Страница 30 из 82
— Ну что, — сказала я, — ты серьёзно подходишь к делу. Говори, только быстро: меня ждёт мессир Броук — и дел по самую макушку.
— Ну так вот, — сказал чёрный. — Мессир Броук говорил, что мы ищем проклятых. А я знал одного проклятого, точно проклятого, леди.
— Интересно, — сказала я. — Расскажи.
— Когда мы с Бартом были кадетами, — сказал он, — в увольнительные нам было некуда ходить. Он сирота, а у меня отец болел, я его раздражал со страшной силой… и мы, в общем, с ним ходили в кабачок на соседнюю улицу. Приятельствовали с сыном хозяйки. Вот он и…
— Ага, — сказал белобрысый. — Хромой Клай. У собственной матери был за весь персонал сразу, но в святые дни она ему давала подышать. И он нас пивом угощал… а иногда по городу вместе шлялись.
— Очень тихий парень, очень сильно хромал, — сказал чёрный. — Одна нога короче другой, и пальцы на ней все сросшиеся. Он как-то вечером, когда никого, кроме нас, не было и мать его ушла, немного выпил… ну и того. Достал дохлую мышь, хихикал, говорит: смотрите, корнет Пискун… и того…
— Дал ей щепочку — и муштровал её на столе, — сказал белобрысый. — Как солдата. На задних лапах маршировала. Дохлая.
— Мы всё бросили и смылись, — сказал чёрный как-то даже виновато. — И не приходили больше. А на днях, в увольнительной, я его видел. Я почему-то думал, что он давно умер… а он живой, похудел очень, морда осунувшаяся, ходит с трудом. Но живой. Я не подошёл. Сейчас жалею.
— Да, — сказала я. — Похоже, парни, вы всё верно поняли. Мессир Броук, можете доставить сюда этого Клая? Только, пожалуйста, не надо его в каземат тащить, а то он, ясное дело, подумает, что его в тюрьму, а не на службу…
— Не беспокойтесь, леди Карла, — улыбнулся Броук, и, по-моему, всё равно вышло зловеще. — Всё с ним будет в порядке. Дорин и Барт сейчас же отправятся в гости к своему товарищу и пригласят его побеседовать с леди-адъютантом.
Отпустил людей и сказал мне:
— А я вам пока покажу деточек, дорогая Карла. Вы же любите детей? Способ отбора личных дел вы предложили прекрасный, им сейчас занимается наша Канцелярия, а вот деточек сегодня с утра посмотрели мои собственные люди. Кое-кого из них привезли.
Честно говоря, я разволновалась. Нет, детей я люблю, но… дети — существа совершенно непредсказуемые, не особо умные и совсем не послушные. Я как-то сомневалась, что у меня получится с ними договориться.
Вот у Вильмы бы получилось.
С другой стороны, мне же надо только взглянуть на них. Посмотреть, нужны нам или нет.
— Я приказал отвести их в малую приёмную при Тайной Канцелярии, — сказал Броук. — Чтобы они не испугались каземата.
Я подумала, что очень вряд ли юный некромант испугается каземата, но тут же себя одёрнула: кто ж знает, во что выросли эти приютские бедолаги.
Всё-таки надо идти туда с Вильмой, решила я, — и Вильма будто услышала мои мысли. Она вышла в галерею, а за ней семенила Тяпка.
Увидев меня, Вильма заметно обрадовалась.
— Как же здорово, что ты здесь! — воскликнула она, и Тяпка заскакала вокруг. — Добрый дядюшка Хальгар недоверчив, как бродячий кот. Пошёл к Леноре… уж не знаю, какое решение он потом примет. Орстен его сопровождает. А ещё я велела Друзелле присмотреть за малышом — вот кто мил в этом семействе!
— А ты не хочешь взглянуть и на других детей? — спросила я. — Мессир Броук привёз потенциальных юных некромантов из приюта.
Вильма не колебалась ни секунды:
— Конечно, хочу! А Тяпка будет главным экзаменатором.
— Тяпа? — удивился Броук. — Мёртвая собачка?
— Идеальный экзаменатор, — сказала я.
У меня от души отлегло.
* * *
Детей люди Броука привезли шестерых. Дети сидели в служебном корпусе Дворца, в малой приёмной, которая выглядела не так уж и парадно. За ними присматривала улыбчивая фрейлина из людей Броука, источавшая вкрадчивую опасность, которую дети, я думаю, чуяли.
