Страница 14 из 37
Оказывается, что на северо-западном берегу острова, очень недалеко от того места, куда ходили мы искать гнезда гаг и смотреть, что такое представляет из себя «гавань Эйра», стоит и сейчас дом, построенный лет сорок тому назад Ли Смитом. Дом этот хорошо сохранился, годен для жилья и там даже имеется небольшой склад провизии. Недалеко от дома лежит хороший бот, в полном порядке.
Когда мы ходили на северный берег острова, то не дошли до этого домика, может быть, каких-нибудь 200 или 300 шагов.
Тяжело сознавать, что сделай мы тогда эти лишние 200 или 300 шагов и возможно, что сейчас сидели бы на «Фоке» не вдвоем с Конрадом, а все четверо. Не спас бы, конечно, этот домик Нильсена, который в то время слишком уже был плох, но Луняев и Шпаковский, пожалуй, были еще живы. Уже одна находка домика с провизией и ботом сильно подняла бы дух у ослабевших людей».
Взяв на борт в качестве топлива разобранный домик Джексона, «Святой Фока» по просьбе Альбанова вернулся на мыс Гранта, но на пароходные гудки никто не ответил, а подойти к берегу не смогли из-за тесно сплоченных льдов. Тогда «Святой Фока» развернулся и, слабо коптя, тронулся на юг. Снова зажали льды, сгорел в топке и домик Джексона, уже стали поговаривать о пешем походе к Новой Земле, но пришедший неожиданно ветер растолкал льды, в топку полетели последние переборки и мачты, и к концу августа 1914 года с «Фоки» наконец увидели берег. Появился первый пароход. Стали ему сигналить, но пароход торопливо развернулся и скрылся в тумане. Что такое? На другой день встретились рыбаки. Сначала осторожно маячили вдали, потом подошли: в обтрепанном, без мачт, судне, они с трудом узнали «Фоку».
Первый вопрос, который задали с него:
— Что, войны-то никакой нет?
— Как нет. Большая война идет: немцы, австрийцы, французы, англичане, сербы, почитай, что все воюют. Из-за Сербии-то и началось.
— Ну, а Россия-то воюет ли?
— А как же! Известно, и Россия воюет.
— Так это же Европейская война! — вырвалось у кого-то восклицание.
— Вот, вот. Так ее и называют: Европейская война.
Но седовцы еще не знали, что самое горькое было впереди. Прошло еще немало времени, пока «Фока» медленно и устало подполз к дождливому и пустынному архангельскому причалу.
На телеграмму, посланную в Комитет по организации полярной экспедиции Седова, пришел удручающий ответ: «Денег нет, обходитесь своими средствами». И целый месяц, убитые равнодушием и даже неприязнью властей, седовцы жили на положении нищих на полузатопленном, без палубы и без кают, «Святом Фоке».
Как сложилась дальнейшая судьба Альбанова? Ни на Черное, ни на» Каспийское море он не поехал. Как писал В. Ю. Визе в коротком сообщении в «Летописи Севера», с 1914 по 1918 год он плавал старшим помощником на ледорезе «Канада» (потом «Литке»). Конрад был с ним. В 1918 перебрался на реку своей юности — Енисей, плавал на пароходе «Север» в составе Обь-Енисейского гидрографического отряда. Снова не раз лицом к лицу встречался со смертью, но, благодаря своему мужеству, каждый раз выходил победителем. Смерть пришла к нему нелепо, впрочем, смерть всегда приходит нелепо: после окончания навигации 1919 года Альбанов был вызван в Омск в гидрографическое управление, на обратном пути заболел тифом, и в Красноярск поезд уже привез холодное тело. По другим сведениям, на станции Ачинск рядом с поездом, в котором он ехал, взорвался эшелон с боеприпасами.
Прошло много лет, прежде чем Валериан Иванович Альбанов вернулся к нам из забвения: в 1932 году его именем был назван мыс на острове Гукера Земли Франца-Иосифа, с 1962 года его имя стал носить остров в Карском море около острова Диксон, а в 1972 году вошло в строй гидрографическое судно «Валериан Альбанов», оно бороздит моря Арктики и приписано к Архангельску, порту, с которым у Валериана Ивановича Альбанова было так много связано.
