Овидий в изгнании

— Милое дело, — одобрительно сказал он. — Теперь Иван Петрович не откажется. Все ему тут, и образ родной природы, и мысль предсмертная, и на доске выписывать не надо.

Тут на горизонте с южной стороны показался еще один скат, на котором были Эдгар и единорог; Эдгар выглядел как обычно, а единорог расстроенным. Эдгар, раскланявшись со всеми и обнявшись с Репаратом, рассказал, как они съездили в виноградную посадку, стола там не нашли, но посмотрели на знаменитое место. Единорога оно с непривычки поразило. Сплетаясь ветвями, стояли многочисленные женщины, которые ниже бедер превращались в крепкий ствол, уходивший корнями в землю; из пальцев у них израстали ветви, все в тяжелых гроздьях, а прекрасные головы украшались широкими листьями и виноградными усиками. Единорог ахнул и задумался. Он стоял подле одной женщины, с широкими ключицами, с родинкой над губою, с крутым завитком лозы на виске. Она загадочно улыбалась ему изумрудными глазами, лепеча: «Сал, бер, рош». («Никто у нас не знает этого языка, — объяснял Эдгар собравшимся у Стола. — Лидийский, видимо».) «Я люблю ее», — решительно сказал единорог и потянулся обнять. Эдгар насилу остановил его, советуя посмотреть, что будет дальше. Группа высыпавшихся туристов разбрелась по одичалому лабиринту; один подошел к какой-то женщине и сорвал с нее гроздь. Женщина удержала скользнувшую гримасу боли, улыбнулась ему влажными губами и сказала: «Сал, бер». Турист принял это за приглашение к поцелую и не стал отказываться. Оторвавшись от длительного поцелуя, с безумной улыбкой на потемневшем лице, он из ослабевших пальцев выронил нетронутую гроздь, и его рука, тронув женщину за шею, прошла по груди, животу и остановилась на бедре. Он обнял ее; она невнятно бормотала: «Бер, рош». Рука туриста утонула всей пястью в ее зыбучем бедре, из его локтя выстрелил виноградный побег; его ноги дернулись и слились с ее стволом («Йон, — говорила она, дыша ему в лицо. — Йон»), и из-за ушей у него вкрадчиво поползли курчавые гибкие ветви. Рюкзак, набитый туристическим снаряжением, еще покачивался на земле, жестяно стуча притороченной сверху сковородой. Единорог глядел с напряженным вниманием, от которого словно что-то ускользало, а когда все стихло, лишь тяжело покачивая общими лозами, обернулся и посмотрел на женщину с родинкой, улыбавшуюся ему прежнею, нежно-бесстыдной улыбкой. «Бер», — сказала она. Единорог ссутулился и побрел к выходу из аллеи. Эдгар, обеспокоенный, поймал ската и доставил единорога сюда, причем в пути тот не вымолвил ни слова и лишь вздыхал.

— Стихийная опасность залегает в них, — мудро сказал Генподрядчик. — Как подумаешь.

— Это очень верно, — поддержал сантехник. — Вот тут тетка моя собралась к сыну в тюрьму. Три года не видалась. Приехала — не пускают. Говорят: у вас справка есть из вендиспансера? Она говорит: какая справка! я мать! А они: это все равно. До семидесяти лет со всех справку требуем. Так и не пустили.

— Какое доверие оказали женщине, — вздохнул Генподрядчик.

Этот диалог был прерван появлением незаметной рыбы, что-то нашептывавшей Эдгару, который слушал ее с обеспокоенным выражением. Коротким жестом он отпустил ее и попросил общего внимания.

— По последним донесениям, — сказал он, — армия Торна вышла на северные рубежи Великих равнин, будучи в часе ровной ходьбы от Стола, подле которого мы находимся, и в полутора часах — от рабочих предместий Атлантиды.

Наступило историческое молчание.

— Владычица, — сказал Ясновид, — прикажи отковать мой меч, ибо я не стану биться иным.

— Мои кузнецы, — отвечала она, — сделают это быстро, и тебе не придется пенять на их работу. Эдгар!

— Да, госпожа, — сказал он.

— Сколько времени надо, чтоб выстроить наше войско?

— Час, — сказал он.

— Тогда пойдемте смотреть на врага, — сказала она.

Они стояли на холме. Армия Торна занимала противоположный край равнины. В ее безбрежной шевелящейся массе покачивались полотнища хоругвей и блестели копья.

