Страница 22 из 25
Разворачивая один свиток за другим в конечном счёте прокрадывалось новое чувство, что завтра придётся прийти ему опять. На что Зольден задумался и стал притворятся тенью мысли господина, внутри отражаемого зеркала, ему не принадлежащего чувства справедливости и тени отдалённых космических звёзд. Один только электрический глаз ходит внутри его сомнений, и предлагая помощь в полном сожалении мира покойно уводит в другую вечность, ныне не сношенных образов человеческой свободы. Ложь там так очевидна и хочет изобретательски усложнить каждое чувство внутри человека, что становится чёрной тенью, вокруг которой ходит обречённый Зольден в надеждах угадать кто из этих прародителей стал наиболее уважаем и за какой изобретательской гласностью видит геном сегодня эту стихийную форму самоутверждения нового казуса внутри людей. Разворачивая свитки и сжимая постоянный хаос в мысленной преграде думать и ждать о своей свободе на глубине сна, хочется всё же рассказать в предчувствии ещё не задуманную вечность в своей фантастической форме предложенного умозаключения быть человеком. На частном праве которого всходят чёрные розы благоразумия и тихо цветут миллиарды росчерков новой пустоты художественных дней. Они такие же как и ты и призраки во сне им не могут предугадать сложные геномы повседневной тяжести умозаключения в электрическом глазу постоянного ужаса.
Бормотать господину сквозь чёрно-фиолетовую шляпу формального ужаса быть человеком не так и просто, несложно доказать обратный ход времени, когда на лицо ложь из постоянной свободы становится тонкой нитью и обращает зрелые причины к своей последней темноте в современном обществе. Ходил ли господин по таким дорогам, или его окутал мнительный прогресс стать всемирной точкой бытия на аллегории вечного человека? Он так и не отгадает мир призраков, в чьём контексте живёт Зольден и понимает свои точные основы природы блага. Но подаёт ли руку этому призраку космос в своей сферической разнице быть нетленным на планете Земля, или постоянно танцевать у могил в излюбленных позах шута, что схожестью своей философской рамки о свободе сегодня увенчает это гиблое общество на очередной путь в пропасть неизлечимых болезней и старости быть тлетворным и мнительным человеком своей судьбы? Когда красный шут по тонкой колее блуждающего страха отчуждения и боли несмело видит своё отвращение на тени того же общества и ловкой рукой снимает звонкие пределы мира одного казуса впереди себя самого. Этот красный звонок, предыстория мирной тоски – знакома каждому спящему человеку и ночью нисходит над будоражащими отблесками холодного воздуха, замирающего между глаз. Будто бы ты сам стал этим тлетворным чудом человеческого века и умываешь свои руки над кровавой белизной могущества быть человеком, но желаемый стать воплощением мира на земле не знаешь как это сделать. Оседлать ли очередного шута под странные козни времени, или стать ему половиной века и умывать гордо слёзы с поникшего чувства современной тоски, дабы сам того не признавая ты стал электрическим глазом и блуждаешь ночью своей не успокоенной души говорить правду. Не являясь таковым наяву ищут похожие тени твоего господина и чёрно-фиолетовый свет будоражит мелкие всходы страшной пустоты впереди.
Тем, что начал в этой немилости лжи отпадать твой последний шут и говорить о своём прошлом наяву, вспоминает Зольден, как муки совести устрашают его руки и не дают ему пройти все круги злосчастной темноты в кружащих тенях под ногами. Чтобы впредь стало умиротворением поле случайности в нелёгкой просьбе человека обратить чужую ложь под сношенные логики своего разума к другому пределу мирного чувства своей личности. Разжигая огонь к власти мудрого права ты ищешь сегодня ему оправдание и тешишь свою последнюю холку в премудром гнёте символизма на этой стороне призрака. Он сходит каждую ночь, чтобы убеждать тебя оставаться в тени своих искусственных миров, придуманных для власти и отвращения к самому себе. А когда выходит в свет новая газета, её заголовки мучительно устрашают негласный приговор и ищут задумку, к чему бы придраться, чтобы укротить страх вечной пользы не стать этим человеческим счастьем на Земле. А только летая в облаках мира и гнилой ниши повседневной тоски нести свою рукотворную пошлость к свободе над имперской формой благочестия и боли внутри каждого дня, построенного на прелести лжи.
