Страница 24 из 25
Еще более интересный, чем даже Хасдай ибн Шапрут, персонаж – Самуэль ибн Нагрела, министр эмира Гранады Хаббуса служит как бы опознавательным знаком наступления золотого века для евреев Испании. Нам хорошо известна жизнь этого человека, обладавшего разносторонними талантами, в основном благодаря дошедшим до нас его поэмам биографического характера. Портрет, вырисовывающийся при чтении этих поэм, заставляет вспомнить о принцах эпохи Возрождения, а арабская Испания с ее войнами, интригами, политической раздробленностью и интеллектуальным кипением во многом напоминает Италию XVI века.
Абу-Ибрахим Самуэль бен Йосеф Халеви ибн Нагрела – таково его полное арабское имя, – родился в 993 году в Кордове в богатой еврейской семье. Он получил превосходное образование, одновременно еврейское и арабское, как это было принято. Будучи глубоко религиозным человеком, он с раннего детства был убежден, что рука Бога предназначила его для великих свершений. «Я буду столь же твердо держаться Твоей воли как я держу меч; отражая вражеские мечи, я буду полагаться на Твой…», – восклицает он в одной из своих поэм. После юности, полной приключений и о которой почти ничего не известно, он смог заслужить доверие эмира Хаббуса. По одной из легенд он добился этого благодаря своему искусству каллиграфа; он считался выдающимся мастером высокочтимого и процветающего искусства арабской дипломатической переписки. Показательно, что по поручению своего монарха ему приходилось командовать войсками в ходе нескольких военных кампаний.
Но этот еврейский военачальник в неменьшей степени прославился на поприще религиозной полемики. Он составил на арабском языке диссертацию, в которой приводятся различные внутренние противоречия, содержащиеся в Коране. Этим он вызвал гнев своего старинного друга Ибн Хазма, знаменитого андалусского богослова, который яростно напал на него:
«Восстал человек, преисполненный ненависти к нашему Пророку… Его презренная душа гордится накопленным богатством; золото и серебро, переполняющие его дом, возбуждают в нем низменные страсти; он написал книгу, чтобы перечислить противоречия в словах Бога в Коране… Пусть эмир удалит от себя этих людей, грязных, дурно пахнущих, нечистых и проклятых, которым Бог послал унижение, позор, падение и злобу, каких не знает ни один другой народ. Помните, что одежды, в которые они одеты Господом, более опасны, чем война и более заразны, чем проказа…»
Подобные вспышки страстей могли способствовать возникновению антиеврейских волнений, которые и произошли в Гранаде через поколение. Но общий климат мусульманской терпимости, еще более усиленной безбожием, распространенным в Андалусии в большей степени, чем где-либо в мусульманском мире того времени, благоприятствовал тому хору похвал, которыми другие арабские авторы засыпали Ибн Нагрелу. Один из них, его придворный Мунфатиль, восклицал:
«Вместо того, чтобы пытаться понравиться Богу, обнимая черный камень Мекки, /мусульмане/ должны были бы целовать твои руки, поскольку они приносят удачу. Благодаря тебе я добился здесь всего, чего желал, я надеюсь, что благодаря твоему заступничеству мои желания будут удовлетворены и в ином мире. Когда я нахожусь с тобой и близкими тебе, я часто исповедую религию, которая предписывает соблюдать субботу; когда я нахожусь с моим народом, я исповедую ее в тайне».
У андалусских поэтов иногда были и другие причины любить субботу, но также связанные с евреями. «Что заставило меня любить субботу? – говорится в песне Ибн аз-Закака из Алсиры, – Это день, когда со мной та, которую я люблю [т. е. еврейка-возлюбленная поэта]. Разве это не поразительно, что для меня, мусульманина и ханифа, лучшим днем является суббота?»
Весьма вероятно, что современный читатель должен скорее предпочесть аз-Закаку поэта Ибн Алфаха, посвятившего траурную оду сыну Ибн Нагрелы: «Для меня, – пишет он, – верность – это религия, и она велит мне оплакивать этого еврея».
