Страница 8 из 9
Вообще Париж в ту пору считался центром возрастной проституции. В районе Сен-Дени работали женщины от 65 до 85 лет. Стройные, подтянутые, с пучком на голове они больше походили на завучей или заведующих библиотеками, нежели на проституток. Единственной приметой, намекающей на род их деятельности, были связки ключей на больших кольцах. Побрякивая ключами, они как бы намекали, что им есть куда привести клиентов.
Главным же моим парижским удовольствием стали бесконечные походы в музеи и на выставки. Входная плата всегда была высока, и я с радостью воспользовался студенческими льготами Школы Лувра, куда поступил учиться летом 1982 года. Учеба в Школе Лувра мне дала очень много, у меня сохранились конспекты лекций по истории интерьеров, мебели, декоративно-прикладного искусства за учебный 1982/83 год.
В Париже масса музеев. Великолепный и неисчерпаемый Лувр, кладезь всех знаний в мире искусства, в котором я бесконечно фотографировал для создания коллекции слайдов по истории моды; музей Мармотэн с редчайшими произведениями эпохи Наполеона и импрессионистов; Музей современного искусства в Центре Жоржа Помпиду с великолепными работами Натальи Гончаровой, Михаила Ларионова и Пабло Пикассо. Моим фаворитом в те годы был музей Аббатства Клюни – в старинном готическом здании собраны прекрасные произведения средневекового искусства, витражи, литье, эмали, короны визиготов, украшения, посуда и великолепная серия шпалер о Даме с единорогом. А также Музей Карнавале в моем любимом парижском районе Маре – старинный особняк с барельефами скульптора Жана Гужона, где некогда жила виртуозная писательница эпистолярного жанра мадам де Севинье, оставившая блестящее описание версальского стиля XVII века. Залы с мебелью, живописью, гобеленами, посудой… С радостью возвращаюсь туда и привожу своих студентов. А еще миниатюрный и прекрасный музей Коньяк-Жэ, тоже в Маре, c изумительной коллекцией живописи Галантного века – Буше, Фрагонара, Грёза, Гейнсборо, – собранной владельцами универмага «Самаритен». Редкие по красоте миниатюры, драгоценные табакерки, изысканная мебель, ковры, бисквиты… Париж – это кузница хорошего вкуса.
Таким раскрылся передо мной Париж – прекрасным, ужасным, опасным, обманчивым, романтичным, шумным, суетливым, беспечным, художественным и величественным… Вот уж поистине – город контрастов!
Маша
Тот, кто прочитал первую часть моих воспоминаний, наверняка знает, что не было бы в моей жизни никакого Парижа, если бы не любовь. Именно любовь позвала меня во Францию. Точнее – страх ее потерять. Моя возлюбленная, юная художница Маша Лаврова, урожденная Ященко, была вынуждена покинуть Москву и уехать во Францию. Мы познакомились в Москве в знаменитой Школе рабочей молодежи № 127, элитном учебном заведении для детей знаменитых родителей. Расскажу об этом чуть подробнее для тех, кто пропустил книгу «Фамильные ценности».
Маша провела детство в Париже, поскольку ее отец занимал высокий пост в торгпредстве. Машина мама, Инна Лаврова, работала переводчиком при посольстве. В семье росли две дочери – Маша и Катя. Маша жила с родителями, ходила в русскую школу для детей дипломатов, а Катя оставалась в Москве с бабушкой. И все было хорошо, если бы не любовь.
Во время строительства нового здания советского посольства по проекту Михаила Посохина на бульваре Ланна в 16-м квартале Парижа Инна познакомилась с французским архитектором Ги Торраном и моментально в него влюбилась. Тот ответил взаимностью. Случился роман, произведший в советском посольстве эффект разорвавшейся бомбы. Как это может быть – чтобы советская переводчица завела интрижку с французом, да еще при живом муже! Поднялся скандал. Обманутый муж тут же узнал об адюльтере и потребовал немедленного развода.
А вскоре Инна получила из Москвы телеграмму, поданную от имени матери: «Срочно вылетай, у Кати проблемы со здоровьем». Не почувствовав подвоха, Инна вместе со старшей дочерью кинулась в Москву. Стоит ли говорить, что телеграмма была подложной. Мышеловка захлопнулась. Оказавшись в Москве, Инна поняла, что во Францию ее больше никогда не выпустят.
