Страница 10 из 53
О том, что английские Советы депутатов должны стать «орудием социальной революции», Т. Квелч писал в «Колл» и неделю спустя{76}.
У английских правителей подобные заявления еще более усиливали страх перед «революцией по русскому образцу». Председатель одного из крупных английских тред-юнионов Вилли Торн рассказывает об аудиенции, полученной им летом 1917 г. у английского короля. Георг V спросил профсоюзного босса, «не выйдет ли чего плохого из Лидской конференции и ее решений (т. е. из решения о создании Советов рабочих и солдатских депутатов. — К. К.)». Профсоюзный лидер заверил своего собеседника, что «в этой стране (т. е. в Англии. — К. К.) никогда не будет насильственной революции». «И это, — пишет он, — казалось, успокоило короля»{77}.
Однако время шло. Радужные надежды на близкую революцию в Англии, которые март 1917 г. породил у некоторых английских социалистов, поблекли. Те, кто выступал за ограничение задач движения, брали верх, и 27 июля в сообщении Временного комитета Советов рабочих и солдатских депутатов, опубликованном за подписью того же Квелча, речь шла уже лишь о том, что Советы депутатов должны побудить английское правительство «принять формулу мира Временного правительства России». Английский народ, говорилось в сообщении, хочет мира без аннексий и контрибуций. Он хочет «освободиться от военной тирании и покончить с циничными хищениями спекулянтов продовольствием»{78}.
В конце июля — первой половине августа должны были, по плану Временного комитета, собраться 13 районных конференций Советов депутатов: в Лондоне, Манчестере, Ньюкасле, Глазго и других городах Англии. Предполагалось, что конференции изберут по одному депутату во Временный совет движения, который превратится в результате в постоянный, а также примут резолюции, текст которых заранее подготовил Временный комитет. В резолюциях содержалось приветствие революционной России, выдвигалось требование мира без аннексий и контрибуций.
Движение Советов рабочих и солдатских депутатов было движением антивоенного меньшинства английского пролетариата и непосредственной угрозы для правящих классов не представляло, но его базой являлось то смутное недовольство войной, то стремление к миру, которые все шире распространялись в Англии. Это движение носило русское имя. Оно притягивало к себе, как писала «Таймс», «все недовольные элементы»{79} и пыталось сплотить их вокруг «русской формулы мира». И уже это одно делало его опасным для правящих классов. Их опасения еще более усиливались оттого, что движению за создание Советов сопутствовали летом 1917 г. антивоенные выступления рабочих в различных городах Англии. Так, 1 июля 1917 г. в Лондоне и Манчестере состоялись, несмотря на полицейский запрет, массовые демонстрации солидарности с русскими рабочими, требовавшие мира. 8 июля на многолюдном митинге близ Глазго ораторы разоблачали «происки российских и британских империалистов» и т. п.
Консерваторы, встревоженные тем, что организаторы Советов «кипятят свой горшок на русском очаге», еще в дни Лидса требовали от правительства «решительных действий», т. е. запрета движения.
«Лишь самые невежественные журналисты могут настаивать на запрете Лидской конференции и на репрессиях против ее лидеров, — возражал им тогда либеральный «Нейшн». — Не будь русской революции, этим путем еще можно было пойти. Сегодня… мысли рабочих перестали быть мыслями их правителей. Помешайте свободному выражению этих мыслей, и Россия перестанет быть единственной в Европе страной революции»{80}.
Нащупывая свой путь борьбы с движением, либералы противопоставляли Советам депутатов пресловутую английскую демократию. Решение о создании в Англии Советов депутатов «грозит уничтожить наши парламентские традиции… У нас есть конституция, парламент, правительственная система», — заявляла «Дейли ньюс»{81}.
Ллойд Джордж подытожил эти «теоретические розыски», заявив, что «английские Советы депутатов — это палата общин»{82}.
