Обратный отсчет

Вчера в комнате для гостей ночевала Тесса. Она очень обрадовалась, когда Николь попросила ее присмотреть за Куинн, сказав, что она хочет устроить себе день спа. Вынужденная ложь, поворотный момент: Николь наконец-то собралась выйти из дома без дочери. Она решила поехать к Морган Кинкейд и поговорить с ней, наконец-то познакомиться лично. Морган так и не ответила на ее сообщение, но сегодня Николь встретится с ней и признается, кто она такая. В конце концов, Морган ведь сама предложила ей помощь. И Николь эта помощь была жизненно необходима, но только от того, кому она могла доверять. Того, кто на самом деле поймет ее и ту боль, которую она много лет носит в себе.

Но теперь, когда настало время действовать, на нее нахлынули опасения. Как же она уйдет из дома без дочери? О чем она вообще думала? Вдруг Донна появится, пока ее нет? Вдруг Куинн перестанет дышать, а Тесса отвлечется? Она взяла дочку на руки и обняла ее так сильно, что та заплакала.

— Давай я ее возьму, — предложила Тесса, войдя в комнату. Ее лиловый комбинезон от «Дыхания» был забрызган водой: она только что мыла посуду.

Николь успокаивало присутствие подруги, но Куинн столько раз будила ее ночью, что Тесса выглядела очень утомленной. Сможет ли она смотреть за малышкой весь день и не уснуть? К счастью, неловкость их прошлой встречи как-то сгладилась. Тесса не заговаривала о «Дыхании». Николь была ей за это благодарна, но все-таки чувствовала, что они отдалились. Возможно, по ее вине. Тесса, как обычно, была спокойна и готова помочь.

— Не наводи порядок, когда я уйду, — сказала она, все еще обнимая дочь, не в силах отпустить ее, — включу потом посудомойку. Главное, смотри за Куинн.

— Я не против. Ну а теперь давай ее мне, — ответила Тесса. Девочка протянула к ней руки и схватила ее за косичку. — Видишь? Я ей нравлюсь. Она тебе говорит, что все нормально и ничего страшного, если ты ненадолго уйдешь.

Николь неохотно передала Куинн Тессе, еще раз напомнив, что нужно придерживать ей головку.

— Не волнуйся, я только что снова прошла курс по первой помощи и знаю, как поменять подгузник. А ты уже записалась в «Полуостров». Их процедуры по уходу за лицом просто бесподобны! Ты ведь воспользуешься случаем и сделаешь не только массаж, правда?

Почему Тесса задает ей так много вопросов? Почему побуждает ее подольше не возвращаться домой? Может, хочет что-то выведать? Но посмотрев на спокойное лицо подруги, Николь снова устыдилась. Опять чувство вины делало ее параноиком.

Несмотря на то что Николь окружила себя всеми оттенками фиолетового, она так и не смогла полностью сбаласировать свою чакру третьего глаза, которая отвечала за самую глубокую осознанность. Но если бы ей удалось поговорить с Морган, она бы увидела вещи такими, какие они есть на самом деле.

Она глянула на часы. Если она сейчас выйдет, то еще застанет Морган дома. Она представится, они поговорят и доверятся друг другу. Николь поймет, на самом ли деле эта женщина такая добрая и понимающая, какой кажется при онлайн-общении.

Николь погладила бархатистую щечку Куинн:

— Не знаю, как смогу уйти без нее.

Тесса посмотрела на подругу, и в этом взгляде Николь прочитала непривычную жесткость.

— Ты должна. Если не пойдешь, позвоню твоему врачу.

Николь уже открыла рот, чтобы ответить, но передумала, снова напомнив себе, что ее подруга о ней заботится.

Она ожидала, что на нее вот-вот навалится привычное утомление, изнуряющая апатия, которая начиналась уже с утра, но, к своему удивлению, почувствовала бодрость и оживление. Она еще не принимала сегодня «Ксанакс». Может быть, он ей больше не нужен?

Поцеловав по очереди Куинн и Тессу, Николь впервые с рождения дочери вышла из дома одна.

Остановившись на крыльце, она посмотрела по сторонам. Рядом никого не было. Тогда Николь двинулась в путь. Вдруг Морган поможет ей и она наконец станет такой матерью, какой заслуживает ее дочь?

