Страница 31 из 37
Третья встреча с Генрихом Фридриховичем Лунгерсгаузеном произошла летом того же года на Камчатке. Много дней мы шли без троп по малоисследованной части полуострова — через вулканическую пустыню, через тундру, через болота, и вот наконец перевалили через покрытый снежниками Толбачинский перевал в долину реки Левой Щапины. До первого человеческого жилья было еще очень далеко, но неожиданно на звериной тропе наткнулись на следы кирзовых сапог. Свежие следы!
Заторопились. И — чудо: на пригорке между двух бирюзовых озер в голубичнике сидел на бревне широченный мужчина с огромной седой бородой. Рядом две девушки лотками собирали голубику.
— Охраняю от медведей, — улыбнулся он сквозь бороду. — Одни боятся. Радист. Из отряда экспедиции Всесоюзного аэрогеологического треста.
— Всесоюзного аэрогеологического треста?
— Да.
— У вас главным геологом был Лунгерсгаузен?
— Да. А откуда вы его знаете?
— Он у нас в Башкирии долгое время работал.
— Он умер, — сказал мужчина, улыбка сошла с его лица.
— Я знаю. Недавно в своей молодежной газете мы его стихи опубликовали.
— Какие стихи?
— Сестра принесла к нам в редакцию. Она в Уфе живет.
— Его стихи?.. Мы с ним много лет вместе работали. На Ангаре, в Заполярье, а вот что он стихи писал, не знал. Да и никто, наверное, не знал… Стихи… Впрочем, в этом нет ничего удивительного. Такой уж он был человек. Во всем талантливый… Я знаю, как он умирал. Все получилось очень нелепо. Никого из друзей рядом не было, и погода была нелетная. Да и сам он виноват. Все молчал, запустил. Повезли на оленях, потом на тягаче. Сопровождала его какая-то девушка, кажется, приехала в экспедицию после института в первый свой полевой сезон. Толком не знаю. Потом вездеходчик, в каком-то аэропорту мы случайно встретились, рассказывал: «Она плачет, а он ее успокаивает: «Ну, что ж ты, милая, к каждому это рано или поздно приходит». Он знал, что умирает. «Я хорошо прожил жизнь. Мало, конечно, но что делать? Мне не страшно. Правда, нет у меня никого, ни жены, ни детей. Никого после меня не останется. Всю жизнь свою вложил в геологическую карту. Жаль только, что не все успел сделать. А ты не плачь, милая. У тебя все впереди. Не плачь, а то морщины появятся. Улыбнись…» А вот что он стихи писал, не знал…
После возвращения с Камчатки я зашел в Башкирское геологоуправление к своему давнему знакомому, впрочем, к всеобщему знакомому людей странствующих, — Феодосию Феодосьевичу Чебаевскому. Не помню, коим образом наш разговор коснулся карандашного рисунка на стене: «Гора Иремель».
— Рисунок Лунза. Мы с ним как-то вместе на Иремеле были, вот перед отъездом из Уфы он и подарил мне на память… Генриха Лунгерсгаузена, — видя, что я ничего не понимаю, пояснил он. — В своем кругу мы его Лунзом звали. Слышали о таком? Работал у нас в Башкирии, в войну.
Меня уже давно заинтересовала личность этого необыкновенного человека. А после встречи с Чебаевским я твердо решил: как только немного разгребусь с делами, найду его сестру Ирину Фридриховну, ведь она живет в Уфе. Но все откладывал: то отрывали дела, то болезни. Шли месяцы, даже годы — и когда наконец собрался, оказалось, что Ирина Фридриховна умерла, и никто не помнил ни ее адреса, ни хотя бы фамилии по мужу.
Я снова пошел к Чебаевскому, но он тоже не помнил, зато дал адрес уфимского геолога Афанасия Ивановича Демчука, одного из первооткрывателей знаменитых учалинских меднорудных месторождений, организатора и первого начальника созданного в 1948 году Южноуральского горного округа:
— Когда Лунгерсгаузен жил в Уфе, они были с ним очень дружны. А потом какое-то время вместе работали в Сибири.
