Страница 18 из 38
КАКОЙ ТРАНСПОРТ ЛУЧШЕ —
«ОЛЕНИЙ» ИЛИ «СОБАЧИЙ»?
Сама постановка такого вопроса в заголовке, вероятно, наводит читателя на мысль, что если тундровые юкагиры пользовались оленьим транспортом, то таежные юкагиры практиковали езду на собаках…
Да, с большой долей уверенности мы можем говорить о существовании у таежных юкагиров в прошлом ездового собаководства. Прошлое, о котором идет речь, — это эпоха, когда юкагиры (точнее их предки) жили гораздо южнее и западнее мест их теперешнего расселения — на среднем и нижнем Алдане, а может быть, и на нижнем Вилюе.
Пришедшие туда с юга тунгусы часть юкагиров поглотили, о чем уже говорилось, а часть оттеснили к северо-востоку. Там, в верховьях Яны, Индигирки и Колымы, условия для ездового собаководства оказались гораздо хуже, чем на Алдане, — рыбы в тех краях меньше и поймать ее труднее. А для каждой собачьей упряжки надо заготавливать много рыбного корма.
Поэтому неудивительно, что ко времени появления в Северо-Восточной Якутии русских ездовое собаководство у таежных юкагиров сохранялось скорее как реликт, чем как полноценная отрасль традиционной культуры. Насколько нам известно, имеется лишь одно сообщение русских о езде юкагиров на собаках в XVII в. Служилый человек Федор Чюкичев, участвовавший в походе Посника Иванова на Индигирку в 1638–1639 гг., позднее говорил воеводам в Якутске о юкагирах, возглавлявшихся князцом Ивандой (это были, по-видимому, «енгинцы»): «… а ездят они на собаках»{82}.
Правда, есть еще предание на ту же тему. Его записали от момских эвенов работники землеустроительной экспедиции 1935–1936 гг. В предании говорится, что, когда ламуты пришли на Мому — правый приток Индигирки, там жили юкагиры-собаководы. Войдя в соприкосновение с ламутами, опи заимствовали у них оленеводство и отказались от своих ездовых собак…
Косвенным подтверждением того, что Индигирка была районом, где жили юкагиры-собаководы, служит название Собачья, которое часто употреблялось по отношению к этой реке в XVII в. Даже еще в начале XVIII в. тобольский митрополит Фотий, отправляя в Зашиверский острог «священный антиминс», обозначил адрес кратко, но выразительно: «в Собачий острог»…
Возродилось ездовое собаководство у юкагиров после прихода русских. Поселившись в конце XVII в. в низовьях Индигирки, а также на Колыме, русские завели в своем хозяйстве собачьи упряжки. Этот способ передвижения им был знаком еще со времени установления торговых связей Древней Руси с остяками (ханты и манси) Западной Сибири.
Под влиянием русских в XVIII в. собаководство начало распространяться и среди юкагиров. Однако не везде. Завоевало популярность ездовое собаководство на Колыме. Г. А. Сарычев писал, что верхнеколымские юкагиры «теперь живут в землянках и вместо оленей для зимней езды держат нарты с собаками»{83}. Правда, настоящих ездовых собак у них не было — они запрягали в нарты обычных зверовых лаек. Пользовались собачьими упряжками, как правило, самые бедные, оседлые юкагиры.
Более или менее квалифицированными собаководами стали в начале XIX в. только юкагиры нижней Колымы, где рыбы (корма для собак) значительно больше, чем на верхней Колыме, да к тому же ее легче поймать. А.-Э. Кибер писал, что анюйские юкагиры, имевшие раньше «стада ручных оленей», заменили их собаками, каких держат у себя русские колымчане, т. е. настоящими ездовыми — крупными, с хорошо развитой грудью и крепкими лапами.
Собачья нарта на нижней Колыме представляла собой узкие и низкие сани длиной до 3,5 м и шириной около 0,6 м. Над землей такие сани возвышались не более чем на 25 см. Все части нарты скреплялись друг с другом при помощи ремешков, без единого гвоздя или болта. Благодаря этому нарта обладала двумя полезными качествами — легкостью и податливостью. Ее полозья изготавливались из хорошей березы, которую специально завозили из более южных районов. Чтобы придать полозьям необходимую прочность, их уже согнутыми опускали на один или два месяца в воду, а после прикрепления к нарте тотчас выставляли на мороз. Для лучшего скольжения по снегу полозья многократно протирали в пути влажной тряпкой.
