Страница 17 из 25
Обыскав свои бессмысленные потёмки из привилегированного чутья к бледному торжеству гуманизма, ты идёшь, как бы наклонившись и прижавшись к земле, внутри этой стройной картины мира предосуждения и подобия быть человеком. Чтобы знать свой истинный возраст, на этой ли планете, говорящий о благородстве в притаённой мысли о чуде из мгновенного залпа жизни за красотой мира. Определяя его состояние из бледной тоски, как мучительное тело маски, всё время приближающее свою смерть, чтобы лучше говорить себе, как было хорошо жить на этой бренной и страдающей вымыслом о надежде земле. По её холодной струйке пота ты всегда знаешь о чём – то сокровенном, и ожидая новое рождение преподносишь современникам любовь по происхождению своей воли и чутья быть лучше, чем твой внутренний «голос», всё время брюзжащий и откровенно страдающий задетой личной формой пути мнимого благородства к своим теням идеальной боли серой тоски. Применима ли она к власти сегодня на этой земле? Но в готическом облике всё ещё существует право предполагать свой ужас перед своим лицом и нервно ожидая чутьё у подобия диалектики мира ты стоишь и ждёшь его откровенного рождения, чтобы удивлять в залпах мгновенной красоты этот поблёкший идеал расцвеченного нрава современных сил времени на свободе.
Космогония внушения материального совета
Здесь полагают ужас от плотины мира твои наследия и оползни ужей, чтобы увидеть свет внутри единственной картины, пришедшей видом слова посмотреть..
Загадывая ловкостью луны из под твоего материального источника фатализма вылез один единственный пример на уме. Он, словно бытие отвращал твою систему планет, чтобы стать умопомрачением в психическом свете антагонистов между Вселенной и её облаками космических лет жизни. Не появившись на свет, прорывая плотину из своего нутра ты выскочил к свету и подобие умопомрачительного взлёта кванта на земле стало твоей идеологией, к цене рассчитанной любви в жизни. Замеряя стопроцентное качество в личном богатстве уложенного диалекта наедине с собой, ты веришь, что ещё можно повернуть время вспять и вынуть облако существования твоей тлетворной роли жизни из нежилой плотины между солнцем и движущимися планетами под лунным переливом качества примера идеала лет. Не скажет твой портрет в уме, и опираясь на лицо будет вечно утруждать тебя хвастаться друзьям, как молодость во внушении быть дружбой еле слышно притворяется, чтобы остановить лучшие годы времени позади. Думать ей, как цеплять водные плотины из тени мирной судьбы, и утопая в них окружать собственную вину из нежилого космоса внутри своего мечтательного нрава быть милым к людям. Таким же, как и ты сегодня, ломая стереотипы и внушённые страхи в любви у ловкости луны, ей спадает желаемое чувство в полночь, чтобы тихо открывать новое мироздание личности в философской тишине той природы, что видима глазам. Услышишь ли такой же вечер завтра, но видимому свету он будет стоит много космических лет, чтобы важно пролетая над своим нутром антагонистов из прошлых лет – не спрашивать сейчас: «Как же я буду говорить им, замеряя космические тени личного маразма, в богатстве того же дня, если я уже умер?».
Этот возраст страха в материальном пределе плотной пустоты окутывает и множит дифференциалы счастья в честной выемке быть другим завтра, или же. Преклоняясь к счастью опустошать Вселенные из желаемой преграды видеть материальные звёзды в «пустой комнате». Этот совет внушает тебе сегодня одну фантастическую мысль о происходящем теле видимой свободы и нужной только для диалога между людьми, но бойкий квант души не хочет упреждать человеческий нрав и подло убегает за ворота другого сознания. Если бы предугадал любовь из существования мира в материальном свете «пустой комнаты», её надлежало бы вынуть и опрокинуть навзничь, чтобы твоё существо с гордостью победило ситуацию. Но, впредь, ты слышишь только совет из подсознательного робота увлекательной тишины мироздания, чтобы его тело в несбыточных надеждах убеждало от себя самого, как страшно иметь свободу в космогонии разумной Вселенной. Её отражение бежит и следит за приказом света убеждать себя любить, своё сознание, свою жизнь и верность к своим чувствам личного счастья, опираясь на это гордое молчание совета из небытия космического вида желаемой бесконечности. Так она и тебя желает сегодня и смотрит вдаль к пределу материальной тоски, чтобы лучше понять свободу разумной точки диалекта и стать твоей причиной вымысла на природе.