Глава двадцать девятая

Морган

Мы проходим вслед за Донной в гостиную. Это комната в форме буквы L, бо́льшую часть которой занимает коричневый замшевый диван. На стенах нет фотографий, в интерьере никаких деталей, говорящих о личности хозяйки. И у Бена, и у Донны настолько безликие, стерильные жилища, что по ним ничего не скажешь об их обитателях.

Мы стоим, я по-прежнему сжимаю перцовый баллончик в своей сумочке. Неважно, что эта женщина кажется хрупкой. Николь мертва, и мы пока не знаем, какую роль в этом сыграла Донна.

— Вы что-то сделали с моей сестрой? — спрашивает Бен тихо.

— Я никогда не желала ей смерти, — отвечает она со слезами на глазах.

Я жду, что Лейтон продолжит разговор, но он молча стоит, как приклеенный, у стены напротив дивана. Приходится заговорить мне:

— Полиция знает, что Николь кто-то преследовал, и у нас есть основания полагать, что так оно и было. Это вы? Вы и за нами следили?

Донна закрывает лицо руками, ее плечи трясутся, но она не издает ни звука. Я отступаю, мне становится нехорошо.

— Донна, что вы сделали? — спрашивает Бен.

Отняв руки от лица, она говорит ему:

— Пару месяцев назад ко мне приходила журналистка. Сказала, что знает кое-что о прошлом Николь и хочет побеседовать со мной об этом. Она собирала компромат на нее и на «Дыхание». Я видела статью в «Чикаго Трибьюн» и не могла поверить, что Николь ждет ребенка. Я пришла в ярость: почему это у нее будет ребенок, если я своего лишилась?!

По ее щекам текут слезы.

— Никто не хотел говорить со мной об Аманде. Даже Флинн, ее отец. Он говорил, что все осталось в прошлом, что надо позволить нашей дочери покоиться с миром. Но как? Как мать может это сделать? Я так обрадовалась, что журналистка захотела меня выслушать, что рассказала ей все о дне, когда умерла Аманда. И о том, что подозревала, будто Николь сошла с ума и убила мою девочку.

У меня в душе все переворачивается.

— Продолжайте, — требую я.

— Она слушала очень внимательно и приняла мою сторону. Впервые кто-то меня слушал, кто-то верил мне. Она уехала, потом еще раз приезжала. Она уже собиралась сдавать статью, но ей нужны были детали, чтобы написать об Аманде более ярко. Я показала ей все ее платьица, которые храню. Даже мой бывший муж не знает, что они до сих пор у меня. Все остальное он выбросил много лет назад против моей воли. Я на время дала журналистке одеяльце Аманды и мобиль с бабочками, который очень нравился малышке, чтобы она сфотографировала их для публикации. Журналистку, по ее словам, тревожило, что Николь будет плохо заботиться о своей дочке.

Ее голос прерывается, и она берется за спинку дивана, чтобы не упасть.

Мы с Беном переглядываемся.

— Вы посылали моей сестре письма с угрозами? — спрашивает он.

— Да, — отвечает она, и ее лицо напрягается, — да, я хотела, чтобы она признала свою вину. Хотела, чтобы она себя чувствовала так же, как я после смерти Аманды. Но я прекратила это делать много лет назад, — Донна нервно натягивает на горло ворот белой футболки, — пять лет назад.

Поскольку я много работала с самыми разными людьми, я разбираюсь в психологии. Я вижу перед собой сломленную, страдающую манией женщину, и действовать дальше надо очень осторожно.

— Вы были на платформе, когда Николь погибла? — спрашиваю я как можно более нейтральным тоном.

— Что? Нет! — отвечает Донна. — Я признаю, что посылала ей письма, но и все. Хотя я рада, что она прыгнула. Но я тут ни при чем.

Бен глубоко вздыхает. Похоже, она говорит правду. Ее не было на платформе.

Мне на ум приходит одна мысль:

— А журналистка, которая приезжала, оставила вам свой телефон? Как ее зовут?

— Странно, но нет, — отвечает Донна. — Она звонила мне сама. А статья так и не вышла.

Кто же она, эта журналистка? Это она следила за мной и хотела убить нас возле дома Николь? Она преследовала Николь? Неужели журналист зайдет так далеко, чтобы собрать материал?