Страница 18 из 37
Многим, в том числе начальнику экспедиции, эта дорога стоила жизни, остальных спасли якуты. Через три года у берегов Гренландии были обнаружены некоторые вещи, принадлежавшие экспедиции де Лонга. Эта находка навела Нансена на мысль о существовании постоянного дрейфа льдов от берегов Сибири через Северный Ледовитый океан в Гренландское море. В результате он и предпринял свою экспедицию — дрейф через Полярный бассейн — на «Фраме».
Взаимопомощь людей, связавших свою судьбу с жестокой и все равно манящей Арктикой! Погибали и через много лет протягивали руку помощи другим, ступившим на их путь. Нет, ни одна смерть в суровых льдах не была напрасной. Нет! Это — как лестница, лестница человеческого познания, где почти каждая ступенька вверх оплачена жизнью. Но чем выше по этой лестнице, тем меньше жертв, потому что ранее погибшие своими открытиями, своими ошибками уже проторили тебе часть дороги и сегодня помогают найти правильное решение. Лестница человеческого познания, лестница освоения нашей маленькой, а когда-то кажущейся такой огромной, планеты, а теперь и — космоса.
И гибель «Святой Анны» не была напрасной, хотя ее капитан и не ставил перед экспедицией больших, научных целей. Канув в белую неизвестность, «Святая Анна» невольно открыла, протянув за собой по карте два природных явления, названных в честь ее «течением Анны» и «желобом Анны».
Волей трагических обстоятельств она попала в полярные области доселе совершенно неведомые человеку. В результате ее дрейф — от берегов Ямала по направлению к полюсу — в корне изменил представление о движении льдов в Полярном бассейне. Ее дрейф проходил как раз в тех широтах, где на картах красовалась предполагаемая «Земля Петермана», а чуть позже Альбанов со своими спутниками прошел, не обнаружив никаких признаков близкой земли, через другой красовавшийся на тогдашних картах архипелаг — «Землю короля Оскара». Существование этих полярных архипелагов, правда, уже было поставлено под сомнение итальянской экспедицией герцога Абруцкого и экспедицией Фиала, снаряженной на средства американского капиталиста Циглера, но вконец развеял эту легенду лишь ледовый поход Альбанова. Кроме того метеорологические наблюдения, проводимые на «Святой Анне», дали некоторые сведения о климатическом режиме по всему ходу дрейфа, а промеры глубин — представление о характере рельефа морского дна северной части Карского моря.
Но все это оказалось бы напрасным, кануло бы в вечность. Подвиг Валериана Ивановича Альбанова не только и не столько в том, что он, презрев смерть, смог вернуться на теплую землю, хотя это, несомненно, выдающийся подвиг, его подвиг и в том, что он принес к людям вахтенный журнал «Святой Анны» и записи метеорологических наблюдений за все время ее дрейфа вплоть до его ухода с корабля. Это не только позволило полностью восстановить все обстоятельства дрейфа «Святой Анны». В 1924 году Владимир Юльевич Визе, тщательно проанализировав все наблюдения, сделанные экипажем «Святой Анны», натолкнулся на любопытную особенность ее дрейфа в Карском море между 78-й и 80-й параллелями и между 72-м и 78-м мередианами. Здесь судно, дрейфовавшее в общем на север, отклонялось от направления ветра не вправо, как следовало из наблюдений Нансена, а влево. Отсюда Визе пришел к выводу, что эта особенность может быть объяснена лишь тем, что в указанных координатах находится суша. Владимир Юльевич нанес на карту ее предположительное местонахождение.
В 1930 году экспедиция на ледокольном пароходе «Г. Седов», в составе которой был и Владимир Юльевич Визе, обнаружила предсказанную сушу. Она по справедливости была названа островом Визе.
Научное значение экспедиции Брусилова и в самом дневнике Альбанова. «Дневник Альбанова — редкий и ценный человеческий документ, — писал позднее участник седовской экспедиции Н. В. Пинегин. — В историю полярных исследований занесено несколько случаев гибели целых экспедиций с большим количеством людей. Мы не знаем почти ничего об обстоятельствах, вызывавших и сопровождавших такие полярные трагедии. Альбанов своим рассказом приоткрывает завесу над причинами одной из таких трагедий и вместе с тем дает право сделать несколько обобщений и в вопросе о подчинении воле человека суровой, но богатой полярной природы».
