Страница 18 из 38
Действительно, медвежьи праздники играли в общественной жизни айнов такую же важную роль, как олимпиады в Древней Греции, отражая внутриродовые и межродовые взаимоотношения. В их церемониях отчетливо прослеживается идея нерасторжимой связи между жизнью и смертью, представлений о медведе как о человеке и людях-медведях, находящихся в кровном родстве. Корни медвежьего праздника уходят в глубь веков и связаны с идеями культа медведя. В медвежьем празднике этот культ представлен в наиболее развитом виде. Он усложнен здесь целым комплексом обрядов, запретов, ритуальных танцев и охотничьих игрищ. Такие праздники были в прошлом широко распространены у народов Нижнего Амура, у айнов Сахалина и Хоккайдо.
Как правило, они устраивались в зимнее время, чаще всего в периоды полнолуния, в_ январе — марте, когда в мерцающем и таинственном лунном свете совершались торжественные шествия с медведем по заснеженным пляжам морского побережья или речным плесам.
У айнов отмечались случаи проведения медвежьего праздника в летнее время.
Праздник состоял из целого ряда специфических регламентированных древними традициями действий: пойманного маленького медвежонка помещали в специально сделанную деревянную клетку, сооруженную вблизи дома, выращивали и выкармливали его в течение трех-четырех лет. В тех случаях, когда в берлоге находили совсем маленьких, только что родившихся медвежат, их приносили в селение и отдавали женщинам для кормления грудью. Обычно это была женщина, родившая близнецов и имевшая молоко. Она и выкармливала предназначенного для обряда зверя.
Проходило три-четыре года, медведь подрастал и тогда устраивался грандиозный праздник. Проходил он очень торжественно, на него съезжалось большое количество гостей, нередко из разных родов. Их встречали с особым почетом, и каждому отводилась своя роль в праздничных церемониях. Во время праздника проводились различные игры, спортивные состязания, устраивались ритуальные танцы, сопровождаемые ритмичными ударами по музыкальному инструменту, сделанному из сухого ствола ели. Особенно заботливо готовилась площадка, на которой убивали медведя. Место для нее выбирали среди вековых лиственниц и елей, сама площадка украшалась красиво выструганными из тальника палочками — инау, вырезанными из дерева изображениями медведей. Все это было подготовкой к кульминационному акту празднества — расставанию с медведем, в котором наиболее ярко выражалась идея культа медведя: медведь — это человек. И с ним расставались как с человеком, прожившим среди людей несколько лет, а теперь уходящим к своим сородичам. Для него делали все, чтобы он был доволен временем, проведенным в гостях. Ему отдавали лучшую пищу, за ним ухаживали, а теперь устраивают такие великолепные проводы, которые он никогда не забудет…
Медведь выступал здесь как посредник между людьми и «горными жителями» — хозяевами земли, гор, леса. Последние за доброе отношение к их «сородичу» должны были посылать людям много зверей, обеспечивать удачу на охоте, способствовать благополучию и процветанию рода.
Перед тем, как убить медведя, совершали торжественное шествие, сопровождавшееся вождением медведя. По свидетельству этнографов, это было грандиозное представление, крупное священнодействие. И только после этого медведя убивали стрелами из лука.
Процесс свежевания убитого медведя также представлял собой особый ритуал. Медвежью тушу разделывали специальными табуированными ножами и не просто резали, а, искусно раздвигая шерсть, делали тонкие надрезы и по ним, «как бы расстегивая пуговицы», снимали шкуру, представляя, что шкура медведя — это всего лишь одежда «горного человека». Затем готовили мясо и совершали трапезу. Медвежье мясо при этом делилось на табуированные части, которые разрешалось есть только мужчинам, и нетабуированные для женщин. Ответственным моментом было приготовление головы медведя. Ее украшали венками из инау, тоненькими веточками, ягодами. Сама трапеза проходила в торжественной обстановке, все присутствующие всячески восславляли медведя. Женщины увеселяли его музыкой, песнями и танцами, фатально веря, что провожают дорогого гостя — медведя, а его сородичи за доброе отношение оплатят добром…
Сквозь стекла витрин вглядывался я в деревянную ритуальную посуду, употреблявшуюся айнами на медвежьих праздниках: чаши и блюда, покрытые причудливой резьбой, ковши с ручками, украшенными изображениями медведей, искусно сделанные инау, тонкие ремни-опояски, нарядные халаты участников праздничных представлений… Многие из таких вещей, мне казалось, я уже видел в этнографических коллекциях гиляков-нивхов в музеях Ленинграда и Южно-Сахалинска и сказал об этом Ёнэмура Киоэ. В знак согласия он кивает головой.
