и не сподобилась убрать его в холодильник, прямиком из постели помчалась спасать то, что в спасении, как выяснилось, и не нуждалось.
Мой несчастный ягодный торт обнаружился в холодильнике — кто-то убрал его туда вместо меня. Вот только до холода он добрался не целиком — в щедро измазанном кремом боку не хватало здоровенно куска. Плата за заботу о сохранности, видимо.
Кто-то всё-таки его попробовал и оценил!
Я рассмеялась — настроение поднялось — и побежала готовиться к званому ужину.
Глава 25
Кажется, его прозрачные намёки на лень подчинённых сработали. Перед подготовкой к сегодняшнему вечеру у него ещё было время заслушать отчёты от тех, кто занимался верификацией информации об одиссее Канатаса по поиску внучки.
По поводу этого конкретного отчёта он питал обоснованные надежды. Вышедшие на связь «поисковики» сообщили, что им есть чем поделиться.
Этого ему и не хватало. Записи со свадьбы никаких сенсационных открытий таки не принесли. Всё оставалось в рамках ожиданий. Гости вели себя максимально осторожно.
Будто он многого просил. Всего лишь удостовериться в том, что девчонка заодно со своим дедом. Подозревать и знать наверняка — слишком разные вещи. Подозрение оставляло место сомнениям в своей правоте, подтачивало уверенность в верной оценке реальности и, что самое главное, позволяло предполагать, что она невиновна. Что она именно та, за кого себя выдаёт. Что её по сути не за что ненавидеть. Что он и она… что они…
Он мотнул головой, отгоняя от себя бредовые мысли, пока притихший Кашин не предложил:
— Глеб Викторович, ну давайте врубим прослушку на полную. Сейчас мы знаем только, кто звонит вашей супруге и кому звонит она, но… мы же можем и звонки прослушивать.
Это предложение как раз и могло превратить подозрения в знание. Но вчерашнее совещание завершилось многоточием. Он отправил парней работать дальше, приказав тут же докладывать, если всплывёт что-нибудь особенно важное.
А сегодня в малом совете участвовал его воспитатель, главный помощник и старый друг отца Валерий Степанович Марьянов, недавно вернувшийся из заграничной поездки, в которой виделся с его матерью.
Он успел повидаться с ним ещё вчера поздно вечером. Заключив его в по-отечески крепкие объятья, Марьянов усмехнулся и указал на манжету его белой рубашки:
— Эй, неряха. Это что такое?
Глеб скосил взгляд на бордовое пятнышко ягодного сиропа и проворчал:
— Скажи спасибо, что без крема.
— Ты что, в моё отсутствие торты печь взялся? — хохотнул Марьянов.
— Скорее транспортировать. Некоторые безголовые создания просто не в курсе, что их в холоде держать надо.
На недоумённый взгляд Марьянова Глеб лишь качнул головой:
— Не важно. Ты очень вовремя вернулся. Завтра мне обещают интересный доклад о том, как Зевс свою внучку искал.
И Марьянов, конечно, не стал бы такое пропускать. Сейчас он стоял у окна, по левую руку от сидевшего за столом Глеба и хмурился, пока ребята, ответственные за «полевые исследования», сообщали им последние новости.
— Она действительно сирота. Сменила несколько детских домов, — Андрей работал по старинке и сейчас сверялся с записями в своём блокноте. — Под своей реальной фамилией никогда и нигде не значилась. В систему попала, считай, младенцем. Родители погибли, когда ей ещё и года не было. Насколько известно, сыщикам Канатаса удалось её отыскать едва ли не по случайности. Работница детдома, принявшая девочку, опознала мать. Та договаривалась пристроить её всего на неделю, пока они с отцом ребёнка не отыщут жильё. Время было зимнее, мать переживала, что ребёнок заболеет, пока они мотаются по городу туда-сюда. Ну а потом… гололёд, грузовик на встречке и…
Андрей замолчал. Глеб кивнул, давая знак, что он и без слов всё понял.
Твою-то мать… то есть как минимум о тяжёлом детстве никто никому не соврал. Да и разве её благоговейное отношение к еде этого не доказывало? Девчонка смотрела на неё, как… как влюблённая. Отыщи себе кого-нибудь, кто будет смотреть на тебя так же, как Полина Канатас взирала на еду, и считай себя счастливейшим человеком на свете.
— Опять же, они скрывались. Сам понимаешь, фамилию она не называла, но сказала, что девочку зовут Полиной. В целом детективам Зевса это ничего бы и не дало, если бы не фото матери…
— Ясно.
— Только вот… — во взгляде Андрея читалась несвойственная ему нерешительность, — есть одно «но», Глеб, очень серьёзное «но».
Глеб невольно бросил взгляд на Марьянова, который тоже весь подобрался на своём посту у окна.
— Ну?
— Та женщина, которая принимала ребёнка… ей за информацию, конечно же, хорошо заплатили. И мы не сунулись в тот дом малютки, пока всё как следует не разузнали. Короче, добрались до журналов дежурств. Чистая удача, но у них в архивах такие хранятся, и…