Страница 4 из 9
Моя станция Р-161А2 на базе ЗИЛ-131 задействовалась только начальством армейского корпуса. В эфир работала голосом, засекреченным бортовой ЗАС «Яхта», раскачивая канал в 201-й радиосети, связывая между собой начальственный состав штаба корпуса и подчинённых дивизий.
Дело было в субботу, и кадровики в большинстве своём разбежались по домам. Потворствуя желаниям, сбрасывая с плеч тяжести полевых выездов, несколько бойцов нашего ПУС сразу после отбоя подались в кинотеатр «Космос». Успевая притом на последний десятичасовой сеанс, ввиду того, что перед фильмом крутили киножурнал «Фитиль». Самовольщики перемахивали забор обычно возле старой церкви, как раз в том месте, где я поставил аппаратную, а там до «Космоса» – рукой подать, чихнуть не успеешь…
В общем, в зал зашли вовремя, когда журнал подходил к концу. Народу было немного, мы скромно заняли места по центру зала. Начался фильм, уже не вспомнить какой, и тут сосед тычет меня локтем в бок: «Перцев сзади сидит!»
Майор Перцев принимал в те годы должность начальника первого Полевого Узла Связи. Самовольщиков набиралось человек десять, все из перцевского ПУС. Непосредственно я служил в первом взводе первой роты, старший сержант по званию, потому подходил на роль заводилы.
Оборачиваюсь, и правда – Перцев с женой. Заметил нас, нет ли, не угадать. Неуютно сразу стало, но начальник не подал и вида. Был он человеком интеллигентным, в технике и теории радиосвязи разбирался хорошо, голос поднимал редко и среди солдат пользовался уважением.
В конце сеанса, когда в зале уже включился свет, воины поднялись, и трусцой шмыгнули на выход. Я иду последний. Снова меня кто-то одёргивает за локоть, оборачиваюсь – Перцев собственной персоной. И говорит негромко, чтобы не привлекать внимание покидающих зал граждан: «Через пять минут построение за кинотеатром!»
Делать нечего, по-тихому уже не слиняешь. Выстроил я самовольщиков, ждём. Выходит чета Перцевых, докладываю честно: «Равняйсь, смирна! Тарищ майор, личный состав в количестве десяти человек построен! Находимся в самоволке, ждём дальнейших указаний!» «Вольно!» – красуясь перед женой, довольствовался майор. Жена его, умная женщина, улыбнулась, внимая суть дела, сказала, что будет ждать у вестибюля, и оставила нас наедине.
Перцев осмотрел личный состав самовольщиков, гневно распаляться не стал, но высказался достаточно сурово: «Как вас наказать, ещё подумаю! Сейчас бегом в расположение, о случившемся доложить дежурному по части!»
Дежурному докладывать, конечно, мы не желали, принимая во внимание тот факт, что начальник узла не появится на службе всяко до понедельника, а в карманах у некоторых самовольщиков уже лежали увольнительные записки на завтрашний воскресный день.
Наступило воскресенье, я с парой товарищей спокойно пошли в Ашхабад. В парадной форме, с подтверждающими бумагами, чистые, бритые, наглаженные – мухе не на что примериться. Гуляли, смотрели достопримечательности. Вот ведь дела, Ашхабад-то я совсем не знаю, кажется? Два года на исход, а из знакомого только Русский базар да Дом офицеров на Аллее Славы… Ну и кишинский рыночек или парк с фонтанами, что поближе к цирку…
Во второй половине дня купили мороженого, забрели в Первый парк, раскинулись на скамеечке. Сидим, смакуем сладости, девчонок глазами обстреливаем. Те в ответ тяжёлой артиллерией палят. Вместо девчонок подруливает патруль, лейтенант, с ним два сержанта: «Документики?!» Сверили-проверили – замечаний нет. Отдыхаем дальше…
В Первом парке была длинная аллея, просматриваемая в обе стороны. Немного вдали сидели тоже парадно одетые солдатики. Видим, капитан какой-то по аллее от них путь держит. Проходит мимо, от нас ни кивка ни знака. В те поры как было негласно принято: всем офицерам выше майора приветствие по форме чуть ли ни с переходом на строевой шаг. Иначе чревато! До капитана – кивнул, и даже рукой к козырьку не вскинешь. Невелики, казалось бы, птицы, всякие там литёшки да капиташки! Всё это зависело, конечно же, от напускной наглости солдатиков…
Нашу наглость капитан без внимания не оставил! «Так, бойцы! Почему не приветствуете офицера принятой уставом формой? Устав забыли?» Мы в ответ бе да ме, парировать нечем. А капитан насел на нас конкретно, и тут подлетает патруль, крутившийся недалече, выжидая случая блеснуть властями. Выслуживаясь, лейтенант подошёл к капитану строевым шагом, доложился по форме.
