Сиринга

Алексей Иванов

Сиринга

Глава 1

Шли годы. Друг за другом, как медленные лани.

После того, как Эхион разменял родовое гнездо в Дельфах на две квартиры, на Первом и Третьем участках, сам Пенфей обосновался на Первом участке, а его мать Агава – на Третьем.

Когда Банан дал Пенфею прочитать «Кассандру», тот пригласил его спуститься на квадраты Агавы и лишь там критически заметил:

– Если бы ты и в жизни был таким же умным, как в своей книге, тебе б цены не было. Задним умом и дурак богат. А в жизни нужно соображать налету!

– Так я и пытаюсь стать умным «методом от противного», – возразил Банан. – От того, каким противным я был.

– И меня ты сделал тут каким-то монстром! Мне, конечно, приятно, что я тут такой крутой…

– Я просто сжал тебя там до пары дней.

– Ну, так-то, да, – задумчиво заметил Пенфей, перелистывая тетрадку. – Всё, вроде бы, верно. Так-то оно и было. На самом деле.

– Но, думаю, дальше ты станешь ещё круче! Мне придется ещё сильнее тебя сжимать – в объятьях крепких фраз.

– Так ты что, и дальше писать собрался?

– Ну, да. Другой-то работы у меня нет. Да и не вижу я уже смысла работать на берегу.

– Ну, так-то, да. На судне тебя и покормят. И жилье и робу дадут. Да и на работу далеко ходить не надо. Проснулся и – полетел! А если ещё и денег в конце рейса отвалят, то вообще красота!

– А в рейсе-то делать нечего, вот я и перепросматриваю своё недавнее прошлое, как на замедленной перемотке. Гоняя его туда-сюда. И наблюдаю кто, где и как пытался меня кинуть. Так что всё, что ты мне сейчас скажешь, может быть использовано против тебя! Я серьезно!

– Да, ну тебя, – отмахнулся тот.

– Так я уже сейчас запоминаю эту сценку чтобы в рейсе описать её во всех деталях, – усмехнулся над ним Банан. – Поэтому у нас тут не просто общение, а театр на дому. Так что приосанься и перестань уже ковырять в носу, – ударил он его по руке.

– Да тише ты, палец мне сломаешь!

– Никакого уважения! Раньше вообще боялись литераторов. Они ходили за всеми с блокнотиками и что-то там царапали. А в выходные в газете выходил фельетон с реальными героями их наблюдений. Так что литераторов просто шарахались и никуда в общество не впускали. Чтобы те не высмеивали их недостатки.

– Так вот ты чем тут занимаешься! – разозлился Пенфей, выстреливая мизинцем в стенку. – Вынюхиваешь? Компромат на меня собираешь? А ну, вали отсюда!

– Что-о? – оторопел Банан.

– Да, ладно, шучу я. Высмеивать недостатки – это хорошо. Я и сам этим постоянно занимаюсь. Только не словом, а – делом. Ещё и навариваясь на этом. А не жду, пока мне заплатят за статейку.

– Только я высмеиваю не только чужие, но, заодно, и свои недостатки. Ведь именно они и послужили источником моих слабостей, которыми лишь воспользовались те, кто пытался меня кинуть. Чтобы больше уже не наступать на эти «грабли».

– Если бы я стал свою жизнь описывать, то, наверное, вообще бестселлер вышел бы!

– Так в чем же дело, ручку дать?

– Но я, наверное, не смогу писать. Потому что я сразу же вижу всю ситуацию целиком и тут же делаю нужные выводы, а не через полгода в море.

– Я пока живу на берегу, тоже так думаю. И только потом, когда перепросматриваю в рейсе ситуации, мне постепенно открываются всё новые и новые их стороны, которых я не замечал только потому, что был так увлечён текущим моментом, что многое упускал. Из-за того, что меня это в тот момент не интересовало.

– Ну, что ж, учиться никогда не поздно. Может, что-нибудь из тебя в конце концов и выйдет толкового. А не только глупая писанина.

Глава 2

Жизнь – это пошлая сальная шутка над мечтой.

Один в поле не робот. Лишь среди других биомашин ощущаешь себя среди гигантского комплекса взаимообслуживания.

