Страница 17 из 22
Кассета закончилась. Денисов перевернул её. Джон МакЛафлин и индийский скрипач Шанкар в очень быстром темпе завели мелодию со сложным нечётным размером. Гитара со скрипкой устроили музыкальную дуэль – смотрины техники, мысли и культуры. Тон общению задавал европеец, гитарист который, по всему, отлично знал восточные лады, индус отвечал ему цветистыми народными фразами, гитарист задиристо отвечал ему сложной джазовой фразой, насыщая её подслушанным восточным ароматом, скрипач подхватывал её, обогащая её сочными индийскими руладами с мелизмами, как бы передразнивая своего соперника.
«Красота, – прошептал Денисов после очередных пассажей дуэта.– Вот музыка не подверженная конфликтам нашего века. Она уходит в будущее, зовёт людей к миру вне зависимости от цвета кожи, религии и политических взглядов».
***
Снег перестал идти, стало смеркаться, появились снегоуборочные машины, по-братски, дружелюбно перемаргиваясь, приветствуя друг друга, загорались уличные фонари. Плотный поток машин медленно тянулся по проспекту, подолгу застревая на перекрёстках. На автобусных остановках толпились люди, автобусы и троллейбусы ползли с запотевшими окнами, за которыми будто за стёклами душевой кабины угадывались смутные силуэты людей. Они подкатывали к остановкам, выплёвывали помятых пассажиров, забирали новых, рискованно стартуя с места: водители «легковушек» нахальничали, не уступали проезд. По тротуарам двигалась безликая масса, её всасывали в себя и выкидывали назад многочисленные магазины, подземные переходы; усатые, приплясывающие от холода кавказцы торговали ёлками. «Неумирающий кавказский бизнес – летом дыни, арбузы и фрукты, зимой ёлки, – отметил непроизвольно про себя Денисов, – мы уже к этому привыкли, как к данности».
У метро, движение застопорилось. На пешеходном переходе рядами выстроились торговцы всякой мелочёвкой. Тут же примостился старик с баяном, на асфальте лежал открытый футляр, в который нечасто бросали мелочь спешащие люди. Старик играл, опустив голову вниз. «Не от хорошей жизни в такую погоду выходят старики концертировать», – думал Денисов, включив поворотник, и, пытаясь перестроиться в левый ряд. Девица в Мерседесе, делала вид, что не видит его машину – она ему не уступила. Едущий за ней БМВ тоже проигнорировал включённый поворотник не «авторитетной» «шестёрки». Пропустив пять машин, ему удалось перестроиться. Вскоре поток машин пошёл живее, Денисов будто забыл для какой цели он выезжает: по обочинам стояли многочисленные голосующие люди, но он не останавливался, его уже который раз охватывало не раз приходившее, тоскливое, тревожное состояние.
«Зачем всё это? – неслось в голове. – Эта езда за проклятыми копейками, по мрачному, грязному городу… не твоё это… не твоё… сколько времени ты ещё будешь вот так колесить по улицам, «бродяжничать», как говорят некоторые «бомбилы», как долго ты сможешь этим заниматься, насколько тебя хватит? В конце-концов можно нарваться на следующего, не шутейного «Василия», который и выстрелить может. Машина вот-вот развалится, никакой перспективы, рутина, общение с людьми с тяжёлой аурой, это просто кабала какая-то, сколько времени потеряно на эту суету, ведь миллионы людей живут вообще без машин и как-то выкручиваются. Но это затягивает, как в лотерее, которая обещает выигрыш не в этот, так в следующий раз. К тому же, Денисов, ты всегда был законопослушным гражданином, а твои нынешние действия на самом деле противозаконны, хотя закона запрещающего левачить пока нет, это долго сидело в тебе занозой и мучило. Но вспомни, вспомни, в начале твоего шоферского пути ты стыдился, краснел, беря деньги у людей, а вот уже этого с тобой не происходит, равнодушно складываешь деньги в карман, как само собой разумеющееся. Боже, сколько раз твоя мудрая жена говорила, что нельзя на этом зацикливаться и, между прочим, ты ей обещал, что вот-вот поставишь своего старого коня у подъезда, а сам… Безвольный… играешь в прятки с совестью, обещаешь какому-то второму Денисову бросить курить, а сам продолжаешь курить. Мария, Мария, Мария! Любовь моя… Верная моя девочка, как же я люблю тебя! Куда я еду? Зачем я здесь? Я хочу всегда быть с вами, с тобой, моя любовь, и с сыном
Опять сорвался мокрый снег. Он въехал на Сенную площадь, и тут голосовали люди. Денисов видел людей с поднятыми руками, но не останавливался, он чувствовал себя разбитым и усталым. По привычке он чуть не остановился рядом с голосующим пожилым мужчиной, но какой-то голос внутри не дал ему этого сделать. Он представил себе, что сейчас придётся говорить с незнакомым человеком, ехать неизвестно куда, возможно теперь в обратную сторону. Ничто не могло теперь изменить его маршрута, сердце, верный навигатор любви, требовало этого, вело его домой.
