Страница 6 из 7
— Язычество какое-то.
— Напротив, это божественные символы, символы жизни. На Марсе тоже была пора, когда человек перестарался в своем стремлении подальше уйти от своих животных предков. Но люди Марса поняли: чтобы выжить, надо перестать допытываться, в чем смысл жизни. Жизнь сама по себе есть ответ. Цель жизни в том, чтобы воспроизводить жизнь и возможно лучше ее устроить. Марсиане заметили, что вопрос: «Для чего жить?» — родился у них в разгар периода войн и бедствий, когда ответа не могло быть. Но стоило цивилизации обрести равновесие, устойчивость, стоило прекратиться войнам, как вопрос опять-таки оказался бессмысленным. Когда жизнь хороша, нет нужды в обоснованиях.
— Послушать вас, так марсиане были довольно наивными.
— Только пока наивность себя оправдывала. Кончилось тем, что они стали излишне усердно все ломать и развенчивать. Они сочетали вместе религию, искусство и науку, ведь наука в конечном счете — исследование чуда, коего мы не в силах объяснить, а искусство — толкование этого чуда. Они не позволяли науке сокрушать эстетически прекрасное. Это же все вопрос меры. Землянин рассуждает: «В этой картине цвета, как такового, нет. Наука может доказать, что цвет — это всего-навсего определенное расположение частиц вещества, особым образом отражающих свет. Следовательно, цвет не является действительной принадлежностью предметов, которые попали в поле моего зрения». Марсианин, как более умный, сказал бы так: «Это чудесная картина. Она создана рукой и мозгом вдохновенного человека. Ее идея и краски даны жизнью. Отличная вещь».
Они помолчали. Сидя в лучах предвечернего солнца, капитан с любопытством разглядывал безмолвный прохладный городок.
— Я бы с удовольствием здесь поселился, — сказал он.
— Вам стоит только захотеть.
— Вы сомневаетесь в моем желании?
— Кто из ваших людей способен по-настоящему понять все это? Они же профессиональные циники, их уже не исправишь. Зачем вам возвращаться на Землю вместе с ними? Чтобы равняться на Джонсов? Чтобы купить себе точно такой вертолет, как у Смитов? Чтобы слушать музыку не душой, а бумажником? Здесь, в одном дворике, я нашел запись марсианской музыки, сделанную не менее пятидесяти тысяч лет тому назад. Она все еще звучит. Такой музыки вы в жизни больше нигде не услышите. Оставайтесь и будете слушать. Здесь есть книги. Я уже довольно свободно их читаю. И вы могли бы читать.
— Все это звучит заманчиво, Спендер.
— И все же вы не останетесь?
— Нет. Спасибо за предложение.
— И вы, разумеется, не согласны оставить меня в покое. Мне придется всех вас убить.
— Вы настроены оптимистически.
— Мне есть за что сражаться и ради чего жить, поэтому я лучше вас преуспею в убийстве. У меня теперь появилось нечто, заменяющее религию. Это все равно что заново учиться, как дышать. И как лежать на солнышке, загорая, впитывая солнечные лучи. И как слушать музыку и читать книги. А что мне может предложить ваша цивилизация?
Капитан переступил с ноги на ногу. Он покачал головой.
— Мне очень жаль, что так получается. Всего этого жаль…
— Мне тоже. А теперь, пожалуй, пора отвести вас обратно, чтобы вы могли начать вашу атаку.
— Пожалуй.
— Капитан, вас я убивать не стану. Когда все будет кончено, останетесь живы.
— Что?
— Я с самого начала решил пощадить вас.
— Вот как…
— Я отделю вас от остальных. Когда они будут убиты, возможно, и вы одумаетесь.
— Нет, — сказал капитан. — В моих жилах слишком земная кровь. Я не смогу дать вам уйти.
— Даже если у вас будет возможность остаться здесь?
— Да, как ни странно, даже тогда. Не знаю, почему. Никогда не задавался таким вопросом. Ну, вот и пришли.
Они вернулись на прежнее место.
— Пойдете со мной добровольно, Спендер? Предлагаю в последний раз.
— Благодарю. Не пойду. — Спендер вытянул вперед одну руку. — И еще одно, напоследок. Если вы победите, сделайте мне услугу. Постарайтесь, насколько это в ваших силах, оттянуть растерзание этой планеты, хотя бы лет на пятьдесят, пусть сперва археологи потрудятся как следует. Обещаете?