Подчиненные внутренней диктатуре потребностей, подхлестываемые невозможностью их удовлетворения и поощряемые подачками со стороны всё время окружающей действительности, люди загружают в свои мозги программу удовлетворения биомашины организма и, зацикливаясь на её исполнении, замыкают на ней своё саморазвитие. Они поклоняются двум богам – любви и дружбе. Но второму – как-то с оглядкой. Постепенно понимая, что у друзей есть только два слова: «дай» и «займи». Остается только один – любовь. Это дружба без отдачи. Халява. Настоящий рай!

Обладая абсолютным познанием мира, Ганеша не понимал только одного: что он здесь делает, среди этих биороботов? Что он должен постигнуть? Найти какой-то ключ, разгадку. Решить эту головоломку и перейти на следующий этап: туда, не зная куда.

Но на этой планете необходимо было не дать этой биосистеме подмять тебя под себя и сделать её составной: таким же биороботом, в которого требовало от него превратиться, и с каждым годом всё настойчивей, его орущее, жрущее, пьющее тело. Мяса! Мяса! Мяса! Тело жаждало «вина, хлеба и зрелищ!» А его внутренний раскол на мирского Банана (я-для-других), философа Аполлона (сверх-я) и ангелоидного Ганешу (я-для-себя) находило смешным и никчемным. И эти их нередкие споры немало его озадачивали.

Ганеша жалел биороботов, они были так наивны.

Но Аполлон, после серии экспериментов не испытывавший к ним ничего, кроме брезгливого отвращения, говорил ему, что они сами выбрали себе такой формат бытия. И даже если Ганеша снова попытается им помочь, всё одно попятятся «на круги своя».

И Банану не оставалось ничего, как только тупо использовать девушек по мере своих потребностей. Выслушивая, если он отступал от общепринятых норм, нытье или сентиментальные разглагогольствования Ганеши. А то и получая нерукотворческие подзатыльники и зуботычины от Аполлона. Банан, теоретически, был телом. Такая у него была работа.

Не имея возможности ни покорить высшее общество, подобно Люсьену де Рюбампре, ни завоевать его, подобно д’Артаньяну, так как имел не укомплектованную экипировку, Банан был заброшен в его тыл. Хотя коня давно уже заменила машина, плащ – имидж, а меч… Как был, так и остался мечом, только и жаждущим воткнуться в тугую плоть.

И был познакомлен Пандорой, подружкой Пенфея, со Сфеной. Дабы растормошить после рейса его симпатический отдел не особо-то уже и нервной системы.

Весело пообщавшись, Банан сам раскрасил ногти Сфены в разные цвета лаком Пандоры, говоря при этом, что он сам именно так ногти и красил бы.

– Но на этой планете парни почему-то так не делают. Хотя красную помаду для губ, как известно, изобрели именно французы, чтобы губы были у них видны сквозь бороду. И я вынужден красить свои ногти лишь защитным бесцветным лаком, чтобы они не слоились во время работы в море от солёной воды. А губы – бесцветной помадой, чтобы они не трескались в трюме от мороза.

Всё порываясь накрасить ей лицо, говоря:

– Ты будешь моей прелестной статуей! Моим произведением искусства быть. То есть – по-настоящему прекрасной!

И буквально через пару дней был приглашён Горгоной, более куртуазной сестрой Сфены, совершить вечерний променад в её седане. С целью сбора информации о потенциальном женихе её подруги. Под блеск, сверкание и кутерьму ночного города, причудливо переливавшихся по длинному капоту её мощного авто. Где Банан самодовольно похвастал тем, что прибыл на Зеилю из Центральной галактики в качестве Творца Вселенной.

– Но сейчас я занимаю на вашей планете весьма скромную должность Планетарного Творца.

Которая, если честно, мне претит. Так как мне теперь приходится денно и нощно создавать для человечества Учение, которое повысит ваш духовный и интеллектуальный уровень на абсолютно новую ступень. Привлекая для этих целей в качестве топ-моделей самых красивых и соблазнительных героинь.

– Таких, как мы? – впервые улыбнулась Горгона.

– Чтоб не быть занудой в глазах читателей, как другие духовные наставники.