Ги Торран осаждал любимую ежедневными звонками. Это был настоящий роман по телефону, как в фильме «Каждый вечер в одиннадцать» с Маргаритой Володиной в главной роли. (Кстати, Маргарита Володина тоже оказалась в Париже.) Когда все надежды на брак матери с недоступным французом рухнули, Маша нашла себе английского жениха, Ричарда Пойндера, литературоведа из Кембриджа, который был согласен на Машины брачные условия. Но жизнь всегда нам преподносит кучу неожиданных сюрпризов. В своем стремлении воссоединиться с Инной этот француз каталонского происхождения дошел до самого Франсуа Миттерана. Он требовал дать ему разрешение на вылет в Москву и право на заключение брака с советской гражданкой. И вот в один прекрасный момент Миттеран оказался за столом переговоров с нашим Леонидом Ильичом Брежневым. Им предстояло подписать договор о поставках газа из Советского Союза во Францию. Речь шла о газопроводе из Уфы, называвшемся «Газодюк». Дополнительным условием договора стало разрешение трем советским женщинам выйти замуж за французов. Одна из этих дам жила в Киеве, вторая в Сочи, а третья – мать моей возлюбленной Маши – в Москве.
На следующий же день после подписания договора Ги Торрану выдали визу, по которой он вылетел в Москву. Без всякой задержки у них с Инной приняли заявление в ЗАГСе на заключение брака, расписали 12 февраля 1982 года и через неделю заставили покинуть Советский Союз. Разумеется, Маша уехала вместе с мамой, с младшей сестрой Катей и новоиспеченным отчимом. Но мы знали, что скоро встретимся, ведь к тому времени я был уже женат на француженке.
Географические расстояния, как оказалось, не способствуют поддержанию романтических отношений. За те месяцы, что мы не виделись, Маша увлеклась другим человеком. За ней ухаживал французский журналист Люк Седель, сотрудник очень престижной французской газеты.
Маше я звонил ежедневно с самого первого дня, как прибыл в Париж. О том, как я буквально обивал порог ее дома, и о неожиданной встрече с Верой Гучковой я уже рассказывал. А через две недели мне перезвонила сама Маша. Не могу сказать, что она была обрадована моим приездом. Скорее, озадачена.
– Я была в отъезде, – сказала она.
– Но ведь ты вернулась! Значит, я могу сейчас к тебе приехать?
– Нет. Мы встретимся в кафе.
Мы действительно встретились в кафе напротив Люксембургского сада. Кафе символически называлось «Начало». Но уже по тому, как Маша приближалась, я понял, что это конец.
Глядя как будто сквозь меня, она сказала, что за то время, пока мы не виделись, ей встретился другой мужчина, с которым у нее завязались серьезные отношения. Глупо было бы променять состоявшегося и успешного журналиста на эмигранта без стабильного заработка и хорошего знания языка.
– Это очень мило, что ты приехал, – сказала она. – Постарайся здесь устроиться, будем держать связь.
С этими словами она поднялась и ушла, оставив на столике чашку с остывшим кофе, к которому так и не притронулась.
Сказать, что я переживал, – не сказать ничего. Каждый, кто испытывал нечто подобное, наверняка меня поймет. К счастью, я сумел договориться с самим собой, что бессмысленно бороться за человека, которому ты не нужен.
Свой первый день рождения в Париже, 8 декабря 1982 года, когда мне исполнилось 24 года, я встречал с немногочисленными друзьями. Пришли и Маша с Люком. Я пытался сварить борщ, но был осмеян Люком за неумение принимать гостей из Парижа. Удар по самолюбию.
Жизнь шла своим чередом. Я изо всех сил старался закрепиться в Париже, не отказывался ни от какой работы, переехал в новую квартиру – ту самую, в 11-м квартале на Рю Жан-Пьер Тэмбо. Дом номер 70, в котором я жил, находился в самой середине улицы. Каково же было мое удивление, когда я узнал, что в дом номер 6 по той же улице переехала Маша. Что за совпадение! Как могло случиться, что в таком городе, как Париж, с великим множеством кварталов, улиц и домов, мы стали соседями? Каждый день мне приходилось проходить мимо ее окон.