Ну и ожидаемо это была очень-очень мрачная компания детей. Мальчиков, конечно. В серых казённых мундирчиках, изрядно потрёпанных и залатанных на локтях, в серых панталонах и тяжёлых башмаках. Чтоб сразу было видно: приютские сироты.
С Даром. Никаких экзаменов не надо: я почувствовала.
Пятеро маленьких на нас посмотрели хмуро. Шестой сидел в кресле у окна, к нам спиной — и не обернулся. По-моему, обозначал, что он тут самый старший.
Маленькие были совсем маленькие. С ходу мне показалось, что им лет по десять или около того.
Самый младший и маленький — просто ужасно хорошенький, прелесть какой хорошенький, лапочка. Белый, как снег: волосы белые, худенькое личико белое, как молоко, белые ресницы — длиннющие, прикрывающие громадные глазищи, тёмно-красные, гранатового цвета. В тени. Ну классическое клеймо: таким ребятам свет неприятен до физической боли.
Но хорошенький, как совёнок какой-нибудь. Хотелось поцеловать его в макушку.
Никогда не понимала, почему эта дивная потусторонняя белизна считается безобразной. Вдобавок у него был сильный Дар, в резонанс моему — и он, по-моему, прислушивался к себе.
Рядом с ним сидел плотный парень, у которого часть лица, от виска до верхней губы, всю щёку, закрывал тёмный нарост, покрытый, я бы сказала, мехом. Мне подумалось, что этот мех, наверное, мягче, чем его волосы, — ну, в общем, подружки будут гладить его по этой щеке, когда подрастёт. Взгляд у него был хороший: холодный, прямой и разумный.
А горбун ни на кого не смотрел. В пол смотрел. Ему было неприятно и неуютно — и он не знал, что от нас ждать. И с ним на одном стуле сидел — неужели слепой? По крайней мере, с ходу я подумала так: у него были тусклые глаза, мутные, как залитые молоком.
Слепой некромант — находка. Если правда то, что о них болтают. Как же он там выжил?
Хотя друзья — это серьёзный шанс, а они, наверное, дружили, горбун и слепой, раз умещались на одном стуле вместо того, чтобы сесть удобно.
Пятый поражённо смотрел на меня. Я уже привыкла ходить по Дворцу без муфты — и он уставился на мою клешню. Всё понятно: странные у него были руки. Очень крупные ладони, а большие пальцы — такой же длины, как указательные, тоже с тремя фалангами. Небось простецов берёт оторопь не хуже, чем от клешни: слишком чудно́это выглядит.
Они не встали, а мы и не настаивали. Тяпа подошла к слепому, виляя хвостом, — и я поняла, что он не слепой или не совсем слепой, потому что он протянул ей руку понюхать, точно к морде. Тяпа ткнулась ему в ладони, и он погладил её, как живую собаку.
— Рада вас всех видеть, мэтры некроманты, — сказала Вильма. — Думаю, прежде бесед всем нужно пообедать? А познакомимся за столом.
— Они не знают этикета, — сказал тот, кто сидел к нам спиной, у окна.
— Ну и что? — сказала я. — Теперь не есть, что ли?
Я к нему подошла и развернула его кресло.
Он был тут самый старший, точно. Лет пятнадцать или больше. Чёрный, как я. Под длинной чёлкой — удивительно, как её сохранил, — длинный нос и презрительный прищур.
Без рук. Вообще. Болтались пустые рукава застёгнутого мундира.
— Это проблема, леди, — сказал он мне. — Если жрать ногами — это, наверное, вас шокирует.
— Не попался ты мне раньше, — сказала я. — Просто-таки ты время терял в своём этом приюте. А так-то мы бы могли шикарный номер сделать в балагане уродов: я травлю дохлых котов мёртвой собакой, а ты ногами жрёшь. Не меньше десятки в неделю, я думаю. Серебром.
Он не ожидал. Аж подавился от неожиданности — и все остальные будто выдохнули, чуть расслабились, а беленький совёнок, по-моему, хихикнул.
— После балагана уродов ты шикарно устроилась, — сказал парень без рук.
— Дар — полезная вещь, — сказала я.
— Не спорю, — сказал он. — Если б не Дар, я бы давно сдох.
— Покажешь, как жрёшь ногами? — спросила я. — Интересно.
— Если дашь пожрать — куда я денусь, — хмыкнул он.
— Я — Карла, — сказала я.
— А я — Райнор, — сказал он. Стянул одной ногой с другой ботинок — и подал мне босую ступню, небрежным аристократическим жестом.