Стараясь быть беспристрастным, я снова и снова думаю о взаимоотношениях Альбанова с Брусиловым. Ведь мы знаем все, что случилось между ними, лишь со слов одной стороны. Брусилов, канувший в неизвестность, ничего не может сказать ни в свою защиту, ни о том, почему он отказался покинуть «Святую Анну».
Несомненно, что Георгий Львович Брусилов был человеком смелым, энергичным, решительным.
Но несомненно и другое. Он не всегда соизмерял свои силы с возможным, был вспыльчив, самолюбив. Да, он был очень смелым, но эта смелость, непродуманная, не подкрепленная опытом, при определенных обстоятельствах становилась пороком. Стараюсь быть беспристрастным, но, видимо, нельзя не согласиться с фактом, что он — начальник экспедиции и командир корабля, и это в их положении самое страшное, — оказался психологически не подготовленным к тяжким испытаниям, которые преподнесла всем им судьба. При наличии на корабле более сильной индивидуальности, а такой, несомненно, был Альбанов, конфликт был неизбежен.
На первых порах все эти далеко не лучшие для тяжелого полярного путешествия черты не бросались в глаза, может, даже не замечались, но, обостренные тяжелой и продолжительной болезнью, приобрели галлюцинирующие формы: твердость превратилась в упрямство, смелость — в безрассудство, предприимчивость и энергичность — в унизительную мелочность.
После болезни Георгий Львович стал раздражительным, мнительным и капризным, его решения стали входить в противоречие со здравым смыслом, порой он, видимо, понимал это, но ничего уже не мог с собой поделать, взрывался по любому поводу, вместо того чтобы спокойно и строго обдумать создавшееся положение или дать возможность другим принять самостоятельное решение.
Вспомните его спор с Альбановым по поводу шлюпки, которую он предлагает, — впрочем, не предлагает, приказывает — Альбанову взять е собой в путь по торосистым льдам. Альбанов, хорошо знающий Север, кстати, потому и приглашенный Брусиловым стать старшим помощником и штурманом экспедиции, уверен, что строить нужно легкие нарты и каяки по типу эскимосских, которые можно бы легко перетаскивать по тяжелым торосам от одного разводья к другому. Брусилов же, срываясь на крик, не вдумываясь в реальность предлагаемого, скорее всего только ради принципа, приказывает брать тяжелую промысловую шлюпку, под которую, если ее брать в путь, нужно строить чуть ли не тракторные сани.
Или эпизод со снаряжением, которое Альбанов берет с собой в дорогу. Оно принадлежат Брусилову, как и все на корабле, и Георгий Львович мелочно и скрупулезно несколько раз пересчитывает его, составляет подробный список и просит Альбанова потом непременно вернуть снаряжение, вплоть до каяков и нарт, построенных Альбановым, которые за дорогу, разумеется, развалятся. Валериан Иванович еле сдерживается, чтобы не взорваться: можно было подумать, что они отправляются не в тяжелый путь, который еще неизвестно чем кончится, а на легкую прогулку.
Я привожу в качестве иллюстрации отрывок из «Записок…», кажется, единственный, неосторожно характеризующий Брусилова, потому что до этого и позже Альбанов всячески старался избегать давать оценки поступкам командира. Этот отрывок ярко характеризует состояние этого в свое время добродушного, благородного и смелого человека:
«Уже поздно вечером Георгий Львович в третий раз позвал меня к себе в каюту и прочитал список предметов, которые мы брали с собой и которые, по возможности, мы должны были вернуть ему. Вот этот список, помещенный на копии Судовой Роли:
2 винтовки Ремингтон, 1 винтовка норвежская, 1 двуствольное дробовое ружье центрального боя, 2 магазина шестизарядные, 1 механический лаг, из которого был сделан одометр, 2 гарпуна, 2 топора, 1 пила, 2 компаса, 14 пар лыж, 1 малица 1-го сорта, 12 малиц 2-го сорта, 1 совок, 1 хронометр, 1 секстан, 14 заспинных сумок, 1 бинокль малого размера.