Поле сознания движимой радости небытия
Когда собрал свою исчерпывающую схожесть в конструкте мира и представляешь его предел мысли, то нужно быстро угадать счастье из небытия впереди..
Покуда Валлерстэн уходит прочь от радости добыть небытие, им прочно остановило солнце свою обычную картину внимания у смерти и хочет разобрать на части уже приготовленный пирог для классной вечеринки у себя в голове. Схожим путём двигалось и его номерное поле предрассудков, в уже отлаженной завтрашним днём модели жить со своей женой и иногда гулять с ребёнком по утрам, когда снег ещё не успел выпасть ему на голову. Позвонить ли счастью в прошлой череде от усталого серого предрассудка и желания быть внутри непобедимым, или спокойно умереть в этих нишевых трущобах, которые заполняют катарсис его последней мудрости на позорной земле? Спотыкаясь и временно не способствуя своим счастливым дням над прохладой дружественного времени Валлерстэн смотрел в небо и существование казалось ему сегодня дружбой космонавтики и сложившимся парадоксом внутри эгрегора мучительного ожидания пути в смерть. Как не странно учить своё чадо быть человеком, его спокойная осанка ходила и проклинала долгий зимний пережиток счастья лет, что устремляя в ответ на мысли на бегу своего катарсиса формы положения в уме, только что сдались и стремительно упали в одно мучение под жёлтой листвой пропадающего снега в тёмном сне. Знает ли его ребёнок зло, или счастье помогает ему успевать в школе намного быстрее своих сверстников, этот вопрос занимал целую часть четверти и приближал ещё один недостаток в глубине рассуждения о будущем. В одном голом конце не спят утомлённые вехи трущоб мира, чтобы казаться себе более убедительными и предпринимать новые вылазки из современного общества пользы и злой тишины. Только что спустилось солнце и наглый взгляд опять обратил свою позорную тень на глубину предрассудка, как сделать себя немного счастливее. Пусть разлит этот берег современной тишины вокруг твоего дома и входящие внутрь люди ещё верят в пользу благочестия на глубине основы своего родового умиротворения иллюзий бытия, ты ходишь в системе иллюзорного сердца и прямо напротив твоей образной парадигмы слов о любви возникает чутьё собственного чуда стать ближе к этой земле.
Отличал философский рост и мимо пробегавших детей твоя возрастная группа снисходящим тоном умеренных рассказов о личности в социальном сне только и видела рассвет твоей семейной жизни, чтобы снова потакать своим желаниям и скорой, видимой пелене устремлённого на землю взгляда жить от одного движения разума. Потеряв культуру рассудка Валлерстэн не мог ходить по комнате и мимо пробегали тени ускоренного психологического ощущения своей причастности к уму других людей. Эти скабрёзные образы случайных видений не давали ему потушить пожар внутри сердечной мудрости встать над самим собой, что негласно уже противоречит какому – то предрассудку из его прошлой жизни. На нишевых трибунах в тех же трущобах власти сталкивались умы со всего мира и только крепостное право не давало им разойтись к цели своей придуманной парадигмы в жизни. Стоишь ли ты на краю оборванной ниши бытия, или ищешь цепляясь за своё счастье, в будущем предрассудке ты становишься его частью вечной тишины и ходишь вокруг медленного костра, уложенного на капище разбитых сердец. В поле сознания исчерпывающего конструкта мысли из твоей головы, ты держишь этот маленький мир и ждёшь итога поговорить с чутьём ханжи, насквозь пропитанного мужеством и философской формой манипуляции исчезнувших за надеждами мыслей о жизни. Пропуская утренний завтрак бегут за отношением его печали те же детские рисунки и кажущийся крест, что увенчан моральным предрассудком на пути иллюзии стать полноценным к себе. Не хочешь ли рассказать эту трогательную нить апофеозного дурмана, чтобы предложить обратиться к космосу и наглядно уложить сеть конструктивной логики на стол предосудительной вечности в тишине? Могут ли звёзды приближать этот коллапс вечной маеты времени и ждать небытие, притворяясь метафизикой и счастьем внутри отношения статуса старого мира? Он также сложен, как пронесённый возраст в полнолунной скважине из своих чувств и созданных образов бытия внутри величины покорённого разума завтра. Когда держишь ему руку и склоняешься над парадоксом в пустое зеркало, ты становишься его частью осознанного мгновения мысли в теле радости.