Сознание выловило, не простой это капитан оказался, а заместитель коменданта Ашхабада, снискавший славу неоправданной суровостью практически ко всем. Капитан забрал наши документы и приказал патрулю препроводить нарушителей на гауптвахту. Мы, естественно, сопротивляться не стали. Там сразу было понятно – мгновенно найдут и, если что, достанут хоть из-под земли.
Привели нас троих на гарнизонную гауптвахту. В переделку такую я попадал в первый раз, мои ребята о «губе» тоже только слышали. Первым делом зарегистрировали в журнал, потом нас обрили налысо и сунули в «предвариловку». Забрали, что было, даже фуражки не оставили, хотя нечего было брать, потому как были мы в парадке, соответственно, без ремней и прочих колюще-режущих.
Как устроена гауптвахта, я примерно понимал. Имелся в нашей в роте кадр с западной Украины, побывавший тут дважды. Каждый раз возвращался исхудалым, бледным, и фокусы старался долго не выкидывать. Интересные вещи рассказывал, как запихивали его в карцер, и для полноты ощущений и подлинных страданий разбрасывали по полу пищевые отходы… Ну, чтобы непроветриваемая камера не казалась благоухающей палатой из госпиталя…
Предвариловка являла собой просторное помещение с забетоненным полом и ленно оштукатуренными стенами. Нарами служили криво сколоченные, зато прокрашенные деревянные щиты. Бывалые арестанты называли эти щиты «вертолётами». Может, за кривизну досок, а правдивее будет сказано, щиты так назывались потому, что сам процесс раздачи выглядел как кружение лопастей вертолёта. Такими были движения. Вертолёты складировались стопой в коридорной нише, арестанты выстраивали по стене живую очередь. По команде начкара, арестанту надо было схватить верхний из стопы вертолёт и бежать в свою камеру. Каждая камера получала их отдельно. Ежели начкар ускорял счёт, то схватить щит успевал не каждый.
С техникой захвата новички знакомились, посматривая на завсегдатаев – надо было понять, как прихватить щит, как развернуться, чтобы пробежать до камеры, никого не задевая. Процедура получения вертолётов была для начкаров развлечением и утолением жажды власти. Как правило, в караул на гауптвахту посылали молодых и борзых лейтенантов, а выработанные «правила» передавались из уст в уста. Арестанты демонстрировали согласованность движений и недюжую ловкость. Если никто не замешкался, то в камере на щите каждый мог спать на спине. Когда вертолётов было захвачено мало, приходилось тесниться бочком, отчего у солдат выламывало за ночь все кости.
И вот, вручили нам вертолёты и поначалу поместили в предвариловку. «Приговор» должны были вынести только в понедельник, когда на службе появится арестовавший заместитель коменданта. Разложили мы вертолёты, вознамерились лечь спать. В предвариловке помимо нас троих были ещё трое бойцов. Два солдата и огроменный сержант чеченец. Вроде не качок, просто в телесах и очень высокий ростом – за два метра. По-русски говорил коряво и с ярко выраженным кавказским акцентом.
Едва закрыли глаза, в коридоре раздались дикие визги, ругань, матерщина, типа всех вас жестоко поимею, будете плясать под мою дудку и иное такое. Открывается дверь и после натурального поджопника в наше помещение влетает и падает на пол некий бойкий мужичонка. Ростом метра полтора и ужасно визгливый. Пьяный в стельку, в гражданских одеждах, штаны порваны по шву на заднице, зато в руках чистые белые кроссовки, являвшиеся дефицитом даже в хорошо снабжаемой столице Туркмении.
Дверь закрылась, мы приготовились смотреть шапито. Мужичок вскочил на ноги, оглянулся, презренно цыкнул на нас, обозвал уродами и тут же накинулся колошматить железную дверь. Орал, что он офицер, находиться в одной камере с солдатами ниже его достоинства, и что он сделает со всеми, стоит ему только дождаться утра и выйти на волю. Он не какой-то там простой офицер, он офицер при должности, от одного названия которой все должны были падать ниц и целовать его босые ноги.