Страница 29 из 54
У меня вырвали эту песню, и было такое чувство, что она вырвала кусок моего сердца. Это оставило кровавую рану, и я прижала руку к груди, пытаясь удержать оставшуюся часть моего сердца от того, чтобы оно не разлетелось на куски. Цвета, поглощавшие мое зрение, рассеялись, и передо мной предстала женщина в белом одеянии.
Полная луна подчеркивала темные волосы, заплетенные на макушке в элегантную косу. Ее глаза были широко раскрыты, а из приоткрытых губ сочилась черная жидкость. Я не понимала, что она красная, пока она не капнула на ее белую мантию. Мой взгляд переместился на мужчину позади нее. Равнодушный взгляд уставился на меня в ответ, в то время как женщина осела на землю, нож выпал из ее рук. Ее глаза оставались открытыми, когда последняя частичка ее жизни ушла в красных волнах, покрывавших ее спину.
Мое зрение затуманилось от слез, когда боль в груди взяла верх. Она разъедала мои внутренности, как кислота, и питалась воздухом в моих легких, словно собираясь распространиться на все остальное тело. Я подавилась рыданием, и когда Уэстон обнял меня за талию, я забилась в конвульсиях. Мои глаза закатились, и я едва расслышала глубокий голос в своем ухе.
— Спи.
Я проснулась, когда меня укладывали на мой тюфяк у огня. Мои мышцы болели, но сильная боль, которую я чувствовала, прошла. Я была так уверена, что умираю.
Я безучастно смотрела на огонь. Боль была такой всепоглощающей, что я не хотела ни чувствовать, ни думать ни о чем, пока глубокий голос не прервал тишину.
— Это была песня. Ее смерть заставила тебя почувствовать боль, — сказал Уэстон.
Мои глаза встретились с его пустым взглядом. Я была удивлена, что он добровольно дал мне какую-либо информацию.
— Почему ты убил ее? — спросила я, уже зная ответ.
— Она собиралась убить тебя.
Всегда спасал меня. Когда я смогу спасти себя сама?
Мой разум был лишен особой активности. После того, как я поклялась, что умру, он поставил щит; простой защитный маневр, чтобы уберечь меня от потери рассудка и принятия ужасных решений. Мое тело было настолько измучено болью, что я заснула через несколько минут.
* * *
В течение следующих двух дней я послушно следовала за Уэстоном. Единственным видом контакта, который у нас был, были наши глаза. Я смотрела на него с ненавистью, а он смотрел на меня с безразличием. Я не знала, как, казалось, работает безмолвное общение между нами, но это было так, как будто мы действительно разговаривали.
У него даже не хватило порядочности казаться виноватым в том, что он сделал. От этого моя кожа запылала от гнева, и я сосредоточилась на этом, вместо страха и жалости к себе.
Он так и не объяснил, куда он меня везет, а я ни о чем не спрашивала. Единственное, что имело смысл, это то, что он хотел открыть печать, и он думал, что знает, где она находится. Или он питал слабость к блондинкам и вел меня в странную камеру сексуальных пыток. Я думала об этой маленькой теории громче обычного.
Его веселые глаза говорили: Я мог бы сексуально помучить тебя прямо здесь.
После этого я перестала дразнить его. Это было слишком игриво, даже тревожно. И я не хотела играть; я хотела причинить боль.
Он даже не взглянул в мою сторону, когда я пошла к ручью, чтобы собраться с мыслями и умыться. Я хотела, чтобы он не выпускал меня из виду. Потому что это сказало бы мне, что он беспокоился о моем побеге. Но вместо этого его безразличие сказало все.
Он мог найти меня где угодно в этом лесу.
* * *
Когда мы, наконец, остановились в мегаполисе, у меня в голове были мысли о побеге.
Здесь было достаточно людей, чтобы мне было легче ускользнуть, чем посреди леса. Когда Уэстон заплатил за два номера и вышел из гостиницы, мои широко раскрытые глаза недоверчиво провожали его до двери. Я не сомневалась, что он услышал мои мысли о побеге, и он дает мне полную свободу действий в городе? Меня грызло беспокойство, но я не позволила бы этому повлиять на мое решение.
