Страница 3 из 38
За свою историю Токио неоднократно подвергался разрушительным землетрясениям. Землетрясения, вулканические извержения для японцев — не редкая трагическая случайность, а почти неизбежное явление, как смена времен года. Существует даже предание о большом сказочном соме — намадзу, который лежит глубоко в японской земле. Время от времени он просыпается и начинает шевелиться, и тогда происходят землетрясения. Особенно сильными они бывают, когда намадзу взмахивает хвостом, тогда не только толчки сотрясают землю, но и огромные морские волны обрушиваются на острова, уничтожая все на своем пути.
В среднем же в Японии ежегодно регистрируется до полутора тысяч землетрясений. В Токио, например, говорят: «Когда от рождества до рождества бывает 120 землетрясений, это хорошо».
Наиболее сильное землетрясение произошло 1 сентября 1923 года. Тогда в Токио и его окрестностях были уничтожены сотни тысяч домов, погибло более 140 тысяч человек{4}. От подземных толчков возникли пожары, загорелись бензо- и нефтехранилища, начали рваться склады боеприпасов… Три дня бушевал огонь, уничтоживший половину Токио. Это было национальной катастрофой Японии.
Но в Японии строят быстро. Отстроился и Токио. Уже в канун второй мировой войны его население удвоилось по сравнению с 1923 годом. И снова японская столица подверглась разрушению. Однако на этот раз не от стихийного бедствия и сказочный сом здесь был ни при чем. Жестокие бомбардировки американской авиации разрушили город. Вторично Токио выгорел на две трети и погибло четверть миллиона горожан.
Сегодня в Токио не найти следов былых разрушений. Десять лет назад, во время моего первого пребывания в Японии, еще можно было услышать: «Здесь до войны находилась студня японских редкостей» или «Этой улицы раньше не было». Теперь и это стало забываться. На месте разрушенных зданий возникли новые, ультрасовременные по своей архитектуре, административные и общественные бильдинги, сверкающие стеклом и алюминием, пролегли автострады (рис. 2).
Рис. 2. Японский конструктивизм в архитектуре.
Но не забыта трагедия Хиросимы и Нагасаки. Слова, высеченные на Хиросимском памятнике: «Спите спокойно. Ошибки не повторится!» — японцы хорошо помнят.
Автомашина наша между тем останавливается у Фрамонт отеля (Farmont Hotel). Это почти в самом центре Токио, рядом с императорским дворцом и парком, у северо-западной стороны его ограды (рис. 3). Номер мой просторный. В нем кондишен, цветной телевизор с широким экраном, шкафы в стенах, низенький столик, кресла, холодильник с фруктами и напитками. По японским понятиям, помер средний, стоит он около 8 тысяч иен в сутки{5}. Окно номера выходит в типичный японский дворик с небольшим садиком, где шумит, можно сказать, игрушечный водопад. По вечерам в садике стрекочут цикады, напоминая наш Крым или черноморское побережье Кавказа. Достопримечательность садика — миниатюрные деревья — бонсай — сосна, клен, сакура. Выращиваются они в специальных керамических вазах-кадках. Искусство бонсай зародилось на севере Японии еще в XIII веке. В последние десятилетия эти чудесные растения приобрели общеяпонскую известность и стали широко культивироваться. Приезжающие немало удивляются, видя в помещениях цветущую сакуру в миниатюре или осенний багряный клен, или вечнозеленую сосну. Неумолимое время отсчитывает Века, а они остаются все такими же маленькими копиями больших деревьев, тоже живыми, но словно застывшими во времени…
Рис. 3. У ограды императорского дворца.
ТАЙНА «РАКОВИННЫХ КУЧ»
Вечером нас пригласил в ресторан профессор археологии университета Васэда Сакураи Киёхико — один из организаторов поездки. Низенький стол был заставлен бесчисленными блюдечками с традиционно японскими закусками и соусами, а запивалось все это подогретой рисовой водкой — сакэ в фарфоровых конической формы чашечках-наперстках. Уже после первых приветственных дружественных тостов речь естественно зашла о японской археологии, ее состоянии и проблемах.
