Страница 24 из 82
— Знаешь что? — улыбнулась Вильма. — Попроси Броука принести личные дела только тех, у кого есть заметное клеймо тьмы. Так будет и быстрее, и надёжнее.
— Прекрасная государыня, ваш светлый гений освещает мой тёмный жизненный путь, — хихикнула я. — Похоже, ты сейчас придумала единственный более или менее годный способ.
Я не иронизировала: такой подход и впрямь давал надежду.
Броук получил новые инструкции, а нас одели для участия в Большом Совете. В одинаковые траурные платья, но Вильму — в белое, меня — в чёрное, и выглядели мы рядом, как ангел и смертный грех.
Впрочем, к этому я уже успела привыкнуть.
Раш написал для Вильмы речь. Её нужно было прочесть в Большом Совете перед всеми этими придворными работягами: министрами, чиновниками, дипломатами и ещё целой толпой всякого народа. После Совета планировались обед с роднёй, которая считалась ближним кругом, и встречи с делегациями из провинций, которым Раш предложил не читать речь, а пересказать своими словами, покороче.
— Признаться, прекрасный мессир канцлер, я не хочу читать и в Зале Совета, — сказала Вильма. — Мне кажется, что это неуважительно… и потом, мне будет очень неловко, если мессиры Совет решат, будто я такая дурочка, что даже говорить толком не умею. Как же они доверят мне управление страной?
Раш развёл руками:
— Не смею возразить, государыня. Только, молю вас, не забудьте отметить самые важные моменты: преемственность власти, заботу о долгом мире, неизменно дружелюбные и взаимовыгодные отношения с соседними государствами…
— Не беспокойтесь, пожалуйста, — улыбнулась Вильма. — У меня очень хорошая память.
Я свистнула Тяпку.
— В Зал Совета? — удивился Раш.
— Простите, мессир, — сказала я. — Тяпка — моя вторая пара глаз и ушей, мы охраняем королеву, поэтому — ага, в Зал Совета. Никому не помешает: она же не умеет лаять.
И он не стал спорить, только сделал в блокноте пометку.
* * *
Зал Совета, громадный и роскошный, в белом мраморе колонн и лазуритовой облицовке стен, под высоченным куполом, изображавшим райское позлащённое небо, был прямо-таки набит битком. В Большом Совете было триста человек, и все триста этих важных мессиров были здесь, смотрели на нас во все глаза — и не все дружелюбно. Кресла у них располагались по кругу, как в амфитеатре, а Виллемине полагался резной трон из тёмного, очень старого дерева, стоящий в центре, на возвышении, под балдахином из синего бархата.
Замечательный трон, надо сказать. Понравился мне: от него исходила сила, ощущаемая Даром, и я подумала, что очень кстати будет сказать о преемственности власти. Конечно, Церл на этом троне наверняка не сидел… но кое-кто из дома Путеводной Звезды, думаю, тоже кое-что представлял собой. Мне показалось, что древняя мощь окружает трон, как незримый щит.
За троном стояли полукругом несколько кресел — для ближайшего круга. Раш показал мне на одно из них. Я села, уложила Тяпку, приготовилась слушать, взглянула на Зал — и всё, что Вильма собиралась сказать, выдуло из моей головы.
Я смотрела в Зал — а в Зале, кроме трёхсот живых важных мессиров, был один мёртвый.
Призрак.
И не какой-либо, а призрак висельника!
Вильма поздоровалась с мессирами членами Совета, предложила им сесть и начала говорить о том, как на её душе тяжело от страшной потери. Говорила, что любила покойного Гелхарда, как второго отца, что он был ей заступником, наставником и просто близким человеком, и что она приложит все силы к тому, чтобы сделать всё, что Гелхарду обещала. Мессиры расчувствовались, кто-то даже всплакнул и полез за платочком — а над одним из них висел призрачный мертвяк!
Слишком короткая верёвка не доставала до свода, поэтому повешен он был просто за воздух. Он был одет в грязную рубаху, манишку и затасканные панталоны, его язык свешивался чуть не до груди, вдобавок у него не было левой руки по локоть. И какая-то призрачная дрянь, изображающая то ли мочу, то ли сукровицу, текла с него на холёного господина внизу.