По Садовой он на удивление быстро добрался до Невского проспекта. Движение было плотным, но задержек не было, вскоре он въехал на мост Александра Невского, и его стало охватывать волнение, нетерпеливое желание, сердечное жжение от радости встречи с самым любимыми людьми – женой и сыном.
И неожиданно, вслушиваясь в свои ощущения, он с удивлением обнаружил, (память сердца ему подсказала), что такое же волнение он чувствовал в молодости, когда спешил на свидание с Марией. Вспомнил, что она никогда не опаздывала на свиданья, приходила за пять-десять минут до назначенного времени. «Лапонька моя, – прошептал он, ощущая, как гулко и радостно бьётся сердце, – как прекрасно, когда ты любишь и любим!
В своём дворе он не стал искать место для парковки, заехал колёсами на поребрик. Выйдя из машины, посмотрел на окно своей квартиры: Мария стояла у окна. На свой этаж он вбежал. Дверь квартиры была приоткрыта, за ней его ждала Мария. Он шагнул к ней, обнял, уткнулся лицом в тёплую, пахнущую свежестью шею, чувствуя пульсирование крови, на глаза навернулись слёзы.
Мария гладила его по волосам, тихо шепча: «Что, что, родной? Устал. Замаялся, родной мой. Господь не посылает людям испытаний, которые они не могут перенести. Надо перетерпеть милый. Нет у нас с тобой другого пути. Всё наладится, Игорёк, успокойся, милый».
Она отодвинулась, взяла лицо мужа в ладони, глядя нежно в его глаза, прошептала:
– Унываешь? Знаешь, какой это грех и до чего может дойти человек, поддавшись унынию? Что ему может нашептать бес? Завтра воскресенье, дорогой мой неофит. И мы с тобой идём на Соборование, мне звонил отец Глеб, сообщил о том, что ему удалось собрать семь священников. Нам это будет душеполезно.
– Да, да, да, любимая, – шептал Денисов, улыбаясь блаженно.
– К Егору завтра опять придут одноклассники, они собираются пробыть у нас целый день, так, что у нас с тобой завтра день свободный, а после мне бы очень хотелось сходить на Смоленку, к Ксенюшке Петербургской, – говорила жена, и Денисов, неожиданно сказал себе: «Для этого стоило жить, чтобы вот так, как сейчас испытывать блаженство от речи, голоса, глаз, волос любимой».
2. Марголин
– Как ты, Дима?
Марголин сонно моргнул глазами, но глаз не открыл. Тревожный голос Елены доносился откуда-то издалека, но она сидела рядом на кровати, поглаживая его руку. Он хотел ответить: «Хорошо», но открыл рот и, как немой, только пошевелил губами. Рот пересох, он облизал губы, повёл заторможено глазами. Сон упираясь, неохотно покидал его, оставляя в голове тяжёлые, тревожные, тёмные пятна.
Продолжая поглаживать руку мужа, Елена заговорила, но голос всё ещё звучал так, будто она была где-то далеко.
– Тебе ночью сделали несколько уколов. Это был криз. Давление сбили, попутно ввели инъекции для поддержки сердца и успокоительное. Врач сказал, что тебе категорически противопоказаны нагрузки, запрещены стрессы, ты обязан отлежаться, и непременно обследоваться. В самом деле, Дима, не загоняй себя, ты хочешь оставить меня вдовой? – нежный голос Елены теперь был рядом.
– Просыпайся, Дима, просыпайся.
Марголин открыл глаза, приподнялся на спинку кровати, улыбнулся вымученной улыбкой.