Солнце еще не село, поэтому я прогулялась по вымощенным кирпичом улицам, чтобы кое-что купить. Я купила еще немного мыла и пару рубашек и брюк. Я использовала деньги, которыми собиралась заплатить Уэстону. Я тешила себя мыслью, что он их больше не получит.
Когда я наткнулась на простое деревянное здание, меня потянуло к нему, и я не смогла удержаться, чтобы не зайти внутрь.
Звякнул колокольчик, когда я открыла дверь, и множество разных ароматов ударили мне в нос. Они пахли домом. Как бабушкины травы. Чувство меланхолии охватило меня вместе с ними.
Молодая женщина стояла за прилавком, вопросительно глядя на меня, прежде чем улыбнуться.
— Могу я помочь вам кое-что найти?
Ее улыбка стала озорной.
— Может быть, зелье, которое поможет соблазнить определенного мужчину?
Покупали ли женщины подобные зелья? Почему бы просто не найти мужчину, которому они нужны?
Женщина обошла прилавок.
— Некоторые женщины не так красивы, как ты; у них не могло быть мужчины, которого могла бы заполучить ты.
Я поморщилась. О, идеально. Еще один телепат.
Она улыбнулась при этой мысли.
— Ты знаешь еще одного?
— К сожалению, — проворчала я.
Она мелодично рассмеялась, и это принесло с собой умиротворение. Мои мышцы и разум были слишком расслаблены, чтобы беспокоиться о внезапной перемене.
— Ты знаешь что-нибудь об олиановом мыле? — я спросила.
Она задумчиво поджала губы.
— Ах да, это свадебная традиция Сильвии, не так ли?
— Я думаю, что да, но я не уверена. Пожилая женщина заставила меня умыться этим средством, и после этого у мужчин была на меня странная реакция, — объяснила я.
— Звучит как скучающая сильвианская женщина, — задумчиво произнесла она.
— Эти мужчины… некоторые не могли оставить тебя в покое, а другие не могли уйти быстрее?
Мои глаза загорелись.
— Точно!
— Ну, если я правильно помню, мыло пахнет по-разному для каждого мужчины. Это не должно быть заметно другим женщинам, кроме той, которая им пользуется. Мыло показывает мужчине, совместим ли он с вами. Для кого-то, кто не подходит тебе, это будет пахнуть отвратительно, а для того, кто подходит, — соблазнительно. Запах зависит от шкалы совместимости. В Сильвии невесты моются с мылом перед свадьбой, и если жениху неприятен запах аромата невесты, свадьба отменяется.
Я восприняла всю информацию и почувствовала облегчение, получив ответы на некоторые вопросы. Какими бы незначительными они ни были. Мы с Уэстоном явно находились на противоположной стороне шкалы совместимости. Я вспомнила его реакцию и его отвращение. Я вовсе не предполагала, что мы совместимы — я была его пленницей.
Женщина с интересом наблюдала за мной, когда я взяла книгу с одной из ее полок.
История Алирии и пророчества Печати.
Я сдула пыль с обложки книги в кожаном переплете. Она была слишком большой, чтобы носить ее с собой, но мне не терпелось посмотреть, что внутри.
— Не возражаешь, если я взгляну? — спросила я.
— Будь моим гостем.
Она указала в угол комнаты, где стояли маленький деревянный стол и стул. Я могла поклясться, что раньше их там не было, и нерешительно оглянулась на нее, но она только улыбнулась.
Я села за стол, и старая книга зашуршала, когда я ее открыла. Мои руки покрылись гусиной кожей, когда я прочитала самое первое предложение.
Будущее Алирии находится в руках одной женщины. Дочери короля и дочери блудницы.
Дрожь пробежала у меня по спине от правды о моей матери. Но если бы я была дочерью короля, конечно, я бы не жила в коттедже. Может, я и была бастардом, но к королевскому бастарду все равно относились лучше, чем к простому крестьянину.
Ее волосы светлые, как пшеница на Западе, глаза темные и выразительные, как озеро Клэр, а ум такой же сильный, как и слабое тело.
Еще одна волна дрожи пробежала у меня по спине, и я потерла руки. Это попало в цель. Я прочитала еще один отрывок о том, когда, по их мнению, должна была родиться "женщина", чего не было примерно еще двести лет.