Самоцель унижает и прямо вдаль ты держишь наконечник стальной сердцевины мудрости, чтобы избежать пленения от укрощённой тоски в своём сердце. Принимая форму власти, удвоишь ли статность к тщеславию и гордыне, чтобы лучше видеть космогонии усвоенного чуда прирождённого интеллекта к мудрости наедине с собой? Вникая в тишину причинения боли к ужасному сознательному чувству человека, завтра хочет уже хочет быть другой «пустой комнатой», всегда притворяясь опальной могилой, или же светом мироздания из серого камня в причинённой форме думать о личном. Не ловкость луны, не наполеоновский комплекс души – не видят разницы между своим эго и тщеславием уже потерявшегося света после вчерашнего дня, чтобы изобрести его заново ты дышишь ещё глубже и погружаешься к полноценному идеалу картины Вселенной в душе космогонии. Путь её пролегает от мученичества юности и лёгкого сердца к предмету твоей мудрой встречи с вольностью полной луны. Когда она отражает мнимое превосходство на бытие в твоей жизни, то считает звёзды по снам твоей мирной идеи жить, как человек, и топорщит задаток лунного света впереди себя, чтобы тебе открылась новая дорога к преимуществу лучшей тоски.
Обратись к своему внушённому свету антагониста, чтобы увидеть личное право внутри бесконечных сияющих звёзд, и неловкой шуткой спугнуть их свечение со своих мнительных глаз повзрослевшего вида материальной испорченности жизнью. Богатея из предосудительного возраста пленяющей луны, ты находишь счастье говорить с ней так откровенно, чтобы власть в твоей голове нервно успокаивали длинные тени из соседнего благоразумия сознательной жизни. Так близко, чтобы холод по ниспадающим линиям планетной философской пустоты в сердце не стал для тебя ещё одним испытанием слёз и мечтательности на земле. Стоишь ли ты под лунной прохладой, чтобы облачиться в чёрные оковы власти современного страха и взлететь под углом софистического распутства быть идеальным, или «лечишь» в уродствах милые тени внутри тёмной впадины новой истины мира, как последний рыцарь из красоты символической утопии? Тебе ли легко стать ей, чтобы власть сознания убивала личность из вне и лететь к звёздам в причине могущества каждой мысли, их так трудно донести до современной луны. Закрывая рот только ей ты убеждаешься, что тени из критического счёта времени утаивают слёзы благородной души, чтобы только схватить их расплавить конечные роли забытой мудрости в нетленном переходе этой стрелки мира на часах.
Закрывая плотину мира только космогония может убедительно сказать тебе о попытках увидеть эту яркую луну и под её ногами не выделенных линий сосчитать новые смыслы, что хотят быть рождёнными сегодня в глубине сознательной мечты. Советуя другим людям быть тише собственной важности и говорить премудрые оттиски золотого света на вековом ядре из материальной печали, проходит всё то же уставшее существо и огрубевшим почерком уносит тени медлительного чувства быть свободным. Заполняя этот лунный свет, как движением материи к уму, ты слышишь его звуки приближающего возраста бытия мира, из которого стали чудится не только другие, но и ты сам. По себе ли судишь в современном благородстве и готическом ужасе, чтобы надеть сложенный фрак в повседневности гордого ужаса и стыть им над лунной причиной былой тоски, ты всё ещё чудак и возраст твоего сердца говорит мудрые личины. Приказывая быть тишиной в сознательной логичности всего происходящего, стало рассветать в уникальности перехода этой прозрачной формы облаков космической плотины из другого мира. Не видя его ты тянешь лучшую руку, чтобы власть над твоим сознанием имела стройный вес превосходства и считалась с твоими мыслями, как одинокое поле видимого космоса и наивного почерка обладать этой страстью новой величины формы. Уважить не больше того, чтобы жить и обладать стихиями света, и приподнимаясь на тонкую колею космического образа мира, всё время представлять другое сознание, как одинокий страж у поведения твоей свободы в глубине личного космоса. Планетным шёпотом слышать звучание притаённых гор и отдалённых весов из наития времени, только мыслями оборачиваясь к лучшим надеждам, чтобы стать ещё чернее космической маски современного общества. Сохраняя благоразумные ходы, большие к ужасу быть мирным, ты холишь свет наедине с лунным обелиском, внутри промучившим твоё сознание всё это время. Над качеством осознания этой маски ужаса топчется светлый день, чтобы унести эту сложную головоломку и считая себя причиной ужаса снов постигнуть повторное внушение на отблесках завтрашней луны. Как будто свет спадает на роскошные равнины и пролагает другое время, в повседневности гордого ужаса быть таким же, но свет луны изменяя роли сознания течёт в маске притаённых гор планетной пустоты. Как ты, забывая свою личную схожесть с луной помнишь лишь одну надежду попасть на этот обломок смешанной воли и провести там сознательное слово над каменной усмешкой Богов, которые притворились лучом из под движения космоса навстречу твоему сердцу в жизни.