Страница 3 из 54
Возможна ситуация, при которой та или иная традиция «умирает», нить, связывающая настоящее народа с какой-то частью его прошлого, рвется. Часть (и порой весьма существенная) ценной информации из прошлого опыта теряется в ходе исторического процесса. Это связано как с неизбежными объективными сложностями осуществления исторической преемственности, так и с разрушительной деятельностью «темных»-реакционных сил мировой истории.
Чтобы передать «послание» из своего времени потомкам нужно обладать немалой силой духа, многое превозмочь и в себе самом, и в окружающей действительности. Связанные с этим трагические коллизии лучше всего выразили поэты. «И книга эта — вместо моего тела, и слово это — вместо души моей…» — доносится до нас из X в. полный боли и в то же время гордости за человека-творца голос Григора Нарекаци{8}. «Мало быть рожденным, важно быть услышанным» — в такую лапидарную поэтическую формулу отливает свою мысль А. Вознесенский{9}.
В реальной действительности традиция обладает многослойной структурой. Поскольку человеческий опыт может фиксироваться в самых различных формах, а преемственность во времени характерна для любых видов деятельности, то практически любое общественное отношение может быть рассмотрено с точки зрения его традиционности. Это явствует из произведений классиков марксизма-ленинизма. Данное обстоятельство нашло отражение и в современной научной и политической лексике, в том числе у латиноамериканских марксистов.
Традиция может быть «представлена» на уровне базиса — в этом случае речь идет о традиционных отношениях собственности. Она может материализовываться в тех или иных социальных или политических институтах — тогда мы говорим о традиционных формах социальной (например, община) или политической (к примеру, «традиционные партии») организации. На социально-психологическом «уровне» бытия общества традиция предстает в виде определенной совокупности передающихся от поколения к поколению стереотипов и установок поведения, которые, в свою очередь, выступают в многообразных конкретных формах обычаев, ритуалов, привычек, предрассудков и т. п. Наконец, в сфере общественного сознания мы наблюдаем наличие традиционных представлений, взглядов, доктрин.
Поскольку отношения преемственности характерны для всех без исключения общественных институтов, то любой из них имеет свою традицию. В этом смысле говорят о традициях в армии, церкви и т. п.
Отношения преемственности занимают весьма важное место в комплексе межклассовых и внутриклассовых отношений. Каждый класс имеет свою традицию, на которую он опирается. Подобно тому как идеи господствующего класса являются господствующими идеями, и традиции такого класса являются господствующими традициями: их всячески культивируют и поддерживают, выдвигают на первый план общественной жизни. Если же они перестают играть формирующую роль, это означает подрыв духовной гегемонии власть имущих.
Складываются определенные традиционные формы взаимоотношений и между классами, в чем проявляются, как правило, важнейшие черты национального характера и культуры.
Любая конкретная национальная культура в эксплуататорском обществе представляет собой противоречивое единство реакционных и прогрессивных тенденций, носители которых опираются соответственно на разные и противоположные элементы исторического наследия.
Каждая нация, каждый народ имеет свой неповторимый исторический опыт, а отсюда и собственную культурную традицию. Ряд народов, объединенных общей исторической судьбой, имеют общее наследие. Как правило, они образуют макрообщность — цивилизацию, единую во всем многообразии составляющих ее региональных культур. Одним из факторов, цементирующих это единство, является одинаковый способ «связи времен», решения проблемы исторической преемственности, т. е. одна и та же социальная динамика, опирающаяся на идентичное соотношение принципов сохранения и творчества, традиции и прогресса.
В обществах, отличающихся неоднородностью этнического состава, традиция предстает как сложная система взаимодействия различных этнокультурных элементов.
По мере расширения связен того или иного народа с остальным миром увеличиваются объем и разнообразие исторического наследия, так или иначе на него влияющего. В этом плане рост числа взаимодействующих в рамках какой-либо человеческой общности культурных традиций можно считать, по-видимому, закономерностью развития и (если они органично усваиваются) одним из критериев прогресса: ведь речь идет об обогащении духовного и иного опыта каждого народа опытом других народов, а в конечном счете — о движении к всечеловеческому единству.
Культура, рассматриваемая в ракурсе предельного обобщения, как специфически человеческий способ деятельности{10}, представляет собой противоречивое единство двух сторон — традиции и инновации [1]. В этом плане традицию можно трактовать как относительно консервативную сторону культуры, воплощающую одну из главных ее функций — сохранения того, что было создано предшествующими поколениями, в то время как в инновации проявляется творческая активность субъекта исторического процесса. Обе стороны культуры взаимообусловлены, не могут существовать друг без друга. То или иное соотношение традиции и инновации определяет динамику развития конкретных региональных культур.
Здесь важно иметь в виду одну трудно поддающуюся определению теоретическую тонкость. Дело в том, что и традиция, и инновация — это не какие-то отдельные части или детали «механизма» культуры, а различные проявления ее целостности.
Раскрывая многоликий «образ» традиции, нельзя не остановиться на производном от нее понятии, которое заняло прочное место в современной научной и политической лексике, — на понятии «традиционное». Генезис его восходит к работам К. Маркса, прежде всего к соответствующим разделам «Капитала» и «Экономических рукописей 1857–1859 годов» («Формы, предшествующие капиталистическому производству»). В трактовке Маркса «традиционность» наполняется вполне определенным социальным содержанием: она выступает в качестве своею рода общего знаменателя всех докапиталистических обществ, некоей определяющей характеристики, которая качественно отличает их от общества буржуазного. Во всех социальных структурах подобного типа «основой развития является воспроизводство заранее данных (в той или иной степени естественно возникших, но ставших традиционными) отношений отдельного человека к общине и определенное, для него предопределенное, объективное существование как в его отношении к условиям труда, так и в его отношении к своим товарищам по труду, соплеменникам и т. д. — в силу чего эта основа с самого начала имеет ограниченный характер, но с устранением этого ограничения она вызывает упадок и гибель»{11}. «Традиционное общество» как бы «повернуто» в прошлое, ориентировано на его сохранение. С наибольшей ясностью характерные черты такого общества проявились на Востоке.
Тезис Маркса о воспроизводстве «заранее данных» отношений фиксирует определяющую черту социальности «традиционных», в первую очередь восточных, обществ: тенденцию раз и навсегда запрограммировать весь сложнейший «мир человека» во всех его проявлениях, вплоть до самых интимных, в соответствии с некими произвольно установленными критериями «совершенства», исключив тем самым всякую возможность изменения, инновации. Традиция превращается в этом случае в магическое средство, призванное «остановить мгновение» и позволяющее зажать в руке и не выпускать песок бытия, утекающий сквозь пальцы…
Разумеется, приведенное выше Марксово положение не следует понимать в том смысле, что традиционные общества полностью запрограммированы в действительности: речь идет лишь об одной, хотя и господствующей, тенденции, о преобладающей ориентации на прошлое. Однако ни одна живая культура не может существовать без определенной «дозы» творчества, полная неподвижность для нее равнозначна смерти. Само сохранение опыта прошлого — до известной степени творческий процесс, требующий немалых усилий, ибо нельзя сохранить, не изменяя хотя бы в какой-то мере, — в этом диалектика реальной жизни. Поэтому и «традиционные» культуры представляли собой противоречивое единство традиции и инновации. Однако в рамках этого единства доминировала сторона, связанная с общей установкой на сохранение прошлого по возможности без изменений.