Страница 29 из 30
ОГНЕННЫЙ АНГЕЛ ( РАССКАЗ )
В мире что-то случилось - в грязном, давно не мытом окне билась большая, зеленая муха. Скурляев от этого проснулся и стал сочувственно глядеть на нее. Странно, весьма странно, подумал он, окно грязное и муха жирная, отъелась на перестроечных помойках и, очевидно, обрела бессмертие, - он безошибочно знал, что этой мухе уже много лет, и она вовсе не муха, а нечто другое, пока ему неведомое. Пожалуй, муха очень хочет вырваться на свободу, но для этого нужно встать и открыть форточку. А может, она этого и не хочет? - засомневался он. - Сидит себе за стеклом и не понимает, да и никто не понимает, что это и есть подлинная модель устройства человечества, и формула ее проста - открывать форточку или не открывать? Какая разница, если это даже просто муха? Вот так же заперт и человек, и у кого-то ключи от клетки. Кончается второе тысячелетие, расплодилось еще больше президентов, словно вот таких же трупных, жирных мух, стало меньше хлеба и нефти и больше нищих, голодных орд самого разного цвета кожи, а избранные, сумевшие захватить власть теперь уже над миром, стали еще циничнее и развратнее, бедные же - еще беднее и покорнее, и, естественно, грядет апокалипсис.Наслаждаясь и продлевая мгновение тишины и безмятежности, Скурляев сладко потянулся и опять замер - не хотелось прерывать блаженство минуты, когда мозг только-только просыпается и самые невероятные захватывающие идеи зарождаются и оживают в его темной глубине, - Скурляев в свое время, лет десять назад, закончил философский факультет, но давно уже охладел и к Спинозе, и Карлу Марксу, Конфуцию и Будде, Озирису и Мардуку ассирийцев, и к украденному у них древними израильтянами Саваофу. С приближением третьего тысячелетия все эти струпья философской проказы давно осыпались, только никто не хотел в этом признаться. Со временем не поспоришь, пришла пора новой цивилизации, все прежнее должно быть выжжено атомным огнем, и на этом космическом пепле вспыхнет огонек разума совершенно иной природы - скупой и рациональной…. В дверь тихонько поскреблись. Скурляев встал, накинул на плечи что-то вроде халата и стал молиться на темную икону, с едва проступавшими от старости ликами, затем, не поднимаясь с колен, негромко спросил:- Кто там, кто?Дверь приоткрылась, в нее бочком протиснулась маленькая, вся в темном старушка и, тоже торопливо и истово перекрестившись на икону, поклонилась попутно и Скурляеву:- Я тебе, батюшка, оладышек напекла, киселек клюквенный сварила, - сказала она. - Как, сюда дать или к столу пойдешь? Кормилец ты наш, охранитель, - благослови! - Старушка внезапно тюкнулась перед Скурляевым на колени и уронила голову в темном чепчике на грудь.- Ну, что ты, Трифоновна, - тихо посетовал Скурляев, вздергивая клочковатую бороденку. - Не чуди, я тебе не батюшка, не епископ… так, раб Божий… Вставай, вставай, вставай, - встань!- Все одно, родимый, ты человек Божий, всю матушку-Русь окормляешь! Благослови! - заупрямилась старушка, и Скурляев, что-то неразборчивое бормоча, мелко перекрестил ее. Поймав его руку, она ткнулась в запястье ему сухими губами.- Ну и хорошо, Господь благословит, ну и ладно, - сказал Скурляев, помогая маленькой Трифоновне привстать с полу. - Ну, ну, неси оладушки с кисельком, неси, да одеваться пора, к народу пора, неси.