В 1977 году исполнилось сто лет японской археологии. Считается, что ее основы были заложены раскопками раковинной кучи Оомори в долине Канто на острове Хонсю. Раскопки эти были проведены в 1877 году американцем Эдуардом Морзе, который приехал в Японию с целью изучения брахиоподов прибрежных вод архипелага. Во время поездки из Иокогамы в Токио в местности Оомори он обнаружил древнее поселение с раковинными кучами. Здесь и были начаты первые в Японии раскопки^ проводившиеся в соответствии с задачами археологической науки и на основе методов того времени. Обнаруженные при раскопках вещи произвели большое впечатление на японскую общественность, так как по характеру и форме превосходно сделанные каменные наконечники копий и стрел, ножи и скребки, изящные глиняные сосуды Оомори не имели ничего общего с известными до сих пор в Японии находками.
Открытый археологический памятник, несомненно, был более ранним, чем уже известные айнские или средневековые японские поселения. Эдуард Морзе установил, что кучи раковин в Оомори оставили люди, жившие не менее трех тысяч лет назад. Он обратил внимание на изящные глиняные сосуды, украшенные веревочными оттисками. В своем отчете о раскопках Эдуард Морзе назвал этот узор «cord mark» — «веревочный штамп», что эквивалентно японскому «дзёмон» — узор, напоминающий витую веревку. Позже этот термин получил широкое распространение в археологической литературе. Так стала называться не только керамика, украшенная веревочным узором, дзёмон доки — керамика дзёмон, но и неолитические культуры Японии, для которых она характерна.
Полевые археологические раскопки, успешно начатые в Японии Эдуардом Морзе, в 1879 году продолжили молодые японские археологии Сасаки Тюдзиро и Хадзита Индзима. Они исследовали раковинную кучу Окадайри и обнаружили вещи, во многом аналогичные находкам в Оомори. Эти изделия тоже сопровождала керамика дзёмон. И тогда встал вопрос об этнической принадлежности обитателей открытых поселений. Кому принадлежали каменные орудия и глиняная посуда, оставленные в насыпях раковин моллюсков? Кто они? Предки айнов или какой-то другой народ?
Эдуард Морзе попытался дать ответ на этот волнующий японцев вопрос. Но древнее поселение в Оомори приподнесло неожиданный сюрприз. Вместе с черепками глиняных сосудов и каменными орудиями здесь нашли человеческие кости. Причем они были расколоты так, как обычно разбивают кости животных, чтобы достать костный мозг. Это дало повод Эдуарду Морзе высказать мысль о том, что на стоянке в древности жили племена людоедов. А так как ни айны, ни собственно японцы никогда не были каннибалами, к тому же материалы раскопок отличались от обычных айнских и японских вещей, он выдвинул гипотезу о принадлежности раковинных куч Оомори неизвестным доайнским племенам, назвав их протоайнами{6}.
Позже эту гипотезу развил японский ученый Сёгоро Цубои. Он приписывал обнаруженные раковинные кучи народу, называемому в айнских легендах коропоккуру. Согласно этим легендам, коропоккуру были карликовым народом (айнское слово «коропоккуру» или «коропок-ун-гуру» дословно означает «люди, живущие под листьями белокопытника»). Жили они в полуземлянках, изготовляли каменные орудия и глиняную посуду, делали лодки, каркас которых, возможно, обтягивался шкурами. Айны вели с ними войны, в результате которых коропоккуру отошли на север Курильских островов и даже дальше. Теория Сёгоро Цубои встретила серьезные возражения ряда японских ученых. Особенно активным ее противником был антрополог Есикиё Коганеи, который доказал, что теория эта основывается на ложных и часто противоречивых фактах{7}. Несостоятельность ее вскоре стала очевидной. Сегодня теория о коропоккуру представляет лишь историографический интерес.