Страница 29 из 30
vii
В тот вечер я не любовался закатом из окна «Розовой малышки». Я прислонил костыль к стене дома и, хромая, направился к воде. По колено вошёл в неё. Вода была холодной, но я этого не замечал. Теперь полоса солнечного света на поверхности Залива стала тёмно-оранжевой, и я смотрел на неё.
— Эксперимент, твою мать…
Вода бурлила вокруг, меня покачивало. Я поднял руку, удерживая равновесие.
— Чтоб тебе пусто было.
Над головой по темнеющему небу скользила цапля — бесшумный снаряд с длинной шеей.
— Подглядывание, вот что это такое. Подглядывание, и ничего больше, и я поплатился за это.
Чистая правда. И если мне вновь хотелось задушить её, то вина в этом была только моя. «Не хочешь злиться, не подглядывай в замочную скважину», — говорила моя дорогая мама. Я подглядел, я разозлился, вот и всё. Теперь у неё была своя жизнь, и всё, что она делала, касалось только её. А от меня требовалось поставить на этом крест. Но вот в чём загвоздка: отсечь прошлую жизнь труднее, чем щёлкнуть пальцами, даже чем щёлкнуть пальцами несуществующей руки.
Набежала волна, достаточно высокая, чтобы сбить меня с ног. На мгновение я оказался под водой, вода попала в горло, я вынырнул, закашлялся. Откатываясь, волна попыталась утащить меня с собой, вместе с песком и ракушками. Я принялся подталкивать себя к берегу здоровой ногой, даже чуть помогать травмированной, и мне удалось двинуться в нужном направлении. Я мог чего-то не понимать, в чём-то сомневаться, но определённо не хотел утонуть в Мексиканском заливе. Тут никаких сомнений у меня не было. Я выползал из воды, кашляя и отплёвываясь, таща за собой правую ногу, как намокший багаж.
Когда я наконец добрался до сухого песка, перекатился на спину и посмотрел в небо. Толстый полумесяц луны безмятежно плыл по темнеющему синему бархату над крышей виллы «Розовая громада». А внизу, на песке, лежал человек, далёкий от спокойствия, мокрый, опечаленный, злой. Я повернул голову, чтобы взглянуть на культю, вновь посмотрел на небо.
— Никаких подглядываний, — сказал я. — Сегодня начинается новая жизнь. Никаких больше подглядываний, никаких экспериментов.
Я действительно хотел, чтобы так оно и было. Но, как я уже говорил (а до меня — Уайрман), мы так часто обманываем себя, что могли бы зарабатывать этим на жизнь.
Глава 5
УАЙРМАН
i
Когда я впервые действительно встретился с Уайрманом, он смеялся так сильно, что сломал шезлонг, на котором сидел, а я от смеха едва не лишился чувств, точнее, перешёл в полубессознательное состояние, называемое синдромом «серой пелены». Я никак не мог ожидать, что такое может случиться со мной на следующий день после того, как я узнал о романе Тома Райли с моей бывшей женой (разумеется, мои доказательства ни один суд не воспринял бы всерьёз), но смех этот стал предзнаменованием грядущего. И потом мы не один раз смеялись вместе. Уайрман стал для меня многим (в немалой степени и судьбой), но прежде всего — другом.
ii
— Итак, — объявил Уайрман, когда я наконец-то добрался до стола, закреплённого на стойке полосатого зонта, который накрывал его тенью; второй шезлонг стоял по другую сторону стола, — хромающий незнакомец прибыл с пакетом из-под хлеба, полным ракушек. Присядьте, хромающий незнакомец. Промочите горло. Этот стакан ждёт вас уже не первый день.
Я положил пластиковый пакет (действительно из-под хлеба) на стол и протянул Уайрману руку.
— Эдгар Фримантл.
Ладонь у него была широкой, пальцы — короткими и толстыми, рукопожатие — крепким.
— Джером Уайрман. Предпочитаю, чтобы меня звали Уайрманом.
Я посмотрел на шезлонг, предназначенный для меня. С высокой спинкой и низким сиденьем, шезлонг напоминал ковшеобразное кресло «порше».
— Что-то с ним не так, мучачо? — спросил Уайрман, вскидывая бровь. Брови, кустистые и наполовину седые, он вскидывал часто.
— Всё в порядке, если только вы не засмеётесь, когда я буду из него вылезать.
Он улыбнулся.
— Дорогой, живи, как должен жить. Чак Берри,[50] тысяча девятьсот шестьдесят девятый год.