- Ох, родимый, там к тебе кто-то припожаловал, не отходит от двери, - вспомнила Трифоновна. - Я его уж совестила, совестила, да как его усовестишь? Бормочет одно: из святого града соловьи прилетели…Скурляев сам вышел к незнакомцу, терпеливо дожидавшемуся в крохотной прихожей, пропахшей кошками и еще какими-то древними запахами. Незнакомец вежливо встал ему навстречу, и Скурляев, перекрестив его, увел к себе, попросив Трофимовну подать оладышек и кисельку минут через десять на двоих, и, оказавшись со своим неожиданным гостем наедине, как-то неуловимо преобразился, усадил посетителя и, остановившись перед ним в смиренной позе - руки на груди, голова слегка набочок, - спросил:- Что понадобилось Божьим странникам от такого муравьишки, как я? Говори, готов с почтением выслушать волю пославшего тебя, я его знаю. И фамилия у тебя славная, русская - Возинов…- Вот и хорошо, - невозмутимо и вежливо согласился гость, с некоторой внутренней озабоченностью вглядываясь во всесильного, загадочного человека, стоящего перед ним, способного качнуть чаши весов в любую из сторон и в то же время совершенно ничем не защищенного - ни запоров, ни стражи вокруг или хотя бы рядом. … Неуверенная улыбка шевельнула губы Возинова, мелькнула мысль о том, что надо собраться и держать ухо востро.- Мне поручено передать, что вы становитесь поистине знаменитым, многие ваши прогнозы, публикуемые в газетах и по телевидению, сбылись или сбываются, - не спеша, стараясь выиграть время, чтобы окончательно успокоиться, сказал Возинов. - Есть основания опасаться ненужных для вас неприятностей в самом скором времени.- Например? - голос Скурляева, казалось, едва прошелестел откуда-то со стороны или сверху, с потолка.- Вас могут держать взаперти, в каком-нибудь тайном месте, - предположил Возинов, и Скурляев, остро глянув, перекрестился.- На все воля Всевышнего, - сказал он смиренно. - Мне уже был тайный знак. Сказано: ни один волос не упадет с головы твоей без воли Отца твоего Небесного. Аминь!- Аминь, - подтвердил и Возинов. - Мне неудобно сидеть, когда вы стоите, у нас еще, отец Тихон, долгий разговор.Лицо Скурляева как-то задрожало, стало двоиться, поплыло, и Возинов, пустивший в ход один из своих козырей, торопливо встал и даже шагнул к хозяину в тревоге, но тот поспешил успокоить своего гостя.- Сиди, сиди, дорогой гость, - быстро сказал он,- лицо его успокаивалось и принимало свои прежние очертания. - Конечно, конечно, я должен был знать, что для Божьих странников нет невозможного. И неведомого тоже. Они всюду - и в земной юдоли, и в небесных сферах, они днем и ночью, а медок сносят в один священный сосуд. Был, был и отцом Тихоном, и покаялся в своих соблазнах и прегрешениях. А у тебя, брат мой, какие полномочия?- Совершенно абсолютные, - быстро ответил Возинов.- А знак?И Возинов, еще больше состредотачиваясь, раздвинул ворот рубашки, и лицо Скурляева как-то вновь стало дробиться и плыть - он увидел на груди у своего гостя идеальный квадрат из тусклого металла, размером с ноготь. Из такого же завораживающего голубоватого сплава была и цепочка.Хозяин и гость церемонно поклонились друг другу, и затем обменялись словами, значение которых, очевидно, понимали только они двое.- Вечен и велик! - провозгласил Возинов, и хозяин, осеняя себя широким крестом, эхом отозвался:- Велик и вечен!В это время старушка в черном принесла блюдо горячих, сдобных оладьев, две кружки клюквенного киселька, и Скурляев со своим гостем с удовольствием позавтракали, притираясь и привыкая друг к другу. Старушка подала самовар, липовый мед в простой деревянной плошке, чашки, и все так же молча, забрав ненужную посуду, она невесомо удалилась, и даже ее плоская худая спина выражала благоговение.Отхлебнув душистого чаю, Возинов поднял глаза на хозяина, и тот кивнул:- Говори, брат мой.- Не мне, отец Тихон, напоминать вам о предельном упадке души человеческой, о силе зла в нашем мире; один из духовных столпов человечества, Россия, повержена, русский народ вымирает… Еще несколько десятилетий - и память о нем останется лишь в преданиях и легендах…- А если это и есть исход, предопределение Божие? - подал голос и Скурляев, и в глазах у него появился лихорадочный блеск, а на щеки пробился неровный болезненный румянец. - Негоже смертному червю вникать в замыслы создателя. Творец - сам видит и ведает, что творит.