Такой была короткая и мужественная жизнь полярного штурмана Валериана Ивановича Альбанова, прожившего девятнадцать лет в прошлом и девятнадцать лет в настоящем столетии.
Но все, что я сейчас о нем рассказал, это, так сказать, внешняя сторона биографии. А что стояло за ней? Что он был за человек?
Вы можете представить его перед своими глазами живым — во всей сложности характера, во всей сложности его глубокой натуры? Я — пока нет. Для меня он пока все еще — скорее идея, чем плоть. Чем жил он, помимо Севера? О чем мечтал?
Ничего этого, к сожалению, в силу бурных событий начала века мы не знаем. «Несмотря на то, что «Записки…» В. И. Альбанова выдержали несколько изданий, ни в одном из них не было биографических сведений об авторе», — писал в 1953 году в предисловии к очередному изданию «Записок…» знаток Севера известный журналист Н. Я. Болотников. Все, что мы знаем об Альбанове — только из «Записок…», в которых, когда дело касалось его самого, он был предельно сдержан и сух; и, как я уже говорил, из короткого сообщения участника седовской экспедиции члена-корреспондента Академии наук СССР В. Ю. Визе, опубликованного в 1949 году в «Летописи Севера»: родился там-то, кончил мореходные классы, плавал там-то, умер при неизвестных обстоятельствах.
Разумеется, Владимир Юльевич знал о нем больше, чем написал, ведь он знал Альбанова лично, он мог бы подсказать, откуда почерпнуть недостающие сведения, но, увы — у него уже тоже нельзя спросить.
Наверное, много бы открыл дневник Альбарова, который он вел на «Святой Анне» с первого дня, как поднялся на ее борт, и до того времени, когда покинул ее, но дневник погиб у мыса Гранта, когда ночью перевернулся айсберг, на котором ночевали, и на соседнюю льдину они выбрались лишь вдвоем с Конрадом. Как ни жалко — было не до дневника, он спасал банку с документами и письмами оставшихся на «Святой Анне» — это было теперь самое ценное, что он нес, даже ценнее жизни. Нет, уходя со «Святой Анны», он не убегал с нее — даже сейчас, когда смерть так явственно смотрела в глаза, он думал о них, оставшихся на корабле. Чувствовал ответственность перед ними: он должен во что бы то ни стало, если сам дойдет, донести их письма. Иначе, может, и не стоит идти.
Хотелось бы побольше узнать о его детстве. Все, повторяя В. Ю. Визе, пишут, что Валериан Альбанов рано потерял отца и потому воспитывался у дяди в Уфе. Но ничего не пишут о матери. А кто она была? От кого у него эта магическая тяга к дальним дорогам? Умерла ли она еще раньше мужа? Или семья была многодетной, после смерти мужа было не под силу воспитывать всех, и Валериану, хотел он этого или не хотел, пришлось уехать в Уфу? В какую среду он попал в Уфе? Что за люди его окружали? Что за человек был его дядя? С кем он дружил? Ведь все формируется в детстве.
Кого спросить? Как я уже говорил, наверно, мало кто из его друзей детства дожил до седин и умер своей смертью. Революция разрубила их, вчерашних уфимских гимназистов, хотели они этого и л pi не хотели, на два непримиримых лагеря. Многие из них стали пламенными революционерами, другие — по воле течения, размазывая слезы и тоску по дворянскому прошлому, — колчаковскими офицерами.
С надеждой я шел в уфимскую среднюю школу № 11, бывшую Первую правительственную мужскую гимназию, сделавшую очень много в деле просвещения края, давшую стране много честных и выдающихся умов. В ней учились великий русский художник Михаил Васильевич Нестеров и выдающийся геолог академик Александр Николаевич Заварицкий. Скорее всего в ней учился и Альбанов.
В школе хороший краеведческий музей, в нем собран интересный материал почти о всех гимназистах и учащихся, впоследствии ставших известными, но об Альбанове в нем впервые слышали, и это даже настораживало, не напутал ли Владимир Юльевич Визе. Не было фамилии Альбанова и в сохранившихся за те годы описках выпускников гимназии, не было такой фамилии и в картотеке уфимского краеведа Георгия Федоровича Гудкова, а он-то уж не пропустит мимо себя ни одну, хотя бы сколько-нибудь интересную личность старой Уфы.