Я встал возле пустого шезлонга, мысленно помолился и плюхнулся в него. Как всегда, меня повело влево (я инстинктивно оберегал травмированное бедро), поэтому приземлился неровно, но схватился за деревянный подлокотник и упёрся здоровой ногой, так что шезлонг лишь закачался. Месяцем раньше я бы вылетел из него на песок, но теперь сил у меня прибавилось. Я легко представил себе Кэти Грин, аплодирующую моему достижению.
— Отличная работа, Эдгар, — одобрил Уайрман. — Или Эдди?
— Выбор за вами, я откликаюсь на оба имени. А что в кувшине?
— Зелёный чай со льдом. Очень холодный. Попробуете?
— С удовольствием.
Он наполнил мой стакан. Потом свой. Поднял его. В чае зелень едва просматривалась. Его глаза, в окружении сеточки морщинок, были куда зеленее. Седина лишь на висках тронула чёрные и очень длинные волосы. Когда ветер поднимал их, я видел на правой стороне лба маленький, круглый, как монетка, шрам. Сегодня Уайрман был в плавках, и его ноги оказались такими же загорелыми, как и руки. Выглядел Уайрман крепким, подтянутым, но, как мне показалось, усталым.
— Давайте выпьем за вас, мучачо. Всё-таки вы сюда добрались.
— Хорошо, — кивнул я. — За меня.
Мы чокнулись и выпили. Мне доводилось раньше пить зелёный чай, и я думал, что он не хуже чёрного, но этот был просто божественным: словно пьёшь холодный шёлк с едва заметным привкусом сладости.
— Вы почувствовали мёд? — спросил Уайрман и улыбнулся, когда я кивнул. — Не всем это удаётся. Я кладу столовую ложку на кувшин. Мёд высвобождает естественную сладость чая. Меня научили готовить этот напиток на трамповом судне в Китайском море. — Он поднял стакан. Посмотрел сквозь него. — Мы сражались с пиратами и совокуплялись с загадочными смуглыми женщинами «под тропическими небесами».[51]
— Верится с трудом, мистер Уайрман. Он рассмеялся.
— На самом деле я прочитал о мёде в одной из поваренных книг мисс Истлейк.
— Дамы, которую вы привозите сюда по утрам? В инвалидном кресле?
— Совершенно верно.
— Невеста крёстного отца, — вырвалось у меня. Я не думал, что говорю, но перед глазами стояли огромные синие кеды на хромированных подставках для ног.
Челюсть Уайрмана отвисла, зелёные глаза раскрылись так широко, что я уже собрался извиниться за мой faux pas.[52] А потом он действительно начал смеяться. Тем утробным смехом, каким смеёшься крайне редко, лишь когда кому-то удаётся преодолеть все твои защитные редуты и прикоснуться к самой чувствительной смехострунке. Я хочу сказать, Уайрман буквально надрывал живот, а когда увидел, что я совершенно не понимаю, чем так его развеселил, загоготал ещё сильнее, живот у него так и ходил ходуном. Он попытался поставить стакан на маленький столик, но промахнулся. Стакан выскользнул у него из руки, приземлился донышком на песок и застыл в вертикальном положении, как окурок в одной из урн с песком, какие раньше ставили рядом с лифтами в фойе отелей. Ему это показалось ну очень забавным, он указал на стакан.
— Такое и захочешь — не сделаешь! — удалось выдавить из себя Уайрману, и он снова зашёлся смехом, приступы которого один за другим сотрясали его. Он раскачивался в шезлонге, одной рукой держась за живот, вторую прижимая к груди. Из памяти вдруг выплыли строки стихотворения, которое я выучил в школе более тридцати лет тому назад: «Мужчины не симулируют судорог, / Не прикидываются страдальцами…»[53]
Я улыбнулся, улыбнулся и хохотнул. Потому что такое веселье заразительно, даже когда ты не знаешь, в чём соль шутки. И стакан Уайрмана, который упал так удачно, что из него не пролилось ни капли чая… это же забавно. Как прикол в мультфильме о Дорожном бегуне.[54] Но смех Уайрмана вызвал не чётко вставший на донышко стакан.
50
Берри Чарльз «Чак» Эдуард Андерсон (р. 1926) — легендарный певец и музыкант, стоявший у истоков рок-н-ролла.
51
«Под тропическими небесами» («Neath tropic skies») — строка из стихотворения англо-австралийского поэта Джеймса Лайонела Майкла (1824–1868).
52
промах (фр.)
53
Строки из стихотворения американской поэтессы Эмили Дикин-сон (1830–1886).
54
Дорожный бегун (Бегающая кукушка) — персонаж знаменитой серии мультфильмов кинокомпании «Уорнер бразерс». Всякий раз убегает от Злого койота.