Юкагирская собачья нарта
Любопытно, что производство дефицитных березовых полозьев для нарт сделалось своеобразным кустарным промыслом у нижнеколымских юкагиров и ламутов.
В первой половине XIX в. они часто привозили полозья на Анюйскую ярмарку и «с выгодой» сбывали их чукчам в обмен на меха.
Но вернемся к нарте. К загнутым кверху полозьям прикреплялась дуга, к которой привязывался гуж, или потяг. Позади этой горизонтальной дуги находилась другая, вертикальная, — она служила опорой для каюра. Его сиденье устраивалось в «кормовой» части нарты.
Потяг длиной до 5 м вырезали из лучшей тюленьей кожи, отличающейся большей прочностью по сравнению с оленьей. По всей длине потяга укреплялись петли, к которым с помощью шнуров, имевшихся на ошейнике, припрягали собак.
Для домашней работы (перевозка дров, воды, мелких грузов) жители нижней Колымы обходились 2–4 собаками; в дальние поездки запрягали не меньше 10–12.
Иногда спорят по поводу того, сколько собак — одну или две — собаководы Северной Якутии ставили во главе упряжки. Предмета для спора тут, пожалуй, нет: иногда только одну, а иногда — две, т. е. «передовую» с «учеником» на эту роль. Чаще выходило нечетное количество собак с одним вожаком впереди.
Полная нарта, писал Матюшкин, — это 13 собак. Если же набиралось четное число, то впереди все равно шел один вожак, а какая-то собака оказывалась без пары. Так, например, запрягал собак мой приятель нижнеиндигирский юкагир И. Н. Никулин, у которого имелась упряжка из восьми собак.
Роль вожака в упряжке чрезвычайно важна, и отнюдь не всякая собака способна ее хорошо выполнять. Опытный «передовик» всегда был в цене: в начале XX в. его стоимость достигла 40 руб.
Вожжей собачья упряжка не знает. Управляют собаками с помощью команд. Почти в каждом поселке существовали свои возгласы, с которыми каюр обращался к упряжке, но некоторые были общими для всей территории Северной Якутии, например «той», адекватный русскому «стой».
Тормозили при езде на нарте палкой с заостренным концом — так называемым «остолом», или «прудилом». К другому концу остола прикреплялось несколько железных колец. Каюр устрашающе гремел ими, когда видел, что собаки плохо тянут или кусают друг друга. Если «музыка» не помогала, он бросал остол в одну из собак и затем ловко подхватывал его на лету.
От каюра требовалось немалое искусство, чтобы удерживать нарту в равновесии, не давать ей опрокинуться. Если нарта наклонялась, он вскакивал, хватался за вертикальную дугу и выравнивал экипаж, становясь на полоз.
По хорошей дороге упряжка из 12–14 собак может везти тонну груза, а по плохой (например, по рыхлому снегу) — не более половины того. В таких случаях впереди нарты идет «лидер» (как теперь бы сказали) и на лыжах уминает снег для собак. Обычно груз брался тогда из расчета не более 25 кг на собаку. Считалось нормальным, если собаки пробегали с грузом до 40 км в день.
Легковая нарта (каюр и пассажир с небольшим багажом) могла в течение дня покрыть расстояние в 60–70 км, пройдя его с «крейсерской» скоростью — 10 км в час. «Почтовые собаки», курсировавшие между почтовыми станками (станциями), расположенными в 50–60 км друг от друга, развивали среднюю скорость до 15 км в час.
Но и это не являлось пределом собачьих возможностей. Когда заходила речь о том, чьи собаки быстрее, и расстояния, и скорости резко увеличивались.
Нижнеколымский купец Барамыгин в 60-х годах прошлого века состязался с колымским исправником Анатовским. Трассой пробега стала наезженная дорога между Нижнеколымском и Анюйской ярмаркой (длиной в 250 км). Купец выиграл состязание, пройдя дистанцию (с каюром и небольшим запасом корма для собак) за 15 часов. В пути он сделал две кратковременные остановки для отдыха и показал среднюю скорость 17 км в час. Анатовский приехал на час позже.