И из обрубка руки тоже капало. Но господин, натурально, не замечал: он был член Совета, но простец.
Вильма говорила о том, как прекраснейший государь Гелхард ценил мир и спокойную честную жизнь в Прибережье и как для неё это тоже важно — а я глаз от мертвяка не могла отвести.
Я даже представить себе не могла, что когда-нибудь увижу натуральное привидение не где-нибудь, а в одном из главных залов королевского Дворца, средь бела дня, когда вокруг множество людей. У меня в голове не укладывалось, что такое вообще возможно.
Я всегда очень спокойно относилась к привидениям, но всему же есть предел!
Вильма как раз говорила, что она слабая женщина, робкая, что, как все женщины, мечтает о душевном покое и нуждается в защите, и думает, что Прибережье находится под надёжной защитой наших армии и флота, — и тут я заметила, что закатившиеся глаза висельника не так уж и закатились.
Он ухитрился встретиться со мной взглядом.
Ну конечно же!
Для кого же ещё устраивать такие представления! Сумерки знают: во Дворце — некромант. Ну, давайте, собирайтесь скорее, неприкаянные души! Приходите на некроманта посмотреть, себя показать — глядишь, получите шанс обрести покой…
И тут Тяпка толкнула меня носом в колено.
Я, не глядя, показала ей «лежать», но она ткнула меня ещё раз.
Я опустила глаза — и увидела, как ко мне, оставляя на благородном паркете призрачный след гнилой крови, ползёт отрезанная рука висельника. Тяпа смотрела на неё и подрагивала от беззвучного рычания.
Обалдеть, подумала я. Да ты совсем обнаглел, как тебя там… и тут озарение ударило в меня, как молния. Я содрогнулась от ужаса. Мысль была слишком чудовищная.
Я — дурёха. Без памяти, без разума.
Рука славы.
Умница удавленник не просто жалуется мне на горькую судьбинушку. Он предупреждает, прости ему Господи тяжёлые грехи и прими на лоно Своё! Показывает, что с ним сделали.
Рука славы — это не некромантия. Это чернокнижие.
Валор когда-то говорил мне: «Деточка, чернокнижие — опаснейшее искушение для души. Некоторые сделки таковы, что не в силах и власти человека потом за них сполна расплатиться, и плата растягивается на вечность. Для особенно мерзких обрядов не нужен талант, нужны лишь решимость, злоба, отчасти — глупость… и не стоит даже заглядывать в эту бездну».
Я выслушала. Согласилась с ним. Но потом прочла Узлы Душ, хоть и чувствовала, что становлюсь совсем пропащей. Ведь Церл… это скользкая дорожка, но Церл — мой предок…
Это может неожиданно пригодиться и мне.
И в один прекрасный момент оно мне пригодилось.
Тяпка.
И вот второй случай.
Я не должна была сообразить. Об этом лучше вообще не знать. Но если ты знаешь — ты вооружён. Я понимала, как может использоваться одна из самых мерзких сил.
Я смотрела в зал, на холёного мессира в благородной седине — и видела, как призрачная кровь стекает по этой седине на его невозмутимую физиономию. И эта кровь означала совсем другую кровь.
И другую смерть.
Я не слышала, как Виллемина закончила свою речь. Меня колотило мелкой противной дрожью: если я права — это как медленно действующий яд. И моя королева — следующая.
— Я хочу, чтобы вы запомнили, прекрасные мессиры, — сказала Вильма на прощанье, — я всегда рада выслушать любого из вас. И позвольте мне надеяться, что я могу попросить у вас помощи.
Члены Совета смотрели на неё влюблёнными глазами: моя государыня так здорово изображала беспомощную девочку, что все верили, даже прожжённые упыри политики.
Раш подал Вильме руку, чтобы она спустилась с трона, — и мы вышли из Зала Совета, сопровождаемые гораздо более дружелюбными взглядами, чем в начале. Но висельник был на своём месте, а под креслом холёного мессира натекла лужа призрачной крови.
— Прекраснейшая государыня, — восхищённо сказал Раш, — вы всё сделали правильно, лучше и ждать было нельзя. Просто отлично.