Мой личный доктор

Не успеваю сообразить, как Ткаченко делает несколько шагов обратно в кабинет, берёт со стола мой телефон и уходит.

Охнув, захлопываю дверь и спешу за ним по коридору. Доктор легко теряется среди галдящих учеников, спешащих на следующий урок.

— Отдайте телефон, — пытаюсь сказать чуть громче, но школа шумит переменой. Сейчас время тех, кто учится в общеобразовательных школах в первую смену, потому здесь хватает учеников. По утрам обычно гораздо спокойнее.

Само по себе здание небольшое, а желающих обучаться музыке много.

Бежать не могу: во-первых, боюсь грохнуться, во-вторых, я столько раз отчитывала за это учеников, что не могу себе позволить подобное.

Мне таки не удаётся догнать доктора до кабинета три десять. В итоге, когда он оказывается возле Майки, я вынуждена мяться в начале коридора и постыдно коситься на них. А он как ни в чём не бывало засовывает в карман мой мобильный.

Совсем обнаглел. Сейчас позвоню в полицию и обвиню его в воровстве.

Ну и что мне делать? Не работать же идти, в самом деле? Они сейчас поедут куда-нибудь, а я за ними — выпрашивать мобильный?

К моему удивлению, как ни крутится вокруг него Майка, как ни лезет и ни сюсюкается, заглядывая в рот, Ткаченко, о чём-то с ней договорившись, отходит. Я не слышу их разговора и не могу подойти ближе. Мне и так приходится заговорить с учителем по скрипке, чтобы Майка убивала меня взглядом чуть меньше.

Звенит звонок, дети расходятся по классам. Учителя, в том числе Майка и моя собеседница вынуждены вернуться в кабинеты. А доктор, развернувшись, идёт ко мне.

— Отдайте телефон, Константин Леонидович.

— Только после ужина.

— Хорошо, сходите поужинать, я вас подожду в кабинете, а потом вы вернёте мой телефон.

— Ха, — смеётся, заглядывая мне в лицо. Медленно движемся по коридору. — Моя вы заслуженная артистка эстрады, Ульяна Сергеевна. Очень смешно, но мы пойдём ужинать вдвоём.

— Даже мой телефон не стоит такой жертвы, я куплю другой. — Разворачиваюсь, хотя мне не надо в ту сторону, но из упрямства иду. Доктор подхватывает меня под руку.

— А у вас, Ульяна Сергеевна, я смотрю, спортивный интерес в обратную сторону. Как бы прокатить меня поизящнее?

— Очень надо. А Майка не может с вами поужинать?

— Нет. У неё ещё один урок, а вы на больничном и сама себе хозяйка.

— А собачница?

— А с ней что?

— С ней можно поужинать. У нас в городе есть собачье заведение. Слышала, что этот ресторан предлагает отличную еду и вкусные угощения для ваших питомцев. Возьмёте с собой собачек и насладитесь уютным, расслабляющим вечером. Прижмётесь к своему Графу и поднесёте ему пару угощений в пасть, никто вас там не осудит. Зовут-то вашу девушку как?

Доктор внимательно на меня смотрит, наклонив голову к плечу. Никак не комментирует. Но изучает так пристально, что опять становится жарко. Тянет к себе вплотную, наступая всей харизмой. А потом прямо в ухо применяет тяжёлую артиллерию:

— У меня сегодня пациентка была с жалобами на боли, деформацию в области правой кисти и ограничения движений в области пятого пальца правой кисти. Она боксом занимается, три недели назад получила травму во время тренировки, а за медицинской помощью не обращалась. Вот и результат.

По позвоночнику бегут мурашки. Замираю. Хорошо, что мы застряли в рекреации. Потому что, когда он рассказывает про свою работу, я слушаю его, открыв рот, сама не знаю почему.

Доктор Ткаченко во время работы — это мой личный фетиш.

— На основании рентгена я обнаружил перелом дистального метаэпифиза пятой пястной кости правой кисти со смещением.

— И что было потом?

Не могу… Его медицинские термины действуют на меня как виагра на мужиков. И шепчет же, главное, горячо и страстно.

— Была выполнена операция — остеосинтез пятой пястной кости кисти спицами Киршнера.

— Ух ты, — аж млею.

— Надеюсь, послеоперационный период пройдёт гладко. Пойдёмте со мной в ресторан, а?