Еврей – всемогущий министр и одновременно военачальник безусловно представляет собой исключительное явление в истории еврейской диаспоры. Однажды, избежав большой опасности, Ибн Нагрела дал обет в знак признательности составить новый комментарий к Талмуду. Он сдержал свое обещание, и этот трактат у многих поколений пользовался авторитетом. Еще один из его трудов «Мево га-Талмуд» вплоть до настоящего времени включается в полные издания Вавилонского Талмуда. Но во время войн и боев этот ученейший знаток Закона прибегал к таким же хитростям и к такой же жестокости, как и его противники. В одной из своих поэм, которую он написал для традиционного субботнего чтения и для воспитания детей, он призывал могильщиков выкопать особенно глубокую могилу для врагов, которых он только что победил. В послании, адресованном сыну, он давал ему такой совет:
«Сообщать в изящных выражениях своему врагу хорошие новости, Но всегда остерегаться его,
Проглатывать нанесенные им оскорбления
И в удобный момент пронзить его одним ударом шпаги…»
Таков был этот человек, решивший, что традиционный титул паси, или вождя евреев, недостоин его, и потребовавший заменить его титулом нагида или принца. Его власть единодушно признавалась всеми евреями Испании и простиралась за ее границы. Он находился в переписке с еврейскими мудрецами Вавилона и покровительствовал наиболее уважаемым раввинам своего времени, а также знаменитому философу Ибн Габиролю. После его смерти в 1058 году его сын Иосиф Ибн Нагрела унаследовал его положение. Но процветание этой семьи уже давно вызывало недовольство завистников. Соперник Ибн Хазма поэт Абу Исхак из Эльвиры восклицал:
«Предводитель этих обезьян украсил свой дворец инкрустациями из мрамора, он приказал построить там фонтаны, в которых течет самая чистая вода, и пока он заставляет нас дожидаться у него за дверями, он насмехается над нами и над нашей религией. Если я скажу, что он столь богат, сколь и вы, о мой повелитель, я скажу правду. О! Поспешите зарезать его, принести его в жертву, это воистину жирный агнец для заклания! Не давайте пощады его близким и его союзникам, ведь и они тоже собрали огромные сокровища…»
В 1066 году, во время короткого народного восстания, Иосиф Ибн Нагрела был распят обезумевшей толпой, большое число евреев было убито. Вероятно, что уцелевшим пришлось на некоторое время покинуть Гренаду.
Еврейские и арабские тексты той эпохи содержат множество подробностей о карьере и выдающихся достижениях таких людей, как Хасдай ибн Шапрут или Ибн Нагрела, но социальная и экономическая жизнь евреев арабской Испании известна в гораздо меньшей степени. Иногда какой-то раввинистический источник может пролить свет на определенную проблему. Так из респонсов Маймонида следует, что где-то в Испании существовали серебряные рудники или мастерские, принадлежавшие нескольким еврейским и мусульманским партнерам. При этом доход или кассовая выручка по пятницам полностью принадлежала еврейским партнерам, а по субботам – мусульманским.
Неисчерпаемая Каирская гениза среди прочего содержит и документы о коммерческих отношениях между евреями Египта и арабской Испании. С другой стороны, не вызывает сомнений, что близость христианской Европы способствовала процветанию этих естественных посредников между двумя цивилизациями, каковыми являлись евреи. Так, начиная с IX века, в различных исторических документах появляются данные о еврейской общине в Сарагосе на Эбро недалеко от французской границы. К 825 году император Людовик Благочестивый даровал привилегию торговцу Аврааму из Сарагосы. В 839 году в Сарагосу бежит и совершает там обрезание обратившийся в иудаизм видный католик, состоявший на службе у императора. Через два столетия после падения Кордовского халифата, Сарагоса и соседний город Тудела, также на Эбро (кстати родной город великих мыслителей Йегуды Галеви и Авраама ибн Эзры), стали на некоторое время основными очагами еврейской культуры. У короля Сарагосы ал-Муктадира был министром еврей Хасдай Абу Фадл, большой ценитель философии, в свободное время занимавшийся поэзией. Он сочинял стихи преимущественно по-арабски, а перед смертью обратился в ислам.