— Эти коллекции медвежьего праздника принадлежат сахалинским айнам. Они общались с гиляками и многое могли заимствовать у них.
Мысль эта очень важна. Давно уже ученые обсуждают вопрос о происхождении медвежьего праздника. В поисках его истоков обращались и к Северу, и к дальнему Югу, вплоть до Австралии и Океании.
Советский этнограф Б. А. Васильев, поддерживая теорию о южном происхождении обычая содержания священных животных в клетках, полагал, что и выращивание медведя в клетке, характерное для медвежьего праздника, тоже пришло с юга. По его мнению, медвежий праздник был принесен айнами и заимствован у них другими пародами Нижнего Амура. Б. А. Васильев даже назвал этот праздник айнским{34}.
Ленинградский этнограф Ч. М. Таксами высказывает другую точку зрения. Он считает, что на Нижнем Амуре и Сахалине в прошлом широко бытовали обряды медвежьего праздника, связанные с убоем выращенного в клетке зверя. От аборигенов Нижнего Амура и Сахалина элементы этого праздника были восприняты пародами, обитавшими в южной части Тихоокеанского побережья, и, наоборот, от последних они пришли на север. По мнению Ч. М. Таксами, нивхи (гиляки) с глубокой древности были одними из «носителей» медвежьего праздника{35}.
Этнографические коллекции айнов Хоккайдо свидетельствуют в пользу именно такого вывода. Интересно в этом отношении высказывание известного японского этнолога Кадзуеси Оцука из Этнографического музея города Осака. Выступая в октябре 1977 года на симпозиуме в Саппоро по вопросу о соотношении охотской культуры с культурами сатсумон и айнской, он сказал, что только сахалинские айны высоко почитали медведя и у них сильно был развит медвежий праздник, у айнов Хоккайдо этого не было. Кадзуеси Оцука тоже считает, что многие элементы медвежьего праздника заимствованы айнами у гиляков Нижнего Амура.
Обращение японских ученых к нижнеамурским народам не случайно. Образ медведя характерен для искусства народов Нижнего Амура. Особенно много изображений этого зверя было у нивхов-гиляков, а для творчества древних резчиков по дереву медведь являлся главным героем. Важно при этом подчеркнуть, что этнографические изображения/ медведей, в свете данных археологических раскопок, в основных чертах оставались почти неизменными с неолитического времени, то есть почти на протяжении 5–6 тысяч лет.
Об этом свидетельствует богатая коллекция скульптурных изображений медведей из камня и обожженной глины, собранная при раскопках неолитических поселений на Нижнем Амуре археологами Института истории, филологии и философии Сибирского отделения АН СССР под руководством А. П. Окладникова. Скульптурки изготовлены с хорошим знанием натуры и передают реалистические образы зверей. Медведи стоят, идут, сидят, словом, изображены в самых различных позах. В каменной скульптурке медведя, найденной на полу жилища № 10 неолитического поселения Кондон, древний мастер умело передал характерную позу сидящего на задних лапах медведя. В передних лапах, поднесенных к пасти, зажат какой-то предмет, возможно рыба.
Очень выразительно изображена голова фигурки медведя, обнаруженной у села Сакачи-Алян. Скульптором схвачены главные, наиболее существенные черты образа медведя: большая голова с типично выпуклым медвежьим лбом, вытянутая морда, раскрытая пасть, круглые маленькие ушки и маленькие глаза. Фигура в целом выражает сдержанную силу зверя.