— Ладно, — киваю автоматически, прибалдев от этих его медицинских разговорчиков. — Я только сумочку возьму. Константин Леонидович, а вы мне про спицы Киршнера расскажете?

— А как же…

Похоже, кто-то меня раскусил.

Глава 25

— А нам обязательно сидеть в самом тёмном углу ресторана и на одном диване?

— А вы сами себе будете мясо нарезать? А хлеб? А салат? Вам напомнить, Ульяна Сергеевна, как вы не могли застегнуть ремень безопасности в моей машине? Кстати, а почему вы до сих пор носите эту повязку? Дайте-ка я посмотрю.

Чуть отодвигаюсь по бордовому бархату.

— Это как-то непрофессионально. Вы мне обещали про спицы Киршнера рассказать, а сами только в угол зажимаете.

— Представьте, Ульяна Сергеевна, что мы с вами на необитаемом острове и, кроме меня, здесь только мох и корни.

— Какое-то необитаемое болото получается, Константин Леонидович, — хмыкнув, жду, пока Ткаченко проведёт осмотр угробленных им же самим пальцев.

— Да всё тут уже нормально, вам повязка больше не нужна, вы здоровы. — Крутит мою конечность.

Мы мало того, что сидим прижавшись друг к другу, так ещё он не отпускает мою руку. Расправившись с бинтом, оставляет у себя на коленях.

— Может, нужен ещё один рентген? — грущу, глядя на бокал вина, которое не могу попробовать.

Одна рука у Ткаченко, другая в гипсе.

— Нет, прибережём дозу облучения на вашу следующую травму.

— Очень смешно, — вздыхаю.

— Главное, чтобы не травма головы, а всё остальное я смогу вылечить.

Улыбнувшись, цепенею. Его забота подкупает. С ним я чувствую себя в безопасности, хотя он не является моим мужчиной, но ощущение такое, будто готов защитить от любой напасти. Его горячее тело жмётся ко мне. Аж плечо горит и та сторона бедра, к которой он прикасается своей ногой.

Одно его присутствие рождает грязные мысли, так горячо внутри, что я почти согласна на безумства, хотя и стараюсь вести себя достойно. Но вся эта обстановка: приглушённый, чуть красноватый свет, бархатный диван, пошлый, низко висящий над столом торшер и освобождение моих пальцев из плена. Ох… и сам Ткаченко.

Его лицо совсем близко. Я чувствую дикое желание впиться в его губы, вернее, позволить ему измываться над моим ртом. И я, гордая, независимая и неприступная крепость, приоткрываю губы, забыв, зачем сюда пришла. Просто послушать про спицы Киршнера.

А ведь были какие-то дела и планы на вечер: кажется, средство для мытья посуды закончилось и нужно было купить...

Но его лицо в сантиметре от меня и Константин уже касается моих губ своими, ещё не засасывает, но я уже ощущаю их мужскую сухость. Нас перебивает официантка.

— Костя, привет, тебе как обычно?

И страсть моментально лопается как мыльный пузырь. Я начинаю заморачиваться, что и с ней он тоже спал. Что она нас прервала не потому, что невоспитанная, а оттого, что ревнует. Точно так же, как я ревную его.

Нет, у меня начнётся психоз рядом с таким мужчиной. Это надо быть более свободной, раскрепощённой и безрассудной, уметь игнорировать подобные вещи. А я чопорная, старомодная и очень люблю зацикливаться.

— Давай ваше фирменное. И ещё, Ксю, принеси-ка нам всю бутылку. Одного бокала будет недостаточно. Я собираюсь напоить даму и довести до грехопадения, — это он говорит, когда официантка уже уходит.

Девушка несколько раз оборачивается. Улыбается ему и улыбается.

Он ей кивает.

А я уже сжимаю зубы от ревности. Он сюда водит всех своих баб, эта официантка их всех видит, и я в её глазах очередная дура, у которой от него потоп в трусах.

Не могу промолчать.

— Никакого грехопадения не будет, можете губу не раскатывать, — эмоционально шепчу, поправляя одежду, по привычке пользуясь двумя пальцами.

— Что опять случилось? — На этот раз злится Ткаченко, берёт стакан воды. — Вы только что были милым цветочком и за десять секунд превратились в грымзу.

— Ну вот так.

— Это потому что официантка назвала меня по имени? Да, я люблю местную кухню, часто здесь ужинаю. Вы жуткая собственница. С этим надо что-то делать.