— Умрем ведь, — негромко сказал сантехник, чтоб не расстраивать армию.

Генподрядчик пожал плечами.

— В конце концов, не первый раз за день, — ответил он. — Ты, главное, раньше времени не горюй. О нас еще, глядишь, песни сложат.

— В рифму? — недоверчиво спросил сантехник.

— Двух мнений быть не может, — успокоил его Генподрядчик.

— Ну, если только в рифму, — сказал сантехник.

Владычица звала их в штабную палатку составлять план баталии.

— Врага много, — сказал Генподрядчик, — до ужина не уложимся. Значит, сейчас надо покормить рядовых и младший комсостав.

Кто-то хотел усомниться, но Генподрядчик эти сомнения пресек.

— Половина проигранных баталий, — сказал он, — была проиграна на голодный желудок.

— А вторая половина? — спросил сантехник не потому, что не хотел есть, а просто из интеллектуальной добросовестности.

Генподрядчик посмотрел на него с укором.

— Этим процентом, — сказал он, — можно пренебречь. Как незначительным.

Владычица отослала Эдгара с приказом, и по всему полю, откладывая копья, ратники расселись со шлемами, полными горячей ухи.

— Главная ударная сила врага — кавалерия, — сказала владычица. — Сайрокрыл на рыбе-пиле. Блистательный успех. Более ста побед нокдауном.

— Двойной удар, — с одобрением сказал Генподрядчик. — Все равно что на лошадь болгарку надеть. Надо заимствоваться для локальных войн.

— Феодальная вольница, значит, — сказал сантехник. — Культ личной доблести и никакого умения держать строй. А как у них насчет мародерства?

— Это всегда пожалуйста, — сказала владычица. — Было бы что.

— Очень хорошо, — сказал сантехник. — Тогда нам нужен обоз.

— Зачем, нам два часа ходьбы до дома, — недоуменно сказала владычица.

— Обоз должен быть, — непререкаемо сказал сантехник. — Эдгар, что-нибудь можно сделать?

— Придумаем, — сказал неутомимый Эдгар и исчез.

— Авангард — лучники, — продолжил сантехник. — Но это обреченный отряд. Они разредят конницу, но она пройдет сквозь них, как нож, и увязнет в обозе.

— Я стану там, — сказал Ясновид. — С лучниками.

Владычица посмотрела на него огромными глазами.

— Это правильно, — безжалостно сказал сантехник. — Оденься только… попрактичней. На флангах тяжелая пехота, — продолжил он прежним голосом. — Ударяет с боков в кавалерию противника, когда та начнет безобразничать в обозе. Маркитанток бы туда побольше, — заметил он.

— Эдгар! — позвала владычица.

— А потом засадный полк ударяет коннице в тыл, по хвостам, и она оказывается зажатой между обозом, пехотой и свежими силами противника, — закончил он. — Замечания по распорядку дня?

Все в целом согласились.

— Ты с засадным полком, — обратился он Генподрядчику. — У тебя хладнокровие большое, ты раньше времени не кинешься. Без возражений. Тебя куда? Пехотой хочешь покомандовать? — спросил он единорога.

Тот тряхнул головой, и из его рога в правую сторону с мелодическим звоном выкинулись ложка, штопор и отвертка, а в левую — открывалка и шило. В сочетании с тяжелым выражением лица это имело внушительный вид, каким, вероятно, отличались персидские серпоносные колесницы.

— Я в поле хочу, — сказал он. — И поскорей, пока настроение не прошло. А начальство мне без надобности. Меня власть только портит.

— Я на правом фланге, — подытожил сантехник. — Эдгар на левом.

— Я польщен, — сказал Эдгар, отдуваясь после маркитанток.

— Стол там у него, — напомнила владычица. — Приглядеть бы.

— Эдгар, оцепление выставишь, — распорядился сантехник. — Следить за столом изо всей возможности.

— Сделаем, — отозвался Эдгар.

— Все, кажется, — сказал сантехник. — За работу, товарищи.

— Присядем на дорожку, — предложила владычица.

— Ну, все, — после недолгого молчания вымолвил сантехник, ударяя рукой по колену. — По местам, хлопцы.

— Надеюсь всех вас увидеть сегодня за ужином, — с бледной улыбкой сказала владычица, стараясь не смотреть ни на кого в отдельности.