Страница 46 из 53
В годы первой мировой войны республиканские убеждения, уже прочно укоренившиеся в сознании французских буржуа, вступали в противоречие со стремлением консервативных кругов к «сильной власти». И поэтому поздней осенью 1917 г. — после того как Петен железом и кровью (не пренебрегая, впрочем, и мелкими уступками солдатам) подавил восстания в действующей армии, а Мальви справился с помощью социального лавирования со стачками в тылу (но был вслед за тем скомпрометирован реакцией), поздней осенью 1917 г. к власти во Франции пришел кабинет Клемансо. Диктаторская сущность его правления обеспечивала ему поддержку правых вплоть до самых махровых реакционеров и монархистов, а неоднократные заявления Клемансо о его верности республике и конституции делали его приемлемым для широких масс французских буржуа, в том числе и для многих радикал-социалистов.
В Италии социальные противоречия были особенно обострены, накал антивоенной борьбы — чрезвычайно ярок. Правительство было слишком слабо, чтобы силой подавлять вспыхивавшие во всех концах страны народные волнения. Министр внутренних дел Орландо, маневрируя и опираясь на правых социалистов, проводил политику «национального единения», аналогичную той, которую Мальви проводил во Франции.
В дни первомайских событий в Милане войска, чтобы не провоцировать массы, избегали стрелять в народ. Правые социалисты во главе с Турати помогли властям избежать стачки миланского пролетариата, и стихийные, неорганизованные выступления ломбардской бедноты постепенно прекратились. Они вспыхивали, однако, в других районах страны вновь и вновь. В августе 1917 г. антивоенное восстание в Турине вплотную поставило, как мы уже говорили, правящие классы Италии перед угрозой перерастания империалистической войны в войну гражданскую. Для подавления этого восстания итальянское правительство мобилизовало все силы. Против повстанцев были двинуты кавалерия, пехота, танки. Восставших рабочих расстреливали из пулеметов.
Но если обострение социальных противоречий в стране было особенно велико, то запас буржуазно-демократических традиций был у нее по сравнению с Англией и Францией наименьшим. Вплоть до 1860 г. страна была раздроблена на несколько мелких государств, в которых — за одним только исключением — господствовали полуфеодальные, абсолютистские порядки. В 1860 г., после своего объединения, Италия стала парламентской конституционной монархией. Но и после этого, в течение ряда десятилетий, итальянское правительство отвечало на выступления полных стихийной революционности народных масс жестокими репрессиями, изданием «исключительных законов», зажимом политических свобод. Лишь с 1900 по 1914 г. длилась коротенькая (как северная весна) «эра итальянского либерализма», когда был проведен ряд буржуазно-демократических реформ. Однако и либералам не удалось смягчить остроту социальных противоречий в стране и в самый канун империалистической войны, в знаменитую «красную неделю» июня 1914 г. итальянское королевство потряс такой взрыв народного возмущения, какого оно до той поры еще не знало. Сторонники «политики силы» подняли голову и в мае 1915 г., добиваясь вступления Италии в мировую войну, открыто призвали своих последователей к нарушению буржуазной законности и конституционных норм. А летом и осенью 1917 г. итальянские экстремисты во главе с Муссолини не только публично заявляли, что свобода, равенство, демократия — это «слова, звучащие фальшиво», но и делали практически попытку установить в стране правительство военной диктатуры или «на худой конец» правительство, приближающееся к военной диктатуре. Однако в 1917 г. час итальянского фашизма еще не пробил. Большинство итальянских политических деятелей, как и итальянских промышленников и аграриев, еще было против отказа от ставших привычными парламентских методов управления. Требования Муссолини и К0 еще казались им чрезмерными и опасными. Определенное значение имел и тот факт, что крупного политического деятеля, который сформировал бы в Италии кабинет, аналогичный кабинету Клемансо (т. е. диктаторский по сути и конституционный по форме), у итальянских экстремистов в 1917 г. не было, и они, не скрывая, об этом жалели. Да к тому же политика Орландо, хотя он не шел на выполнение всех требований экстремистов, становилась все жестче. Он как бы совмещал Мальви и Клемансо в одном лице. Так вот и получилось, что в то время как во Франции борьба по вопросу о методах управления завершилась осенью 1917 г. победой сторонников дальнейшего «завинчивания гаек», в Италии, которой оставалось каких-нибудь пять лет до фашизма, эта борьба привела к образованию кабинета либерала Орландо.