Меня встретил человек на костылях:
— Ирина Фридриховна? Адреса не помню. Вот если бы пойти по улице Карла Маркса от вокзала вверх на гору, сразу бы нашел этот дом, да вот ногу сломал… Ну, что я могу о нем рассказать, давно ведь мы с ним расстались. Да, работали вместе. Трудная была работа, очень трудная. Редкой души был человек. Очень добрый, но как начальник очень строгий. Я как-то писал рецензию на одну из его работ. Это была моя лучшая в жизни рецензия. Не потому, что я семи пядей во лбу, а потому, что была блестящей работа, которую я рецензировал. Больше таких работ рецензировать мне не приходилось. Если можно так сказать, он был поэтом в геологии. А вот что он на самом деле стихи писал… Я был близким ему человеком, но об этом даже не догадывался… О его гибели узнал только месяца через три. Потому что тоже в поле был. Так это было неожиданно.
Передо мной сидел человек, много повидавший на своем веку. За его плечами были трудные дороги: Север, Сибирь, годы Средней Азии, война, человеческая несправедливость, болезни, потери товарищей. Он говорил медленно и скупо, он знал цену словам, он привык говорить фактами, он считал, что сказал мне очень много, а мне нужны были нюансы, детали. И, чувству я это, Афанасий Иванович сказал на прощанье:
— Вот подождите, встану на ноги, и мы найдем этот дом.
Я не стал дожидаться выздоровления Афанасия Ивановича, как-то вечером пошел по улице Карла Маркса с единственной целью: попытаться найти дом, в котором жила сестра Лунгерсгаузена, в котором часто бывал он сам и в котором еще могли жить люди, близко знавшие его. Я знал, что моя затея наивна, но под предлогом вечерней прогулки все-таки пошел. Медленно поднимайся от вокзала вверх на гору, внимательно всматривался в каждый дом — и вдруг по какому-то наитию на углу улиц Карла Маркса и бульвара Ибрагимова сказал себе:
«Вот этот дом!» И, самое странное, как потом оказалось, я не ошибся.
И вот однажды, в ветреный и сырой мартовский вечер, я постучался в квартиру номер четыре этого дома, в которой живут дочь Ирины Фридриховны Елена Павловна и ее муж Илья Петрович Горбуновы. Еще с порога увидел на стене мужской портрет. Сразу догадался — его. Рядом — видавшая виды полевая сумка. А потом передо мной разложили его письма, документы, стихи, альбомы экспедиционных фотографий. Я понял: память о нем здесь свята.
Лев-Генрих Фридрихович Лунгерсгаузен родился 20 августа 1910 года в городе Данкове (ныне в Рязанской области), в семье профессора геологии Ф. В. Лунгерсгаузена. Когда Лунгерсгаузены попали в Россию, сейчас судить трудно. По крайней мере еще прадед Генриха Фридриховича родился уже в России.
Генриху Лунгерсгаузену не было еще и пятнадцати лет, когда он под руководством отца, который в то время работал в Белорусской сельскохозяйственной академии, начал вести геологические исследования. Первая его серьезная научная работа «К вопросу о простирании северно-белорусских конечных морен и о возрасте белорусского леса», написанная в двадцать один год, была опубликована в сборнике Академии наук Украинской ССР. Этой работой студент Киевского горно-геологического института, который, кстати, он закончил всего за полтора года, заявил о себе как о талантливом ученом-исследователе. Не случайно, что следующая его работа через год была опубликована в «Трудах комиссии по изучению четвертичного периода» Академии наук СССР.
До 1941 года Генрих Лунгерсгаузен работал в Белоруссии, на Украине, в Молдавии, проводя геологическую съемку, геоморфологические и палеогеоморфологические исследования. В 1939 году одна из его работ, посвященных геологии Подолии, была отмечена первой премией на конкурсе молодых ученых Украины. В то же время им была написана кандидатская диссертация по строению древних толщ Донбасса, которую, не по его вине, он смог защитить только в 1946 году и о которой тридцать Лет спустя напишут: «Высказанные им идеи о тектоническом строении Украины и Большого Донбасса после продолжительной проверки временем положены в основу современных тектонических построений».
В этом же 1939 году Лунгерсгаузена пригласили на работу в Академию наук Украины. Об авторитете молодого ученого говорит тот факт, что том «Геология Украины» в многотомном издании «Советской геологии» более чем наполовину был написан им. В 1941 году — еще более солидное приглашение: в советскую секцию Международной ассоциации по изучению четвертичного периода, которая находилась тогда при Всесоюзном геологическом институте в Ленинграде.