Но движение жило. С созывом районных конференций оно должно было вступить, как писала «Таймс», в «свою вторую фазу»{83}, т. е. в фазу практической организации Советов на местах. Буржуа были обеспокоены, и теперь уже не только консервативные, но и некоторые либеральные органы печати заявляли, что создания Советов депутатов в Англии допустить нельзя.
Судя по ряду данных, политические круги особенно тревожил тот факт, что в Советы должны войти также и солдатские депутаты. Тревога не была необоснованной.
Можно привести много свидетельств того, насколько сильны были в 1917 г. антивоенные настроения в измученной войной английской армии. Так, английский священник, который вел в то время беседы с солдатами, пишет, что «их ненависть к войне и ко всей военной машине была горька свыше всякой меры. Это была почти всеобщая жалоба, что с ними обращаются скорее как со скотом, чем как с людьми… «Never тоге» (т. е. никогда больше не воевать. — К. К.) было требованием солдат»{84}.
Рассказ о характерной для того времени сценке мы находим и в дневнике одного из репортеров «Таймс»: 14 сентября 1917 г. два специальных поезда прибыли с двух противоположных сторон на одну и ту же платформу Лондонского вокзала. В одном поезде были пленные немцы, привезенные прямо с поля сражения, — грязные, оборванные, небритые. Второй поезд вез английских «томми» (солдат) — чистеньких, подтянутых, гладко выбритых, по всей видимости ехавших на фронт впервые.
«Враги, бойцы! Как они должны были ненавидеть друг друга!» — пишет репортер. Но нет. Их общая несчастливая судьба породила у них чувство товарищества. «Они начали брататься. Немцы улыбались, приветственно махали руками и кричали: «Кашагас!! (товарищ). Томми… выходили из своих вагонов, чтобы кинуть немцам не бомбы и гранаты, а пачки табаку и шоколаду… Эта стихийная демонстрация, — заключает автор, — свидетельствует об отсутствии личной ненависти между рядовыми бойцами… Они убивают друг друга на полях сражения по приказу государственных деятелей и командиров, но их естественное желание — быть друзьями»{85}.
Впечатление, произведенное на английских солдат Февральской революцией в России, было огромно, и английские политические деятели опасались, что участие английских солдат в Советах приведет к «разложению» армии, плохо скажется на ходе военных действий и усилит угрозу «революции по русскому образцу». «Почему они (организаторы английских Советов. — К. К.) так стараются втянуть в свое движение солдат? Да потому, что ни одна революция — ни в Англии, ни в других странах — не будет успешна, если армия не выступит на ее стороне. Русская революция — это солдатская революция, будь это не так, она никогда не победила бы», — говорил в палате общин уже знакомый нам Вилли Торп{86}.
В начале августа представитель правительства заявил в палате общин, что солдатам запрещается не только быть членами Советов депутатов, но и присутствовать на их митингах и заседаниях.
На официальный запрет всего движения Советов правительство, однако, не шло, и сторонникам «решительных мер» приходилось в этом вопросе действовать на свой страх и риск (впрочем, и страх, и риск эти были, как мы увидим, не так уж велики).
Срыв и разгром антивоенных митингов нельзя назвать новинкой в «свободной» Англии. В годы войны это случалось на Британских островах не раз. Шовинистические иллюзии английской толпы, еще остававшейся и в 1917 г. И лагере сторонников «войны до победы», делали их возможными.
Техника «разгона» была проста. Где нибудь по соседству с антивоенным митингом созывался «патриотический». Ораторы, на нем выступавшие (обычно члены какой-либо из многочисленных в Англии в те годы шовинистических лиг), призывали собравшихся постоять «за наших павших» или «за наших парней в окопах». Распалив толпу, они вели ее разгонять антимилитаристов. Полиция им обычно не мешала.
Британская национальная рабочая лига, созданная в 1914 г. специально для борьбы с антивоенными настроениями и выступлениями рабочих, подталкивала правящие классы на этот испытанный путь еще в дни Лидса. Ее руководители публично заявляли тогда, что «настало время заговорить массам», и даже выражали готовность «пойти в промышленные центры поднимать народ»{87} (что это на их языке значило, мы вскоре увидим).