Подводя итоги этой борьбы в Англии, Франции, Италии, следует подчеркнуть, что либералы, отстаивая свое кредо, доказывая, что надо дать говорить недовольным и т. п., сами переживали жестокий кризис идей. Они видели, что старые верования, убеждения терпят крах, и не умели найти новые, более жизнеспособные. Они выступали в защиту парламента и конституционных свобод и не могли не понимать, что свободы эти находятся в противоречии с жестокой практикой войны. Боялись революции в России и революции в собственной стране и не знали, что им противопоставить.
В Англии, где либерализм пустил особо глубокие корни и где буржуазия была наиболее опытна и гибка, либералам удалось нащупать некоторые новые приемы управления народными массами. Во Франции и Италии либералы (к какой-бы партии они формально не принадлежали) беспомощно барахтались в кругу старых формул, старых доктрин.
Следует также отметить, что в ходе дискуссии ссылки на «русский пример» не сходили с газетных полос и то и дело звучали в речах ораторов. Февральская революция в России была сложна и многопланова, и если либералы видели в падении дома Романовых доказательство того, что политика «сильной руки» не в силах предупредить революцию, то консерваторы с нескрываемым удовольствием цитировали — после июльских событий в Петрограде — контрреволюционные заявления и приказы Керенского, с жаром призывали своих последователей и свои правительства учиться у Керенского «расправляться с ленинистами» и т. п. Это происходило и в Англии, и во Франции, и в Италии.
Борьба по вопросу о методах управления народными массами, разгоревшаяся в 1917 г. в странах Западной Европы, наглядно свидетельствовала о неблагополучии в положении правящих классов этих государств. Эта борьба интересна, однако, не только своими непосредственными результатами. В ходе ее проявилась и некая важная для будущего тенденция. Правящие классы большинства европейских стран в течение многих десятилетий, а в Англии даже и столетий, осуществляли свое господство над народными массами в рамках ими же установленных и признанных конституций. Именно в этих рамках происходила борьба (а иногда и сотрудничество) сторонников либерального и консервативного методов управления. Взаимозаменяемость этих методов была, так сказать, «запрограммирована», и смена их сама по себе о кризисе верхов еще не говорила. Но дискуссии 1917 г. не были простой борьбой либералов и консерваторов. Мы видели, что под воздействием войны в правящих классах воюющих стран (даже таких парламентских, какими были Англия, Франция и Италия) возникла тенденция к принципиально иному, антипарламентскому и антиконституционному, методу управления. Эта тенденция была существенной чертой характерного для периода первой мировой войны, для 1917 г. в частности, кризиса буржуазной демократии. В истории западноевропейских стран она сыграла роль своеобразной психологической подготовки фашизма. Последний не сумел бы увлечь за собой сколько-нибудь значительные группы буржуа, не будь они хотя бы отчасти подготовлены к нему войной вообще, нападками сторонников военной диктатуры на буржуазную демократию, в частности.
В 1917 г. тенденция к переоценке буржуазно-демократических ценностей сказывалась в разных странах с разной силой. В Англии, классической стране буржуазного парламентаризма, голоса, отрицавшие буржуазную демократию, раздавались сравнительно редко (но все же раздавались), во Франции и особенно в Италии они звучали настойчивей и чаще. Вот эти «поиски нового» (а по существу старого), эта нарастающая склонность к отказу от традиционных парламентских учреждений и норм наглядно свидетельствовали не только о провале не сумевшей предупредить антивоенные выступления народов политики «национального единения», но и о назревающем в странах Западной Европы общем кризисе буржуазных методов управления народными массами, общем кризисе «верхов». В то же время в этих странах нарастали возмущение и гнев народных масс, шло сближение наиболее прогрессивных групп мелкой буржуазии и интеллигенции с пролетариатом, закладывались основы послевоенного революционного подъема. Эти тенденции общественного развития Западной Европы явственно сказывались уже в марте — октябре 1917 г., им предстояло еще более углубиться и усилиться под воздействием Великой Октябрьской социалистической революции.