- И Божий странник вправе выбирать путь воина, лакея или Иуды. Ничего никому не возбраняется…- Ты слишком много говоришь, брат мой, - мягко, но с тем же блеском в глазах заметил Скурляев. - А лучше - прямо. Какое же слово должен не опоздать и сказать я, грешный?- О, отец Тихон! Божьи странники не настолько глупы и самонадеянны, чтобы диктовать такому человеку, как вы! - Возинов позволил себе улыбнуться. - Вы известны всему миру, в своих пророчествах вы никогда, насколько нам известно, не ошибались. Но вот уже три месяца вас не могут разыскать ни газетчики, ни эти вездесущие телерепортеры. Вы молчите, а между тем, близится судный день.- Хватит, брат, хватит, - попросил Скурляев, и лицо его пришло в неописуемое волнение. - Мне страшно за твою бессмертную душу, брат мой. Я взглянул в нее и содрогнулся - она кипит ненавистью. Все силы мира не в состоянии осуществить приговор вашего трибунала - этот темный человек бессмертен, как бессмертен сам сатана! Остановитесь в своем замысле, брат мой, откажитесь от него! Вы все обречены на гибель! Хватит русской крови, брат мой, хватит!Медленно бледнея, Возинов встал. Он ожидал многого, он раньше не верил россказням и невероятным слухам об этом человеке, отце Тихоне, негласном властителе нищих и бомжей, но сейчас оцепенение охватило его… Необходимо выяснить истинную суть отца Тихона до конца, кому он служит. Неужели только себе и своему честолюбию? Некоронованный царь нищих? И только? А не стоит ли трибуналу братства попристальнее взглянуть на эту мрачную фигуру, не ошибается ли служба прогнозирования?И пальцы Возинова неосознанно, инстинктивно уже нащупали на поясе в брючном ремне сигнальную панель и еле заметную выпуклость на ней - дальнейшее личное противоборство уже превращалось в слишком рискованную игру и могло стоить слишком дорого…И тогда сквозь туман, наплывающий на сознание, он уловил в лице отца Тихона тихую блуждающую усмешку - хозяин был явно доволен своим превосходством, он брал верх и не хотел скрывать своей силы. Пожалуй, именно эта туманная мысль, проскользнувшая в сознание, и вызвала спасительный взрыв - пальцы шевельнулись. Тотчас в нем пробился далекий, ясный и тревожный голос:- Что случилось? Два нуля, что случилось, два нуля, отвечай! Включая спецзащиту, приготовиться.И тогда туман, облегчающий сознание, с тихим шорохом стал рваться и клочьями оседать, - Возинов даже видел эти серые лохмотья. А в следующий миг перед ним проступило узкое, бледное лицо отца Тихона с выступившей на лбу испариной.- С кем ты разговариваешь, брат мой? - почти закричал отец Тихон, глядя на своего гостя почти с мистическим ужасом.- Простите, - устало, с трудом раздвинул губы Возинов. - Последнюю неделю я почти не спал… сейчас, кажется, просто на ходу задремал. И вас, пожалуй, напугал, на вас лица нет, садитесь, отец Тихон, садитесь. Сказано: каждому по вере его.Хозяин опустился на свое место, узкой и нервной ладонью, с четко проступившими голубоватыми венами на тыльной стороне, огладил клочковатую бородку. Неожиданно сказал:- Знаешь, брат мой, у меня иногда фантазии опережают здравый смысл. Мой древний недруг - вот и сейчас мне что-то померещилось, а ты сам ничего определенного еще и не сказал.- Не надо лукавить, отец Тихон, - улыбнулся Возинов, окончательно приходя в себя. - И большее не старайтесь меня трясти, ответ будет не очень приятным, а мы вас ценим и бережем. Да, вы угадали, именно этот страшный человек должен умереть, а почему он - вы, отец Тихон, сами знаете.