Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 10 из 248

Содействовало этому в высшей степени и чрезвычайно редкая в течение всего царствования смена руководителей как внешней, так и внутренней политики. Министром иностранных дел состояло одно и то же лицо — Н.К.Гирс. Министров внутренних дел после увольнения унаследованного от прошлого царствования гр. Н.П.Игнатьева было всего лишь два, Д.А.Толстой и И.Н.Дурново, причем второй заменил первого лишь вследствие его кончины. Редки были и смены руководителей других отраслей управления. Так, военным министром состояло в течение всего царствования то же самое лицо — П.С.Ванновский.

В результате в стране господствовал ненарушимый земский мир, под покровом которого Россия медленно, но зато без резких скачков, неминуемо нарушающих нормальное течение народной жизни, экономически крепла и развивалась.

Искренно миролюбивая внешняя политика Александра III, чуждая всяких фантастических планов и достижений, но преисполненная достоинства и стойко отстаивающая основные государственные интересы, дала в равной степени блестящие результаты.

Престиж России и ее державного повелителя достигли к концу царствования давно не бывалых пределов. Можно без преувеличения сказать, что к началу 90-х годов прошлого века Александр III был общепризнанным суперарбитром Европы. К редко, но веско высказываемым им мнениям прислушивались все государства мира.

Зависело это преимущественно от того, что ни с какими отдельными государствами Россия в союзе не состояла. Памятный тост[45] Александра III «За моего единственного друга князя Черногорского», владения которого не превышали размером территории русского уезда, одновременно подчеркивал как мощь России, не нуждающейся ни в чьей посторонней помощи, так и полную свободу действий в случае возникновения какого-либо конфликта между западноевропейскими государствами.

Неизвестность, на какую чашу весов будет брошен русский меч, останавливала отдельные государства от обострения их взаимных отношений, чем и поддерживала общеевропейский мир.

Внешняя политика Александра III дала России не достигавшуюся ею дотоле роскошь того великолепного одиночества, той «splendid isolation»[46], которую до тех пор могла позволить себе только Англия, благоприятельствуемая в этом отношении ее островным положением.

Да, все это было так. Внутренняя и внешняя мощь России были, по-видимому, неуязвимы, но правы были и те лица, которые характеризовали внутреннее спокойствие страны и господствовавший в ней земский мир как тот Римский мир (Pax Romana), о котором Тацит говорил «Solitudinem faciunt et pacem appelant»[47].

Общественная мысль была определенно сдавлена, как политическими, так и цензурными тисками. В результате государственные инстинкты у интеллигентных масс были притуплены, а устремления ее направлены исключительно к личному благу, что и порождало то равнодушие к вопросам государственным, которое выказала в момент кончины Александра III Москва. Отстраненная от всякого даже идейного участия в строительстве государства интеллигенция, а за ней и народные массы естественно утратили интерес ко всему, что выходило из рамок их непосредственных личных интересов.

Не так, разумеется, относились к этим вопросам отдельные лица, как по своим личным свойствам, так и по присущему им умственному горизонту не перестававшие духовно жить и загораться обширными политическими и социальными проблемами. Они накапливали неудовольствие и даже гнев на существующий политический строй и ждали лишь возможности вырваться из сдавливающего общественность гнета, дабы превратиться в духовных вождей интеллигентных масс и провозгласить народное право на непосредственное участие в государственном строительстве.

Замена на русском престоле Александра III, успевшего выработать за время продолжительного состояния в положении наследника престола, а затем и царствующего императора определенные политические взгляды, неопытным юношей, не имевшим до тех пор никакого касательства к государственной политике, была тотчас учтена упомянутыми лицами.

Не успело еще тело Александра III быть предано вечному покою, как пресса определенного направления поспешила выявить отрицательные стороны политики Александра III. Застрельщиками явились толстые ежемесячные журналы, как «Вестник Европы»[48] и даже умеренного направления «Исторический вестник»[49]. С достаточной прозрачностью указали эти органы на необходимость изменения политического курса в более либеральном направлении.

По тому же пути решили пойти и некоторые общественные учреждения, причем особенно проявило себя тверское губернское земское собрание.

Руководимое духовными отцами будущего кадетизма И.И.Петрункевичем, Ф.И.Родичевым и И.А.Корсаковым собрание это в представленном ими молодому государю всеподданнейшем адресе[50], не обинуясь, высказалось за необходимость введения в стране правового строя, alias[51] конституции.

Что мог ответить на это молодой государь?

Совершенно не разбирающийся в тем более неведомых ему государственных вопросах, что прирожденной склонности к ним он не ощущал, находящийся в то время под влиянием своей матушки, вдовствующей императрицы, естественно преклонявшейся перед политической мудростью ее покойного супруга, Николай II не мог иметь иного намерения, кроме как послушно следовать по стопам своего родителя. Это он и высказал в первом изданном им манифесте[52].

Но политика Александра III была естественным последствием всего его умственного и духовного склада, которым вполне поэтому соответствовала.

Следовать этой политике, не обладая теми внутренними свойствами, на коих она покоилась, была задача неосуществимая, говоря точнее, это была попытка с негодными средствами. Последнее тотчас сказалось на практике. Действительно, едва ли не главной причиной внутренних смут, омрачивших царствование Николая II и приведших в конечном счете к крушению государства, было именно стремление царя осуществить такой способ правления, который не соответствовал мощи его духовных сил. Иначе говоря, быть самодержцем, не обладая необходимыми для этого свойствами.

Сказалось это почти с первых месяцев царствования, и прежде всего в речи Николая II, обращенной им к представлявшимся ему по поводу его воцарения многочисленным земским, городским и сословным общественным организациям[53].

Включенные в эту речь, именно по поводу упомянутого мною адреса тверского губернского земского собрания, слова «бессмысленные мечтания» были до чрезвычайности неудачны. Получив широкое распространение, они тотчас стали предметом столь же злобной, сколь насмешливой критики. Они действительно неопровержимо свидетельствовали как о наивности политического горизонта, так и об отсутствии политического такта у молодого руководителя судьбами России.

Менее резкое, теоретически мотивированное возражение или даже отповедь произвели бы, несомненно, большее впечатление. Явно детская формулировка отношения к государственному порядку, признанному всеми культурными странами, выявляла несерьезность его, а следовательно, и возможность бороться с ним.

Таким образом, с самого начала царствования выявилась неизбежность конфликта между теми двумя силами — правительством и общественностью, — под знаком взаимной борьбы которых прошла большая часть царствования Николая II.

Борьба эта возгорелась, однако, не сразу. Подобно тому как взбаламученное море житейское[54], даже по миновании причины, вызвавшей его бурное состояние, не сразу может успокоиться, так и застывшие народные массы не сразу утрачивают свою бездейственность и не в одночасье переходят в возбужденное состояние. Именно вследствие этого первые годы царствования в отношении государственного управления и внутреннего настроения не многим отличались от предшествующего периода.

По инерции состояние страны, в особенности по внешнему виду, в политическом отношении оставалось прежним, а первым вестником нарождающегося резкого его изменения явилось молодое поколение в лице учащихся в высших учебных заведениях, не испытавшее духовного гнета времени царствования Александра III.