— Обещаю.
— И еще, — если от этого кому-нибудь будет легче — думайте обо мне, как о безнадежном психопате, который летним днем окончательно взбесился, да так и не пришел в себя. Может, вам легче будет…
— Я подумаю. Прощайте, Спендер. Счастливо.
— Вы странный человек, — сказал Спендер, когда капитан зашагал вниз по тропе, дыша жарким ветром.
Капитан вернулся к своим людям, седым от пыли, совершенно потерянный. Он щурился на солнце и тяжело дышал.
— Выпить есть у кого? — спросил капитан.
Он почувствовал, как ему сунули в руку прохладную флягу.
— Спасибо.
Он глотнул. Вытер рот.
— Ну, так, — сказал капитан. — Будьте осторожны. Спешить некуда, времени у нас достаточно. С нашей стороны больше жертв быть не должно. Вам придется убить его. Он отказался пойти со мной добровольно. Постарайтесь уложить его одним выстрелом. Не превращайте в решето. Надо кончать.
— Я раскрою ему его проклятую башку, — буркнул Сэм Паркхилл.
— Нет, только в сердце, — сказал капитан. Он отчетливо видел перед собой суровое, полное решимости лицо Спендера.
— Его проклятую башку, — повторил Паркхилл.
Капитан швырнул ему флягу.
— Вы слышали мой приказ. Только в сердце.
Паркхилл что-то проворчал себе под нос.
— Пошли, — сказал капитан.
Они снова рассыпались, перешли с шага на бег, затем опять на шаг, поднимаясь по жарким склонам, то ныряя в холодные, пахнущие мхом пещеры, то выскакивая на ярко освещенные открытые площадки с пахнущими солнцем каменными плитами.
«Отвратительно быть ловким и расторопным, — думал капитан, — когда в глубине души не чувствуешь себя ловким и не хочешь им быть. Подбираться тайком, разрабатывать планы и невесть что о себе воображать. Ненавижу это чувство правоты, когда в глубине души я не уверен, что прав. Кто мы, если разобраться? Большинство?.. Чем не ответ: ведь большинство всегда непогрешимо, разве нет? Всегда — и не может даже на миг ошибиться, разве не так? Не ошибается даже раз в десять миллионов лет?..»
Он думал: «Что представляет собой это большинство и кто в него входит? Что у них делается в голове, как они стали именно такими, неужели никогда не переменятся, и каким образом меня занесло в это чертово большинство? Я чувствую себя гадко, что это: клострофобия, боязнь толпы или просто здравый смысл? Может один человек быть правым, хотя бы весь мир был уверен в своей правоте? Не будем об этом думать. Будем ползать на брюхе, волноваться и спускать курок. Вот так! И так!»
Его люди перебегали, падали, снова перебегали, приседая в тени, и скалили зубы, хватая ртом воздух, потому что атмосфера была редкая, не приспособленная для бега; атмосфера была редкая, и им приходилось по пяти минут отсиживаться, тяжело дыша, видя черные искры, жмурясь, глотая редкий воздух, которым никак не насытишься, наконец опять вставать на ноги и поднимать винтовки, чтобы пробивать отверстия в редком летнем воздухе, жаркие громкие отверстия.
Спендер лежал на одном месте, ведя редкий огонь.
— Размажу по камням его проклятые мозги! — завопил Паркхилл и побежал вверх.
Капитан прицелился в Сэма Паркхилла. И отложил пистолет, с ужасом глядя на него.
— Что вы затеяли? — спросил он обессилевшую руку и пистолет.
Он едва не выстрелил в спину Паркхиллу.
— Господи, что это я!
Он видел, как Паркхилл закончил перебежку и упал, найдя укрытие.
Вокруг Спендера медленно стягивалась редкая движущаяся цепочка людей. Он лежал на вершине, за двумя большими камнями, устало кривя рот от нехватки воздуха, и под мышками с обеих сторон были большие темные пятна пота. Капитан видел эти камни. Их разделял просвет, сантиметров около десяти, и в него было видно ничем не защищенную грудь Спендера.
— Эй, ты! — крикнул Паркхилл. — У меня тут пуля припасена для твоего черепа!