- Что ж, ты прав, брат мой… По его тайному указанию на свалки, приютившие сотни тысяч бездомных и обездоленных, стали вывозить пищевые отходы, сдобренные ядами. Умирают в мучениях тысячи и тысячи… Голодные ведь не слушают никаких разъяснений и уговоров. - Лицо хозяина подернулось печалью. - Известно ли Божьим странникам истинное имя этого посланца тьмы?- Странникам известно все, - ответил Возинов, отмечая про себя неуловимый почти перелом в настроении хозяина, по-прежнему, казалось, чего-то выжидавшего, и, помедлив, обронил:- Казнь состоится вечером, в день русской скорби, четвертого октября до наступления сумерек.- Да, да, - почти прошептал отец Тихон, и взгляд его стал пронизывающим, почти безумным, - он принял решение. - Этот проклятый, черный день России… Только ведь я не могу сам себе задавать вопросы и сам же на них отвечать, брат мой…- Не беспокойтесь, отец Тихон, вас обязательно спросят, и даже не раз…Отец Тихон вздохнул, и скорбь вновь проступила в его лице.- Я еще никогда не ошибался, брат мой, - подумал он вслух и вопросительно, исподлобья глянул. - Как быть? Я уже все понял, только…- О, отец Тихон! - улыбнулся Возинов, вызывая этой своей улыбкой озноб у Скурляева по всему позвоночнику. - Приговор будет исполнен, даже если все силы тьмы станут грудью вокруг черного координатора. Он будет исполнен, если даже вы сейчас побежите к нему и предупредите обо всем…- А ты, брат мой, большой шутник! - укоризненно дернул бороденкой отец Тихон. - Это еще надо подумать, кто есть кто… И еще одно сомненьице - зачем же на весь мир заранее? Вот так кричать? Не лучше ли из российского мрака исподволь? Я за себя не боюсь, мало ли что может нагородить блаженный? Я учту волю странников, только не пойму…- Они вселили дух обреченности и страха в душу целого народа - мы должны отплатить им тем же. И еще раз уверяю вас - ваши слова и предсказания не разойдутся с делом, - все с той же застывшей улыбкой сказал Возинов. - Вы станете по-настоящему знаменитым на весь мир, встречи с вами будут добиваться самые могущественнейшие люди планеты… наш президент - тоже…- Господи помилуй! - перекрестился отец Тихон, скомкал свою бороденку и стал ее немилосердно терзать, - он начинал понимать, и ему стало страшно. Затем они, гость и хозяин, изысканно-церемонно распрощались. И едва нежданный гость вышел, старушка в черном тотчас проникла в приоткрытую дверь и смиренно замерла, ожидая указаний. И тогда Скурляев, совершенно опустошенный, услышал непрерывное, назойливое жужжание большой, зеленой мухи, теперь, правда, больше похожее на зубную боль, стоном отдающуюся в самом мозгу.- Трифоновна, ты знаешь, кто это? - спросил он с какой-то светлой тоской, указывая на муху, бойко ползущую в этот момент по оконному стеклу.Раздумывая, старушка в черном пожевала провалившимся ртом.- Тоже тварь Божья, батюшка, - с благоговением предположила она. - Я ее, проказницу, вторую неделю выгоняю, а она тут как тут. Притаится, и опять тут .. Господи помилуй!- Муха! Муха! - закричал Скурляев, и лицо его задергалось и пошло пятнами. - Какая муха! Князь мира сего, это я тебе говорю, несчастная! - тут он, в сжигающем приступе ненависти, рванулся вперед и, исступленно целясь в ползущее насекомое, изо всей силы ударил ладонью по стеклу, тотчас со звоном рассыпавшемуся. Скурляев поднес к глазам распяленную ладонь и торжествующе вскрикнул: - Попал! Попал!За его спиной в углу отчего-то оборвалась и с шумом свалилась на пол темная и тяжелая старая икона.Старушка, раскрыв рот, охнула, попятилась, хотела вынырнуть вон, но Скурляев уже успокоился, взгляд его просветлел и тяжело установился в одну точку перед собой, - в следующее мгновение глаза его вновь невыносимо тяжко вспыхнули - он увидел, как рушатся вокруг от горизонта и до горизонта самые вечные устои, и понял, что его гость был прав, и он выполнит просьбу Божьих странников. Пришла слава, и ее нельзя было ни обойти, ни отринуть.